У Фридриха был один лишь шанс, скорее, не выиграть сражение, а свести его в ничью, если его войска все-таки продавят оборону на русском левом фланге генерал-аншефа Броуна. И это им почти удалось. В какой-то момент русские пехотинцы дрогнули. Румянцев приказал перенаправить все имеющиеся резервы, чтобы купировать прорыв прусских войск. Однако, вновь отличился генерал Томас Демико, который все еще не получил своей награды за предыдущее лишь повышение в чине до генерал-поручика.

Этот мужественный командир буквально с десятью офицерами своего окружения начал лично разворачивать бегущих солдат, что-то крича, активно жестикулируя. И вот уже двадцать, тридцать, сто, тысяча пехотинцев Великолуцкого пехотного полка и других соединений, выстроились в линию по фронту атаки прусской пехоты. К ним на помощь поспешил полк кирасиров, срочно выведенный из резерва. Перелома на русском левом фланге не случилось, даже после лихой атаки всей кавалерии, что до того была в засаде, и которую вел в бой Степан Емельянович Красный. Но Фридриху ничего не оставалось, как вводить в сражение все новые свои части, в то время, как Румянцев придерживал резервы. Как мне казалось, пора уже было жахнуть всеми силами по наглой прусской физиономии.

Когда стало понятно, что правый фланг закрепился на фортециях неприятеля и проводит перегруппировку для развития дальнейшего наступления, утюжа и поднесенными ракетами, и из захваченных орудий центр армии Фридриха, Румянцев дал приказ на выдвижение войск центра. Такой концентрации артиллерийского огня, которой смог добиться Румянцев, приказав переместить в центр пушки с правого фланга, уверен, история еще не знала. Эффект был ошеломляющий. А после правый фланг и центр пришли в движение, и даже до вступления русских батальонных линий в прямое соприкосновение с неприятелем, стало понятно, что победа неизбежна и рядом со мной сейчас находился новый генерал-фельдмаршал Российской империи граф Петр Александрович Румянцев-Закавказский. За победу над Фридрихом я бы ему еще к фамилии чего-нибудь приставил, например, «Фридрихоповерженский». И пусть потом нерадивые школьники будущего ругают императора Петра Третьего за такие плохо произносимые фамилии полководцев.

* * *

Южнее Кенигсберга

15 июля 1752 года. 15:25

— Ваше Величество, нужно уходить! — Шверин уговаривал своего короля бежать. — У нас есть полк кирасиров, они помогут уйти!

— Сбежать, Шверин, не уйти, а сбежать! — Фридрих проявлял, как он считал, мужество.

Полчаса тому назад битва под Кенигсбергом превратилась в разгром, ранее не ведомый прусскому монарху. Русские смогли подловить на косой атаке королевских гренадёров по центру, как будто, этот выскочка Румянцев ранее встречался с прусской тактической уловкой. Мог, конечно, и Левальд применять такое построение. Но, чтобы русские так быстро нашли противодействие косой атаке?..

Когда Румянцев бросил все свои резервы на атаку в лоб, уверившись в том, что он уже побеждает Фридриха, король даже обрадовался. Именно по центру он и предполагал в ближайшее время атаковать, так как прорыв русских по левому флангу удалось купировать. Однако, гренадеры, еще с расстояния, на котором они не могли открывать огонь, получили такой мощный удар из русских картечниц, что понадобилось немало времени, чтобы хоть как-то привести в систему атакующие порядки пруссаков. Мало того, что перед атакой русские устроили Армагеддон, так они еще и подвели свои чудовищные картечницы, смогли ими ударить и отвести обратно, спрятав за пехотой.

Но не это поколебало решительность королевских войск, а то, как воевали и как действовали невиданные до того Фридрихом войска. Это были сущие звери, они держали на пиках головы прусских солдат и офицеров, не заготовленные бутафорские, а только что отрубленные головы. Эти дикари, не считаясь с потерями, врезались в ряды прусской пехоты и с рычанием, остервенело начинали рубиться. Причем, некоторые варвары спрыгивали со своих коней прямо в гущу прусских войск и там умирали. Зловещие крики пугали немцев и часто, прежде, чем зарубить такого зверя, тот успевал убить или ранить пять, а то и больше прусских солдат. И прусские гренадеры дрогнули… Оказалось, что есть страх, что сильнее перед боязнью палки капрала.

Пусть повального бегства не произошло, прусским генералам удавалось выставлять заслоны, которые притормаживали русскую лавину, сбивали динамику атаки, но о победе, или же системном отступлении, речи уже не шло. А, когда, Румянцеву удалось все же вклинить свои войска в прусский центр, армия Фридриха оказалась разделена на три части, вокруг которых сжимались полукольца из русских солдат.

— Калмыки! — прокричал командир кирасирского полка, который ожидал решения своего короля.

— Я останусь, мой король, и постараюсь организовать заслон! — сказал Шверин.

— Я не могу оставить своих солдат! — еще сопротивлялся неизбежности Фридрих, но уже более вяло.

— Вжих! — просвистела пуля, снося королевскую треуголку куда-то в сторону.

Король не стал выискивать этот, в будущем, музейный экспонат, а направил своего коня прочь.

— Да! Пора уходить! Полковник, обеспечьте безопасность своему королю, — быстро принял решение Фридрих, как только явственно ощутил, что смерть близко, и мало кто будет смотреть на мундир, чтобы оставить в живых его, гениального монарха.

Если эти русские варвары режут головы прямо в бою, потом их закидывают ближе к позициям прусских солдат, то разве они станут разбираться, кто такой король?

— Алла! Алла! — раздалось уже совсем близко, когда Фридрих уже развернул своего коня в направлении Берлина.

Потом, после не менее десяти часов бегства, когда королю дали уже четвертую лошадь, Фридрих позволил себе эмоции. Он рыдал! Истово взывал к Богу, и тут же просил и греческую богиню Фортуну, чтобы, неважно, какие силы, но совершили чудо. Фридриху пока было нечего противопоставить Румянцеву, если тот решит прямо сейчас выступать на Берлин или, не заходя в город, двинуться к дворцу Сан-Суси в Потсдаме.

* * *

Кенигсберг

17 июля 1752 года

Всеобщее ликование на фоне тел убитых людей, лошадей, ручьев крови, оторванных конечностей, стонов раненных — это очень странная эмоция, сложная. Только человек, ее переживший, сможет понять, как это радоваться, когда вокруг смерть и боль. Слезы проступали на лице, предательски, не спрашивая желания хозяина тела. И я плакал, видя, как это делают иные суровые мужики. Вот так, наверное, и становятся адреналиновыми наркоманами. Такую сильную эмоцию можно всю жизнь жаждать испытывать вновь и вновь.

— Я поздравляю Вас, генерал-фельдмаршал Румянцев-Закавказский! — старался я говорить громко и четко, но не получалось, голос подрагивал.

— Спаси Бог, Ваше Императорское Величество! Вечно предан, готов служить! — сказал Румянцев и плюхнулся на правое колено, склоняя голову.

— Хороший девиз может быть для родового герба: «Вечно предан, готов служить!» — я осмотрел всех офицеров, что находились на смотровой площадке. — Всех, господа, поздравляю. Жду списки отличившихся с представлением к наградам!

«А еще очень жду сведений о потерях», — подумал я, но решил не омрачать всеобщее ликование. Хотя, как еще можно омрачить, если поле сражение и так похоже на то, как я воображаю себе чистилище.

Оставив Румянцева разбираться с последствиями сражения, организацией отлова разбежавшихся пруссаков, я отправился в Кенигсберг.

Какое же было удивление, когда я увидел, что, казалось бы, немецкий город, ликовал, празднуя русскую победу. Я знал, что в иной истории Кенигсберг быстро и без всяких сложностей присягнул Елизавете. В моей истории он так же стал русским без проблем. Но, чтобы так праздновать победу русских?.. Что ж, все правильно: русский город празднует русские победы!

Долго находиться в самом западном русском городе я не собирался. Должен был подойти русский флот, или он уже у Кенигсберга или Пиллау. Вот на корабле я и отправлюсь в Петербург. Скорее всего, это самый безопасный способ добраться до столицы в условиях, когда война идет только на земле.