Второй тайный план самоубийства Есенина заключался в том, чтобы разжечь огромный погребальный костер на Красной площади и заживо сжечь себя на нем «как жертву нашей фальши­вой цивилизации». Этот план был сорван «советской полицией» арестовавшей молодого поэта. Судья народного суда сказал ему, что в Советском Союзе «мы не имеем права уничтожать наши тела по собственной воле, ибо они являются общественной собственностью».

Узнав о заключении и психическом состоянии своего бывшего мужа, сообщает автор статьи, Дун­кан послала к нему из Парижа для утешения одну из своих самых талантливых учениц, хоро­шенькую мисс Дороти Биллингс. Чудесное появление последней в камере заключенного вернуло Есенина к жизни. Он забыл о своих суицидальных мыслях и немедленно начал флиртовать со своей очаровательной посетительницей. Есенин признался ей, что увидел в ней девушку своей мечты и что все его стихотворения на самом деле были навеяны предчувствием ее появления в его жизни. Но когда миленькая Дороти узнала, что ее новый возлюб­ленный имеет, помимо Дункан, еще несколько жен, с которыми он не развелся, и что он вовсе не собирается жениться на ней из принципиальных соображений (женитьбы для него лишь экспе­рименты над собою и женами), она оставила презренного полига­миста, обещав прийти к нему (может быть) потом. Есенин, вскоре вышедший на свободу и поселившийся в гостинице «Англе­тер», так и не дождался нового визита хорошенькой американки.

В горести он вскрыл себе вену ножом и написал кровью стихи, посланные возлюбленной: «Позволь мне умереть, я пьян от жизни. // Ты обещала мне розы сразу, если я буду жить, — // Но один поцелуй — смилуйся, // Подари мне только один вздох из уст твоей души — // И я осушу чашу жизни до дна. // Все слова одновременно бушуют в моей крови: // Рай, ад, Нирвана и твои одурманивающие поцелуи» («Let me die, I am drunk of life / You promised me roses now if I will live — / But one kiss — if you please / Give only breath from the lips of your soul / And death’s cup I will drain to the lees. / All words are raging at once in my blood: / Paradise, hell, Nirvana and your intoxicating kisses»).

Напуганная страстью Есенина мисс Биллингс бежала из Ленинграда в Москву, где поведала о случившемся Василию Каменскому — тоже поэту, но не такому радикальному, как Есенин. Каменский во всеуслышание заявил, что Есенин совсем спятил. Эти слова, подхваченные журналистами, были напечата­ны одной московской газетой в статье о романе Есенина с очаро­вательной американкой. Прочитав эту статью, поэт сказал, что у него уже нет больше надежд на любовь и поэзию. Он вскрыл вену на левой руке, и его кровь потекла в маленькую вазу, которую Айседора подарила ему накануне их свадьбы и о которой сказала: «Пусть наш прах будет захоронен в этой исторической вазе, на дне которой находится прах сердца Клеопатры!»

Но тут Есенин вспомнил, что обещал своей первой жене, Зинаиде Мейерхольд, дочери (sic!) знаменитого театрального режиссера, на которой поэт женился за два года до Айседоры, что оставит ей в своем завещании пепел своего сердца, помещенный в драгоценный изумрудный амулет, в котором Екатерина Великая хранила пепел своего друга, американского адмирала Джона Пола Джонса. «Я оставляю свое сердце Зинаиде, кровь Айседоре, а моей последней жене Софье (внучке Толстого) пусть достанется мой мозг». Так, по свидетельству автора статьи, и было составлено завещание Есенина: ваза с кремированным телом — Айседоре, амулет с кремированным сердцем — Зинаиде, а большое рубиновое кольцо с кремированным мозгом поэта — Софье.

Подписав завещание, Есенин открыл перочинный ножик, перерезал артерию на левом запястье (опять?) и положил руку на вазу, подписанную им «Наследство моей жены Айседоры». Стекающей в вазу кровью Есенин и написал свое последнее стихотворение «Призыв к смерти» («Invocation to Death») — своего рода «ироническую балладу об иллюзиях жизни». Это стихотворение заняло две страницы — первая часть была полна огня и отличалась великолепием стиля, в то время как мысль второй оказалась прерывистой и затуманенной к концу. Его последние строки были: «Все кружится перед моими глазами, в моих ушах слышен звон и сладкая усталость покоряет себе мои мышцы. Сумерки... радуги... призраки... Спокойной ночи!» («It whirls before my eyes, bells sound in my ears and a sweet fatigue is overcoming my muscles. Twilight... rainbows... radiant... phan­toms... Good night!»).

Завещание Есенина не было исполнено большевиками, имевшими свои виды на тело поэта, для коего построили специальный мавзолей в Ленинграде. Впрочем, заявляет автор статьи, едва ли законные вдовы поэта согласятся с решением властей. Не далек тот час, когда они вскроют его могилу, извлекут оттуда его мозг и сердце (кровь уже хранится в «антисептической эмульсии») и выполнят волю поэта.

Как сказала автору статьи Айседора: «Серж любил мою душу, он также любил обворожительную женственность Зинаиды и красоту Софии. У нас не было ссор и конфликтов». В свою очередь, последняя жена поэта София указала на важность для поэта каж­дой из его пяти жен, с которыми он по очереди проводил по месяцу: «Для него важным романтическим событием жизни была встреча с женой, которую он не видел целых пять месяцев. Она была для него как новая любовь, и медовый месяц для него не имел конца». Вообще же у Есенина, неожиданно добавляет автор статьи, было шесть жен.

В книге 2012 года руководитель рабочей группы «Изучение жизни и творчества С. А. Есенина» Н. И. Шубникова-Гусева назвала эту напоминающую «невероятный бульварный роман о смерти и любви» статью «апофеозом» сенсационных публикаций о Есенине в американской прессе. Она также обратила внимание на то, что «при всей фантастичности содержания» этой легенды ее неизвестный автор создает «иллюзию подлинности», печатая статью «как сообщение из Москвы от 14 ноября 1926 года» [12]. «Не является ли вся эта статья чьей-то нездоровой шуткой (sick joke), пародией?» — еще раньше спрашивал Гордон Маквей в своей книге о Есенине и Айседоре [13]. Мы полагаем, что для того, чтобы ответить на этот вопрос, нужно вначале поставить другой: кто был создателем этой фантасмагории, в которую поверили знаменитый американский импресарио и замечательный филолог-славист и которую серьезные исследователи Есени­на справедливо называют недостоверной и даже сумасшедшей? Творимая легенда

Установить авторство заинтересовавшей нас анонимной публикации позволяет тот факт, что она представляет собой часть целого цикла воскресных статей об Айседоре и Есенине, охватывающего более двадцати лет и по целому ряду признаков написанного одной рукой. Эти статьи, несомненно вызванные к жизни газетным ажиотажем вокруг танцовщицы и ее «безумного» русского мужа во время их турне по Америке в октябре 1922 — феврале 1923 года, объединены общими темами, мотивами и специфической манерой изложения материала: таинственная чаша с останками Клеопатры; замысел прыжка с небоскреба Вулворта и попытка самосожжения поэта на Красной площади; обещание предсмертного шедевра; тексты последних поэтических обращений к возлюбленным; утверждение, что стихи «До свиданья, друг мой, до свиданья» являются подделкой и вообще недостойны пера Есенина; почти маниакальная концентрация на теме полигамии; описания «танцев смерти», которые исполняют Айседора и ее бывший муж; напыщенный тон; выпячивание личности осведомленного друга-интервьюера; невероятные противоречия внутри каждой статьи и т. д. Более того, этот апокрифический цикл о Серже и Айседоре постоянно дополняется новыми событиями их посмертной жизни (история вазы), разумеется, с отсылками к предыдущим «свидетельствам». Каждая их этих странных статей является своего рода главой авантюрного романа или актом фантастической драмы, создаваемой таинственным автором.

У истоков этого цикла находится статья, вышедшая 21 феврале 1926 года в воскресном приложении к газетам Херста. Она называлась «Ему не было суждено достичь триумфа, который он искал в смерти. Муж-поэт Айседоры Дункан покончил с собой так, как и говорил, но не сумел написать кровью обещанный шедевр» [14]. Безымянный автор статьи сообщал о том, что несколько лет назад в артистической студии в Гринвич Вилледж русский поэт с мальчишеской внешностью, прочитав свои меланхолические стихи, признался, что давно задумал покончить с собой таким образом, каким свел счеты с жизнью знаменитый древнеримский денди Петроний — вскрыв себе вены и созвав друзей. Более того, способ Петрония, сообщал автор статьи, Есенин решил усовершенствовать: кровь из перерезанных запястий должна была быть использована им как чернила для записи на бумаге его последнего, «триумфального шедевра» — стихотворения, которое он хранил в глубине своего сердца до прихода смерти.