Тем временем Лилит провела ножом круг у самого порога храма. («Диаметр – метра три», – зачем-то прикинул Лев.) – Принеси тело Агнии! – велела Лилит.

Он положил тело Агнии в магический круг ногами ко входу в храм. Лилит одобрительно кивнула.

«Надеюсь, Лилит знает, что делает!» – молился неизвестно какому богу выпавший из действительности Лев. Ему подумалось, что так он будет чувствовать себя после смерти – понадеется, что кто-то подскажет ему, как себя вести.

– Теперь ложись по левую руку Агнии, – приказала Лилит.

Лев лёг на влажную землю. Вспомнил, что вся его одежда осталась на берегу пруда, смутился, попытался закрыться, а потом подумал, что это уже неважно. Лилит наклонилась и натёрла ему священным пеплом грудь, плечи и лоб повыше переносицы – он почувствовал, будто во лбу открылся слезящийся глаз, а грудная клетка разошлась, и Лев сердцем и лёгкими ощутил боль и холод от соприкосновения с ночным воздухом. Себе и Агнии Лилит тоже поставила пеплом точку на лбу.

И восстал ветер.

Туман рассеялся.

Небо открылось над головой, как бездонная пропасть, усыпанная сияющими драгоценностями.

Закачались ветви баньяна – с него, как спелые плоды, посыпались духи. Веталы приблизились к границе магического круга. Синеватый дым медленно клубился внутри прозрачных тел. У духов были огромные злобные глаза, в центре лба горело огнём третье, вечно неспящее око. Веталы, казалось, тяжело дышали, высунув красные языки, как делают собаки, когда им жарко. Духи переглядывались и скупо жестикулировали, будто вели безмолвный спор: кому достанется это прекрасное свежее тело.

Из храма медленно вышла закутанная в тень богиня. Лица у неё не было – только чёрная пустота. Кали остановилась на пороге, как на берегу. «Она не может сойти на живую, благоухающую землю», – догадался Лев. Будто услышав его мысли, богиня прямо со ступени храма шагнула в магический круг. Сделала несколько шагов и встала у головы Агнии.

А Лилит взяла левую руку Льва, сделала надрез и смочила кровью губы Агнии. Потом рассекла правую руку сестры и дала напиться Льву. Тот, поборов ужас, проглотил мёртвую кровь. Глоток, ещё большой глоток… Он бережно опустил руку Агнии.

Веталы подступили ещё ближе. Льву казалось, что он чувствует их учащённое дыхание.

Лилит опустилась и положила голову Льва себе на колени. Он увидел над собой её перевёрнутое лицо, которое показалось незнакомым и уродливым. Они смотрели в глаза друг другу как чужие.

– Послушай меня. Теперь всё правильно: именно сегодня, а не вчера – четырнадцатый день тёмной половины месяца бхадра, – изменившимся голосом возвестила Лилит. – Верно?

– Да, – как загипнотизированный сказал Лев. Ему показалось, что он не узнаёт своего голоса.

– Мы пришли на Южное кладбище и на пороге третьей стражи совершили омовение. Верно?

– Да.

– Я нанесла священный пепел на ваши тела. Верно? – Да, – эхом откликнулся Лев.

– Во славу Кали ты напоил своей кровью Агнию, и она напоила тебя своей, потому что кровь – вместилище души человека. Верно?

– Да… Ты же спасёшь её? – выдохнул Лев.

– Конечно! Она станет бессмертной! А ты хочешь стать бессмертным?

– Без разницы… – прошептал Лев. – Только бы Агния была со мной…

– Прекрасно! (Ему показалось, что в голосе Лилит сквозит ирония.) Ничего не бойся, – продолжила она, – а теперь… сюрпри-и-из! – Правая рука Лилит пошла вверх, блеснул клинок, и будто серебряная нить прошила воздух над грудью Льва и пронзила его сердце. Не веря, что всё это происходит с ним, Лев успел ощутить тонкую сладкую боль. С ужасом он почувствовал, как в отверстую грудь проник ветала. И увидел, как в открытый третий глаз Агнии вошёл другой ветала.

Лилит как во сне обошла вокруг богини и упала пред ней ниц – поклонилась шестнадцатичленным поклоном и вознесла молитву, состоящую из шестнадцати частей. После этого встала одной ногой на голову Агнии, другой на голову Льва, и, подняв руки, трижды сделала молитвенный жест, приветствуя богиню, и громко провозгласила:

– Свершилось! Свершилось! Свершилось! О повелительница мира! О созидательница и разрушительница! О подательница жизни! Прими эту жертву и возрадуйся, о благодетельница! Дай мне власть над Талой и Веталой! Да стану я обладателем магической силы и могучего волшебства!

Раздался грозный хохот богини Кали, она изрекла: «Да будет так!» – и исчезла…

…Лев удивился: он что – не умер?

Ему показалось, что он безмерно увеличился в размерах. Теперь он вмещал всю Вселенную, растворился в ней. Он почувствовал себя во всех местах одновременно, он мог читать мысли любого человека: хор миллиардов голосов гудел, словно ветер в безбрежном лесу, где каждый листик рассказывал свою трагическую историю, и мог Лев распознать любой голос, но не желал этого. Он был всей Вселенной, и от этого он был безмерно одинок, и не было ему пристанища. Он осознал, что будет теперь скитаться в бесконечности. А Лилит будет использовать его и Агнию в своих целях.

Он обречённо понял – Лилит обманула его!

Что я чувствую? Сожаление. Горькое и пустое сожаление. Оно выедает мне душу. А осталась ли у меня душа? Наверное, нет. По крайней мере, та душа, которая у меня была. Которой я всей без остатка любил Агнию.

Наверное, какая-то часть моей души ещё жива во мне, я берегу её, стараюсь раздуть в себе огонёк интереса, мечты, желания. Некоторые каббалисты, например, считают, что всем в мире движет желание. Но у меня нет желаний. Вселенский холод общей божественной души, одной для всех трёх миров, приемлющей равно добро и зло, красоту и ужас, жизнь и смерть, не даёт мне возродить мою собственную отдельную душу.

Я овладел восемью волшебными силами. Могу осуществлять любое желание. Я достиг несокрушимой воли, я исполнился всемогущим знанием. Я стал независимым от чужих желаний. Я знаю всё о людях. Я могу внушать им любые чувства… Только мне это не интересно. Все мои магические умения меня не радуют.

Я могу летать. Могу подняться в высший из трёх миров и говорить с мудрецами, святыми, аскетами и мистиками. Но мне не хочется этого, потому что они погружены в самопознание и самосовершенствование, и им нет дела до бедного веталы. Поэтому я болтаюсь уровнем ниже, где обитают такие духи, как я, и привидения.

Мы, в принципе, свободны, но по зову Шивы или сына его, Ганеши, обязаны явиться в их свиту. В ней обретаются самые отбросы: бхуты – души, не получившие после смерти нового тела, преты – голодные духи, то есть души умерших, по каким-то причинам застрявшие на этом свете среди живых, злобные пишачи, нападающие на людей и тупо пьющие их кровь, и мерзкие ракшасы. С ними мне тоже скучно. Оргии, которые устраивает вечно пьяный и обдолбанный Шива, мне противны, может, потому, что я всё ещё помню, как был человеком… Самое неприятное – это холод.

Всепроникающий космический холод. Я, как Шива, купаюсь в пепле кремированных – и не могу согреться. И, как Шива, я не стесняюсь своей наготы, ведь моя одежда осталась на берегу проклятого пруда. Я пью горячую кровь живых, она согревает, но ненадолго… Кстати, Агния завела себе подруг среди девушек-пишачей и пристрастилась к живой крови, но иногда в жару она употребляет холодненькую, мёртвую. Теперь она составляет каталог вкусовых качеств крови в зависимости от возраста, пола, национальности и религиозной принадлежности. Когда я спросил, при чём тут религия, она сказала, что кроме нравственных устоев, которые, конечно же, влияют на привкус крови, религия диктует ещё и тип питания – ну там типа запрета на свинину и алкоголь. Агния считает, что самая вкусная кровь у каннибалов, потом у ортодоксальных евреев, неплохая у индуистов и мусульман, а самая мерзкая – почему-то у политиков. «Политика – не религиозная принадлежность», – сказал я. «Какая, нахрен, разница? – ответила Агния. – Всё равно гадость». У неё есть пунктик: она не пьёт кровь у детей до семи лет, потому что не любит привкус сладкой ангельской крови…