— Таааак… — глубокомысленно произнес я, не зная, как реагировать. Пончиков не было жалко, но мне тоже их хотелось! С другой стороны, нарисовался вялый план просто закормить микроблондинку до потери пульса, до этого всего-то оставалось два-три пончика. С третьей стороны было интересно, что это вообще. С четвертой, мне категорически не хотелось думать и двигаться. Вот такая вот каракатица…

— Ох… — под звуки слегка подавившейся служанки, пришёл в себя Азов. Оценив взглядом происходящее, блондин страдальчески возвел очи горе, а затем осведомился вредным голосом, — Дайхард, только не говори мне, что ты никогда в жизни не читал альманах Абруствера? Нет…? Лааадно. А хотя бы о Азовых что-то узнавал? М? О Ларинене, например?

— Нет, — нехотя выдал я слово, мучаясь искушением достать еще один пончик до того, как Пиата справится с предыдущими, — А зачем?

— Я почти горжусь дружбой с тобой, Кейн, — вяло покачал головой блондин, — Никакого поиска выгоды от моего отца или меня. Вот вообще. Поразительно. Зато мне… представляешь, уже два брата мне позвонили с вопросом — нельзя ли с тобой как-нибудь подружиться? А то объёмы внимания, которые начал уделять мне отец, вызывают у них справедливое возмущение. Правда, еще четыре брата никак не могут решить, стоит ли кого-то из нас двоих отправить в больницу? Ну так, знаешь, ради мировой справедливости?

— Пусть в очередь становятся… — я всё-таки не выдержал искушения и вынудил Пиату своровать и запихать себе в рот еще один пончик, — Ну или тобой занимаются.

— Угу… — покивал так особо и не выплывший из своих мыслей Константин, — Так вот, чтоб ты знал о эйнах…

И рассказал он мне весьма забавную историю. Оказывается, эйны в своем Ларинене, это не безликая разумная раса, как могут считать некоторые Кейны, а самая настоящая цивилизация, причем настолько древняя, что человечество рядом с ними — мартышки. Но деградировавшая, чего не отнять. Правда, тихо и мирно. А это значит, что традиций и прочего культурного богатства у них очень много, и оно, представляете господин Дайхард, весьма далеко от человеческих норм.

Так вот, когда эйн и эйна испытывают друг к другу большую половую симпатию, сиречь влюбленность, то они идут в храм, где специально обученные эйны проводят молодых через длинный ритуал, привязывающий парочку друг к другу. В процессе, правда, может возникнуть отторжение между познающими друг друга будущими супругами, но подобное — большая редкость. Не суть, а суть в том, что на этом ритуале романтические отношения начинаются и заканчиваются. Из храма выходит натуральная супружеская пара, остающаяся вместе до смерти. Сердито, дешево, надежно.

А вот с дружбой всё гораздо сложнее. Здесь социалочка цветет пышным цветом, потому как проявляющий инициативу эйн начинает… воровать у другого эйна еду. Процесс этот долгий, в нем могут принять участие все заинтересованные, к примеру, либо помогая вору, либо пытаясь его поймать и наказать, так что длительный процесс обретения друга связан с массой насыщенных событий. В итоге, конечно, всё решает тот, у кого воруют, что очень нечестно по отношению к вору, но тут уже ничего не поделаешь. По законам Ларинена дружба — это не собачий половой орган, а статус очень серьезный, не слабее семейного. Кроме того…

— Чтобы ответить согласием на такие заигрывания, надо самому украсть у вора еду? — недоуменно переспросил я, частично выходя из тупого состояния, — Серьезно?

— Да, именно так, — с внезапной грустью заявил Азов-младший, — Так что Пиате не повезло. Она моя служанка, всё, что у неё есть — принадлежит Азовым, включая её саму, а специально принести из Ларинена пищу ей запрещают традиции. Никаких специальных постановок. Так что вот, мучается, страдает.

Я посмотрел на «страдающее» лицо микроскопической блондинки с раздутыми как у хомяка щеками и хотел было уже усомниться, как что-то в её взгляде мне не дало.

— Дружба — это не кот насрал, — глубокомысленно заявил я, быстро вытягивая торчащий изо рта низшей эйны пончик и тут же его молниеносно зажевывая, — Двувба — эфо ферьефно!

Минута потрясенного молчания от двух блондинов, компактного и сверхкомпактного. Я, пользуясь ступором, наконец-то жру свои же пончики под взглядами четырех больших голубых глаз. Не ну а чо? Кто скажет, что еда, которая у тебя во рту — не твоя еда? Более твоей она может стать, только попав в желудок…

Ну вот, и сама Пиата того же мнения, начинает жевать дальше, а глаза счастливые, как будто в Спортлото выиграла. Кряхтя и перхая, Костя выдавливает из себя, что о таком не то, что не слышал, о таком и не расскажешь. Мало того, что ему эйну бракованную всучили, так еще и товарищем обзавелся на голову больным, который при живом хозяине (сыне Истинного графа, между прочим!) и своем друге, роняет всё, что только можно, заводя дружбу (настоящую!) со служанкой! Да еще и каким способом!

Хорошо хоть не всерьез.

На самом деле, эта парочка у меня самая настоящая отдушина, потому как просты и не таят ничего за душой, живя себе спокойно своей жизнью. Мало мне было тайн гримуара Горизонта Тысячи Бед, так еще и обожравшаяся госпожа Тернова решила исповедоваться.

Сложный характер и эксцентричное поведение не идут рука об руку с процветанием, какие объёмы верности не демонстрируй своему сюзерену. Под танк надо бросаться далеко не каждые десять лет, а вот твои причуды — вот они, ежедневно на виду. Так что род Терновых был как тот самый терновник, то есть вечно с краю. Не выживали, конечно, жили всегда достойно, но потолок возвышения у этого боярского рода был всегда такой… легко нащупываемый. Только руку протяни.

Виктору, старшему сыну Олега, деда Кристины, подобное сильно не нравилось, поэтому он и отказался от рода через ту же процедуру, через которую прошёл я сам. Уехал куда-то в Словению, начал там новую жизнь. Сильный, талантливый, амбициозный. Надежда рода. Наследник. Ушел он чисто и благородно, не взяв с собой ни рубля, ни иных ценностей, поэтому претензий к нему озвучить не выходило, только вот Игорь Тернов, второй сын рода, был и последним. А сам отец Кристины силой и удалью похвастать никак не мог, он родился калекой. Ноги разной длины.

В общем, инвалиду пришлось пройти через настоящий ад, попутно подорвав собственное здоровье, но он смог удержать старый род на плаву. И финансы сохранил, и владения, и сестер замуж нестыдно вывел, да и собственных детей наделал. Благодаря жене, конечно. Любимой. Только вот стал для своей дочери, взявшей на себя тяжкую ношу государственной службы, живым напоминанием о том, к чему может привести предательство родного брата. Вот она на меня и взъелась, как на отступника из рода.

Сама же Кристина, рвавшая жилы своего не такого уж и крепкого организма в учении и в бою, просто-напросто не имела никакой возможности успеть еще и социальные навыки «прокачать», за что умудренный жизнью Витиеватый и послал девушку… ко мне. На непыльную и прохладную должность, как он думал, да подальше от тех уязвленных московских студентов, кому успехи «какой-то там Терновой» не давали покоя. Как и её характер. Вот такая вот история девочки-интроверта, чудом выслужившей когда-то миссию, за которую ей дали персональный боярский титул. А еще и подспудное признание, что с её смертью Терновы окажутся почти беззащитными.

Ну и… фиг с ней, с этой личной трагедией. Тернова девчонка неплохая, просто социально неуклюжая. Отмудохать меня хотела за дядю, так сказать, а тут увидела, как я молнией бью перед мафиози и поняла, что искусное фехтование на рапирах или мечах мне никуда не стучалось…

— Так, — очухался я от мыслей, обнаруживая притулившуюся рядом Пиату, самым мирным образом разглядывающую незаметно вытянутый у меня из рукава нож-бабочку, — А не соблаговолите ли, господин Азов, рассказать, на что я подписался, выполнив этот интересный иномировой ритуал дружбы?

— Ничего особого, — вяло махнул рукой вновь углубившийся в бумаги друг, — Считай, тоже самое, что и у людей, только вся твоя еда — её еда тоже, ну и наоборот.