Сам Жюль Верн никогда не отделял своих научно- фантастических романов от романов приключенческих. Он вообще не пользовался термином «фантастический роман». Жанр, им открытый и разработанный, он определял как «научный роман» или «роман о науке». И это, безусловно, верно: фантастические и приключенческие произведения органически сочетались в едином цикле «Необыкновенных Путешествий».

Памятник Жюлю Верну в Нанте. Автор: Yann Droneaud.

Жюль Верн открыл в искусстве воистину новый мир всепобеждающей науки и техники. Мир ученых, исследователей и инженеров, мир созидательного творческого труда. Успех лучших романов Жюля Верна – это успех нового типа героев, введенных им в литературу. Герой Жюля Верна – это всегда искатель, кем бы он ни был: инженером, как Робур или Сайрес Смит, путешественником и исследователем, как капитан Гаттерас, доктор Фергюссон или профессор Лиденброк, ученым, как Зефирен Ксирдаль, Пальмирен Розет или Жак Паганель… Герой Жюля Верна – это благородный патриот, как лорд Гленарван и Матиас Шандор.

Кроме описания Земли, ее морей и континентов, все романы Жюля Верна воспевают беспредельные возможности человеческого разума. Первым из писателей Жюль Верн увидел в науке не только инструмент познания мира, но и инструмент его изменения.

Не сразу пришло понимание того, что сама по себе наука – это только инструмент. Ее применение прямо зависит от того, в чьих руках она окажется. В наше то время одна из центральных тем научной фантастики – тема ответственности ученого за свое изобретение, его судьбу и использование.

Жюль Верн первым вошел и в эту дверь. Капитан Немо превращает «Наутилус» в свою гробницу не только потому, что чудесный подводный корабль не может покинуть пещеры под островом Линкольна. Он боится отдавать великолепное изобретение невесть в чьи руки.

И Робур Завоеватель заявляет: «Граждане Соединенных Штатов, мои опыты завершены, но отныне я полагаю, что ничего не следует делать раньше времени. Это относится и к прогрессу: успехи науки не должны обгонять совершенствования нравов… Явись я сегодня, я пришел бы слишком рано, и мне не удалось бы примирить противоречивые и своекорыстные интересы людей… Поэтому я покидаю вас. Секрет своего изобретения я уношу с собой, но он не погибнет для человечества. Он будет принадлежать ему в тот день, когда люди станут достаточно образованными, чтобы извлечь пользу из моего открытия, и достаточно благоразумными, чтобы никогда не употреблять его во вред».

Скорее романтик, чем консерватор, Жюль Верн создал больше утопий, чем антиутопий. Вольный город Франсевиль, колония на острове Линкольна, колония землян на Галлии, республика Либерия на Огненной Земле – явные утопии.

Но есть у него и Штальштадт. Есть и Кау-Джер, вынужденный отступиться от своих анархических принципов.

И все же он верил в прогресс! Верил, что народы колоний и полуколоний построят общества не менее совершенные, чем европейские. Верил в разум. Он ушел из жизни в неспокойное время: грохотала Русско-японская война, Европа разделялась на международные блоки, ощерившиеся оружием. А он, полуослепший, измученный диабетом, говорил журналистам: «что бы нам ни угрожало сейчас, я верю в созидательные силы разума. Я верю, что народы когда-нибудь договорятся между собою и помешают безумцам использовать величайшие завоевания науки во вред человечеству…».

Нам бы его оптимизм.

Есть и еще причины, по которым Жюля Верна хотят читать. Одна из них – тексты Жюля Верна абсолютно лишены бреда, именуемого в наши дни то «толерантностью», «то «политической корректностью».

Жюль Верн постоянно «вступается» за народы колоний. Ему антипатичны расовые предрассудки. Но и иллюзий у него никаких нет.

Туземцы у него не таковы, какими «должны быть» в воспаленном воображении современного левака. Они отвратительны даже внешне; они жестоки, примитивны, опасны. Австралийцы так вообще зверообразны.

Привлекательны только те туземцы, которые служат «колонизаторам» и учатся у них. Великолепен верный, мужественный индеец Талькав. Но ведь и он – не людоед с Новой Зеландии и не австралиец, которого путешественники могут спутать с обезьяной. Он владеет лошадью, стальным ножом и карабином, – а плавят сталь и набивают патроны порохом не в первобытном кочевье.

Талькав верно служит путешественникам и учится у них, приближаясь к цивилизации. Он нравственно не ниже европейцев.

Очень симпатичен австралийский мальчуган Толине, получивший в школе первую награду по географии. Наивное дитя уверено, что англичанам принадлежит весь земной шар. «Познания в географии» Толине вызывают взрывы хохота у Паганеля. Но это приятный, умный мальчик, вежливый и трогательный. Воспитанный миссионерами, он носит европейскую одежду, свободно говорит по-английски, и едет повидаться с родными, чтобы «вырвать своих братьев из нищеты и невежества». Он исчезает, отказавшись взять «Краткий очерк географии» Самуэля Ричардсона, но оставляя на груди спящей леди Элен букетик мимоз. Этот австралийский ребенок ведь учится у «колонизаторов» – пусть сообщаемые ему географические сведения куда фантастичнее любых измышлений Жюля Верна.

Описывая экзотические страны, авторы XIX века описывали порой самые невероятные вещи, включая и деревья-людоедов. Осчастливив в 1887 году человечество книгой «Земля и море», некий Дж. Булль описал дерево Я-Те-Вео – вот оно на картинке. Жюль Верн уважал своих читателей. Деревьев-людоедов и анаконды длиной 50 метров вы у него не найдете.

Точно так же «неполиткорректен» Жюль Верн к женщинам. Его отношение рыцарственно. Дамы у его находятся под покровительством мужчин. Их не только защищают и создают им лучшие условия; от них порой скрывают неприятные или тревожные сведения. И при том женщины нервны, избыточно эмоциональны, а леди Элен Гленарван действует с «чисто женской нетерпеливостью».

И здесь, и во многих других местах Жюль Верн позволяет себе высказывания, которые ему не простили бы современные феминистки. Да что там «не простили бы!». В современных США книгу с подобными высказываниями просто отказались бы печатать.

Легче всего сослаться на то, что таковы были нравы эпохи Жюля Верна, и что он просто разделял предрассудки своего времени. Но собственно говоря, почему писатель не должен был говорить о том, что он многократно наблюдал? Большинство женщин действительно любопытнее и нетерпеливее большинства мужчин. В наше время это сказывается слабее, чем 200 или 150 лет назад, потому что женщины получают образование и к ним предъявляются более строгие требования, чем к их прабабушкам. Но предрассудком является скорее требование не говорить ничего подобного, а не называть вещи своими именами.

Опыт жизни свидетельствует, что отношение Жюля Верна и к туземцам, и к дамам глубоко справедливо. Людям (и женщинам тоже) не хочется жить в сюрреалистическом мире «политической корректности» и прочего бреда. В его отсутствии – одно из очарований Жюля Верна.

Мир Жюля Верна – поразительно свободный мир. Филеас Фогг огибает Земной шар за 80 дней. По современным понятиям, это много! Очень много. Но Филас Фогг не ставит ни одного штампа в паспорт, не получает ни одной въездной визы. Едет, и все. В Египте он ищет британского консула, чтобы он засвидетельствовал пребывание Филеаса Фогга в Египте – и ему не сразу удается найти консула. Мир открыт, по нему можно двигаться в любом направлении. Медленнее, чем в наши дни – но совершенно свободно. Современный фогг может обогнуть Земной шар всего за 58 часов! Но сколько времени уйдет у него на получение необходимых разрешений? 80 дней? Или больше?