– Душа? – улыбнулся я.

– Можете и так назвать, – кивнула, соглашаясь, Анна – В нём была… жизнь, да… он был живым.

– Был? Вы не верите, что портрет найдётся?

Анна пожала плечами:

– Не знаю, почему сказала в прошедшем времени. Конечно, я надеюсь, что портрет найдётся. Настя очень переживает, не из-за легенды, она в неё не очень-то верит, всё-таки семейная реликвия.

– А что? С тех пор, как портрет пропал, в жизни Анастасии не случилось каких-то неприятных событий? Удача её не оставила?

– А почему вы у неё не спросили? Постеснялись? – Анна пристально посмотрела в моих глаза, и я покраснел.

Анна улыбнулась кончиками губ, будто поняв.

– Я не знаю, повлияло ли исчезновение портрета на личную жизнь Насти.

Я неопределённо кивнул, а Анна неожиданно добавила:

– Настя сейчас свободна, у неё был…м… мужчина, но они и в самом деле расстались, это случилось после исчезновения портрета, но Настя не горюет о нём, о мужчине, я имею ввиду, так что не думаю, что отсутствие портрета стало причиной их расставания. Так что…она свободна, вы ведь это хотели узнать? – девушка снова улыбнулась. – Я обычно не «треплюсь» о чужой личной жизни, но, вижу, вас Анастасия заинтересовала, она хорошая, – Анна погрозила мне указательным пальчиком. – Надеюсь, вы не планировали её обидеть.

– Не планировал, – усмехнулся я. – «Я планировал на ней жениться,» – добавил я уже мысленно. – Спасибо за информацию. Вернёмся к портрету. Может быть, вы совершенно случайно при ком-то упомянули о том, что реставрировали некий загадочный портрет? Подумайте.

– Нет, – покачала головой Анна. – Я точно не говорила, но ведь сама Настя не скрывала семейную легенду, то есть направо и налево она о ней не болтала, но близкие знакомые знали. Но особо, я так понимаю, никто не верил. Во всяком случае, Надя мне о портрете рассказывала с юмором. С Надей вы уже разговаривали? Вы ведь всех знакомых опрашивать собираетесь?

– Я вовсе не… – начал было я.

– О, нет, я не хотела вас в чём-то обвинять, – замахала руками Анна. – И мне искренне жаль, что я не смогла вам ничем помочь, я надеюсь, что он отыщется, вдруг всё-таки легенда правдива, мне бы не хотелось, чтобы удача покинула Настю.

От Анны я поехал в редакцию, где мне Сашка надавал новых заданий, и в тот день с Надеждой мне встретиться не удалось. А вечером снова читал о декабристе Якушкине в интернете, и разные источники говорили мне разное: одни утверждали, что декабрист никогда не любил свою верную жену Настеньку, его горячее пламенное сердце навсегда было отдано другой женщине, другие уверяли, что юность и преданность Анастасии сумели завоевать помыслы и чувства храброго дворянина. Надо бы почитать «Записки декабриста», – подумал я. – И надо бы сказать Алине, что… Что сказать Алине? Что я ухожу от неё после того, как сделал ей предложение? Что в мою жизнь внезапным вихрем ворвались две Анастасии, и это вихрь способен унести меня незнамо куда? Я смотрел на спящую Алину и думал о том, что если бы вдруг она также внезапно встретила кого-то, кто был бы лучше меня, кого-то, кто заслуживал её больше, то это было бы самым лёгким для меня выходом из сложившейся ситуации. Бред. Такое только в кино бывает, да и то в плохом. Нельзя вину за наше расставание сваливать на девушку. Мне придётся ей сказать. Но не сегодня, не сейчас, пока я не был готов к этому разговору. Я погладил длинные кудрявые Алины, она что-то несвязно пробормотала во сне, глубокая нежность и невыносимый стыд захлестнули меня. Эх, Иван Дмитриевич, Иван Дмитриевич…вы тоже любил двух женщин одновременно? Я редко жалел самого себя, как-то это было неправильно, не по-пацански, но в ту ночь мне стало себя отчего-то жалко, хотя совершить дурное намеривался именно я. Чёрт, я ведь не мальчик, чтобы поддаваться резким порывам и буйству гормонов, что со мной происходит? «Мистика…» – горько усмехнулся я. – «Пусть будет мистика».

Мистика или не мистика, но на утро я ничего снова не сказал Алине, поцеловал её в макушку привычно, пока она пила кофе и убежал по делам Анастасии Радужной. Алина… Алина похожа на всех гламурных девушек сразу: у неё большие глаза, пухлые губы, длинные и кудрявые волосы, которые она почти всегда носит распущенными. Это и привлекло меня в ней сначала, помню, увидев её в баре, я поразился: откуда в нашем городе такая роскошь, клянусь, именно такими словами и подумал. Да, Алина была шикарна. Потом выяснилось, что она довольна умна, моя девушка работала помощником юрисконсульта на нашем Главном городском предприятии, а в администрацию Главного предприятия абы кого с улицы не брали. Я ей даже немного гордился, несмотря на то, что некоторые черты характера невесты меня смущали: Алина была слегка категорична и немного высокомерна. Но я оправдывал её тем, что она единственная дочка у родителей, соответственно – избалованна. Нет, она не хамила старикам в очередях, не грубила официантам, ничего такого. Но она морщила свой красивый носик, когда видела детей моих многодетных соседей, и всегда добавляла, что лучше родить одного и дать ему всё, чем «плодить нищету». Она усмехалась, когда на кассе в супермаркете видела свою бывшую одноклассницу и шептала мне «а ведь в школе она была отличницей», с девушками моих друзей она не нашла общего языка и всегда неизменно отказывалась ездить на дачу на шашлыки с нашей компанией, я предполагал, да она особо и не отрицала, что считала Катю и Миру не ровней себе, ведь Катя была продавцом в цветочном магазине, а Мира барменом в развлекательном центре. «Мне просто не о чем с ними говорить, у нас несколько разные взгляды на жизнь», – говорила мне Алина. – «А вот твои друзья мне нравятся, они могли бы найти себе кого-то более… интересного.» Если честно, то иногда меня удивляло, что Алина обратила на меня своё внимание, а потом и даже полюбила такого вполне себе простого парня, как я. Ведь я не занимал никакой руководящей должности, зарплата моя, конечно, была выше средней по городу, но богачом я отнюдь не был. Даже на свою квартиру заработал не сам. Мой отец, царство ему небесное, был профессором и доктором наук, квартира досталась мне от него в наследство. Отец развёлся с матерью и уехал в столицу нашей необъятной Родины, когда мне было тринадцать. Там он снова женился, родил двух детей и благополучно скончался в возрасте шестидесяти лет от инфаркта. Со своими братьями и сёстрами я лично знаком не был, отец не посчитал нужным нас познакомить, да я и сам не стремился к общению с новыми родственниками, слишком уж мама была обижена на отца. Моя дорогая матушка тоже недолго не прожила на этом свете, она умерла, когда мне исполнился 21 год, просто однажды не проснулась утром. Так что в этом мире до встречи с Алиной я был один-одинёшенек. Конечно, друзья у меня были и есть, но они уже успели обзавестись семьями, поэтому виделись мы не так часто, как мне бы того хотелось.

Но Алина меня любила, она в самом деле любила меня, странно, непонятно, необъяснимо, но я знал, что она меня любит, не чувствовал – знал. Знал – по обеспокоенному голосу в телефонной трубке, когда задерживался, знал – по восторженному взгляду при неожиданной случайной встрече на улице, по приготовленному любимому блюду после тяжёлого трудового дня, по выглаженной рубашке к деловому обеду. Я знал, и поэтому не мог просто так уйти. От любимых не уходят, но от любящих тоже тяжело уйти, слишком стыдно, до отвращения к себе совестно. К тому же я всё-таки любил Алину, может быть, мой чувство к ней и не было чувством трепетной и страстной любви, но я и в самом деле очень тепло к ней относился, как же иначе, ведь я позвал её за меня замуж, а мужчины рода Скорняк абы кого замуж не зовут.

Мой дед, например, зимой в сорокаградусные морозы ездил на лыжах к моей бабке в соседнюю деревню. Тогда, конечно, они ещё не знали, что будут моими дедом и бабкой, они были молоды и влюблены. А моя бабушка, царство ей небесное, была доброй и умной женщиной. Ради такой стояло ездить на лыжах в деревню. Конечно, Алине до бабушки далеко, но, повторюсь, я знал, что она меня любит, также, как знал, что дважды два будет четыре. По крайней мере, в десятичной системе счисления.