У двери стоят трое полицейских с застывшими на лицах гримасами обеспокоенности. Мужчина и женщина, оба в униформе, и еще один мужчина в гражданском. Он наверняка главный среди них.

– Да, это я.

Мой взгляд перемещается с одного лица на другое, затем – на небо позади них. Я пытаюсь сфокусироваться на одном лице – на одном человеке, но не могу. Солнце поднимается все выше и выше, и его красные и оранжевые пальцы прочерчивают небо.

– Я детектив-сержант Майкл Дженнинг, а это мои коллеги, констебли Денвер и Каллаган. Это вы звонили нам по поводу дочери?

Распахни дверь. Почему ты смотришь на них через узкую щель?

Я рывком открываю ее, подставляя себя взору внешнего мира.

– Да, да. Пожалуйста, проходите. – Я отступаю в сторону, и они входят друг за другом, слабо улыбаясь мне, когда проходят мимо.

Я закрываю дверь и поворачиваюсь к ним лицом, заламывая руки.

Они ждут, что я заговорю первой?

Мой взгляд блуждает по тому месту у подножия лестницы, где менее часа назад лежала Фрейя. Я сильно прикусываю дрожащую губу.

Возможно, я все еще сплю. Возможно, я нахожусь в самом глубоком сне, когда веки такие тяжелые, что их невозможно приподнять. В той фазе, когда кажется, будто ты куда-то проваливаешься.

Один из констеблей, чье имя я уже забыла, многозначительно откашливается, и я подпрыгиваю.

– Кхм, извините. Не хотите ли пройти в гостиную?

Они переглядываются, и Дженнинг улыбается так, будто явно хочет меня приободрить, но вместо этого просто выглядит грустным.

– Давайте поговорим там, где вам будет удобнее, миссис Уильямс. Отец ребенка здесь?

– Он здесь не живет, – отрывисто бросаю я. – Мы больше не вместе.

Дженнинг на миг стреляет взглядом в сторону остальных.

– Как его зовут?

– Эйден Уильямс.

– Выходит, Уильямс – ваша фамилия по мужу?

Я киваю. Мне нужно сохранять контроль над своим лицом, не показывать эмоций при упоминании Эйдена, но я чувствую, как мое выражение лица начинает меняться. Трещина в фарфоровой тарелке. Одна оплошность, – и я разобьюсь на куски.

Бросив меня, Эйден подал на развод, сославшись на непримиримые разногласия. Несколько месяцев спустя я бесцельно заглянула в почтовый ящик, не ожидая никаких посланий из внешнего мира, и обнаружила там письмо. Я неаккуратно рванула конверт, и бумага разошлась, как рана. До сих пор помню, что мне казалось, будто документ сопротивляется, не желая покидать пределы конверта, хотя на самом деле сопротивлялась я, уже зная, что будет там написано. И я не хотела видеть слова, ровными строками напечатанные черным по белому, несущие такой окончательный в своей формальности приговор: «Решение суда о расторжении брака».

Вот и все: вот так просто мы развелись.

Но я до сих пор не смогла заставить себя сменить фамилию.

– Простите, да. Это моя фамилия по мужу. Вообще-то, Эйден уже в пути. Он должен появиться здесь с минуты на минуту.

– И как давно вы расстались?

– Несколько лет назад.

– Где он живет?

– В Лондоне.

– А ваша дочь живет здесь с вами?

– Нет. Она живет со своим отцом и его женой.

– И как ее зовут?

– Простите?

Пожалуйста, не заставляйте меня говорить это.

– Жена мистера Уильямса. Как ее зовут?

Боль предательства запечатывает мои губы. Все это время я отказывалась произносить ее имя вслух. Называла ее просто «она», «эта женщина», «жена Эйдена». Но сейчас мне придется это произнести.

Просто скажи это, Наоми.

– Хелен.

Дженнинг переносит вес на другую ногу и кладет руки на бедра.

– Извините, что закидываю вас вопросами, но проще задавать их по мере возникновения.

– Нет, все в порядке. Не хотите пройти в комнату и присесть?

Не дожидаясь ответа, я пересекаю прихожую и веду их в гостиную. Полицейские следуют за мной, их сапоги стучат по каменному полу.

Я вхожу первой, но Дженнинг мнется на пороге, вытянув руку, чтобы помешать коллегам зайти следом за мной.

– Может, нам следует разуться? – Он кивком указывает на толстый ковер кремового цвета.

– Нет, нет. – Взмахом руки я приглашаю их войти. – Пожалуйста.

Они входят и садятся вместе лицом к камину, глубоко утопая в подушках серого дивана. Я сажусь в кресло справа от них, складываю руки на коленях и подаюсь вперед к собеседникам.

– Вы живете здесь одна? – спрашивает Дженнинг с дружелюбной ноткой в голосе. Он пытается наладить отношения. Чтобы заставить меня открыться.

– Да. Теперь уже да.

– Красивый дом.

– Спасибо. Я здесь выросла.

– Это действующая ферма? Или вы работаете в другом месте?

– Нет, больше нет.

– Вы о ферме или о работе?

– Простите?

Он сдвигается вперед к краю дивана.

– Эта ферма больше не действует, или вы больше не работаете?

– Ферма. Это не для меня… А что касается работы – раньше я преподавала на полной ставке, но сократила рабочие часы после рождения дочери. Теперь я при необходимости замещаю временно отсутствующих учителей.

– Что вы преподаете?

– Английскую литературу.

Дженнинг вежливо кивает, растянув плотно сжатые губы в улыбке.

– А теперь я просто задам вам несколько вопросов о том, что произошло, вы не против?

– Нет, я только за.

– Я буду делать пометки в блокноте, а констебли включат свои персональные видеорегистраторы, чтобы у нас сохранилась точная запись ваших слов. Вы не возражаете?

Я киваю. То, что я сейчас скажу, будет записано.

Будь осторожна, Наоми.

– Назовите полное имя вашей дочери. – Дженнинг снова улыбается, и его лицо выглядит открытым, дружелюбным. Он производит впечатление детектива, которому можно довериться. Он действительно такой или притворяется?

– Фрейя Грейс Уильямс.

– Сколько ей лет?

– Ей четыре.

– До того, как вы с мужем расстались, вы с ним жили здесь?

– Да.

– И Фрейя жила здесь, пока вы не развелись?

– Да. Мы переехали сюда всего за пару месяцев до ее появления на свет.

– Почему вы переехали сюда?

Я бросаю взгляд в прихожую. Так и вижу, как папа стоит там, его глаза сверкают, а голос звучит хрипло от гордости.

Однажды ты вернешься, попомни мои слова.

– Просто захотелось перемен в жизни, – шепчу я, отводя взгляд от папы.

Это была идея Эйдена. Он сделал это ради меня. Ради Фрейи.

А потом все пошло наперекосяк.

– Ладно. Понимаю, что для вас это очень страшное и трудное время, но не могли бы вы рассказать нам, что произошло сегодня утром?

Я киваю, стискивая ладони так, что костяшки пальцев белеют. На самом деле полицейские выглядят довольно комично, все трое пытаются казаться как можно более профессиональными и серьезными, стараясь при этом не погружаться все дальше и дальше в глубины плюшевого дивана. В любой другой ситуации я бы рассмеялась. Я начинаю щелкать всеми пальцами по очереди, дожидаясь характерного треска, прежде чем перейти к следующему. Разминаю каждый сустав, пока полицейские наблюдают за мной. Они ждут, когда я начну говорить.

Щелк, щелк, щелк, щелк, щелк.

Пауза.

Щелк, щелк, щелк, щелк, щелк.

Я не знаю, с чего начать.

Просто начни говорить.

– Ну, я проснулась этим утром, а Фрейя…

Фрейи уже не было. Но я не могу им этого сказать. Я даже не могу сказать им, что проснулась и обнаружила, что она пропала. Нет никаких доказательств того, что кто-то вломился в дом. Почему я не продумала то, что буду говорить? Как только полицейские начнут искать и ничего не найдут, они поймут, что я лгу.

– Да?

– Фрейя проснулась примерно… в половине седьмого. – Мой голос звучит тихо, чуть громче шепота. – И мы спустились вниз и позавтракали.

Он кивает, его взгляд не меняется.

– Что случилось потом?

– После этого она попросила пойти поиграть на улицу. Я сказала ей, что еще слишком темно, и она должна сначала одеться, но она продолжала просить. Она не живет со мной, так что, наверное, я иногда ее балую. Я надела на нее пальто и выпустила поиграть на улицу.