В других ссыльных колониях подобного рода разрывы проходили куда скандальнее. Например, в Орлове Вятской губернии, где среди вполне интеллигентной публики отбывал срок Потресов, дело дошло до вульгарной драки с применением «подручных» средств… «Н-да-с, — писал ему Владимир Ильич, — Вы уж воюете, так даже вчуже страшно: с палками и проч.! К счастью, Восточная Сибирь, кажется, немного отстала от Вятской губернии в воинственности» 15.
Очень больно задела Ульянова трагическая гибель Федосеева. О том, что в Верхоленске, где Николай Евграфович отбывал ссылку, началась склока, Владимир Ильич узнал еще в январе 1898 года. Некто Юхоцкий обвинил Федосеева чуть не в растрате общественных денег. И Ульянов писал сестре: «Отвратительный нашелся какой-то скандалист, напавший на Н. Е.» 16. В Верхоленске устроили «разбирательство», и колония решительно отвергла лживые обвинения Юхоцкого. Однако он не унимался и продолжал рассылать по колониям свои наветы.
«Н. Е. был страшно поражен этим и удручен, — рассказывал Владимир Ильич Анне Ильиничне. — Из-за этого он решил не брать ни от кого помощи и терпел страшные лишения… Черт знает что такое! Хуже всего в ссылке эти «ссыльные истории», но я никогда не думал, что они могли доходить до таких размеров! Клеветник давно был открыто и решительно осужден всеми товарищами, и я никак не думал, что Н. Е. (обладавший некоторым опытом по части ссыльных историй) берет все это так ужасно близко к сердцу» 17.
В какой-то момент, получив от Юхоцкого очередное мерзкое послание, Федосеев не выдержал. Товарищу по ссылке Якову Ляховскому он сказал, что не может работать, а «когда убедился, что не может работать, решил, что не будет жить». После этого он ушел в лес и застрелился из револьвера. А когда известие о смерти Николая Евграфовича пришло в Архангельск, покончила с собой его невеста Мария Гопфенгауз 18.
«23. VI, — писал Владимир Ильич сестре, — его похоронили. Оставил письмо Глебу и ему же рукописи, а мне, дескать, велел передать, что умирает «с полной беззаветной верой в жизнь, а не от разочарования» 19.
После гибели Федосеева ни о каком переезде в более «цивилизованное» место Ульянов и слышать не хотел. Поехать в гости, принять друзей у себя, погулять, побеседовать, поспорить, сыграть партию-другую в шахматы — ради бога! А вот ежедневно тереться боками друг о друга, а главное постоянно выяснять отношения, разбирать склоки — нет уж, увольте! И в сердцах он написал сестре: «Нет, уж лучше не желай мне товарищей в Шушу из интеллигентов!» 20
Что же касается рабочих Проминского и Энгберга, отбывавших ссылку в Шушенском, то до конца срока они оставались для Владимира Ильича самыми близкими товарищами, а для его домашних — самыми желанными гостями. «За это время, — отметила Надежда Константиновна, — мы порядком-таки попривыкли к нашим шушенским товарищам, если почему-либо не придет какой-нибудь день Оскар или Проминский, так точно чего-то не хватает…» 21
С крестьянами Заверткиным, Степаном Журавлевым и Симоном Ермолаевым они в связи со свадьбой по всем деревенским обычаям вообще как бы породнились. А когда Надежда Константиновна пошла в крестные матери к сыну Василия Ермолаева, они с Владимиром Ильичем стали кумовьями и для этого обширного семейства.
О чем писал Ульянов с утра до ночи, шушенцам, естественно, было неведомо. Однажды бабушка Зырянова, глядя на объемистые статистические сборники, попросила: «Ты бы, голубчик, чем про себя-то читать, прочел бы мне вслух свою книгу. Наверно божественная — вон толстая какая!» Владимир Ильич стал читать. Старушка сначала слушала внимательно, но потом махнула рукой: «Ты хоть и по-русски читаешь, но что-то непонятно». А когда исправник спросил Пашу Мезину, чем занимается Ульянов, она уверенно ответила: «Сочинения книг пишет».
Шушенцам очень нравилась его деликатность и уважительность. Дело даже не в том, что при встрече на улице он всегда здоровался первым. А когда хотел, чтобы ему истопили баньку, вежливо просил хозяйку: «Если Вас не затруднит, то милости прошу оказать мне эту услугу». Главное, что не было в его общении с односельчанами фальши. И Степанида Плешкина, муж которой делал на все Шушенское горшки, не раз беседовавшая с Ульяновым, заметила: «Не брезговал он нашей бедностью. С нами и со всеми другими крестьянами был очень обходительный».
А после того как по воскресеньям он завел у себя «юридическую консультацию», круг общения еще больше расширился. Особое впечатление произвело на шушенцев «дело» бедняка Пронникова, с которого — без всяких на то оснований — суд постановил взыскать 50 рублей за потраву в пользу местного богатея Зацепина. К удивлению односельчан, привыкших к произволу сильных и богатых, благодаря прошению, составленному Ульяновым, это решение было отменено 22.
Шла не только беднота, но и местные богатеи. «Он пользовался большой популярностью как юрист, — пишет Крупская, — так как помог одному рабочему, выгнанному с приисков, выиграть дело против золотопромышленника. Весть об этом выигранном деле быстро разнеслась среди крестьян. Приходили мужики и бабы и излагали свои беды. Владимир Ильич внимательно слушал и вникал во все, потом советовал… Часто достаточно было угрозы обижаемого, что он пожалуется Ульянову, чтобы обидчик уступил».
Так что утверждения и рассказы шушенцев о всеобщем уважении, которое питали к Ульянову на селе, можно, видимо, принять как вполне достоверные.
Не обходилось, естественно, и без курьезов.
Однажды, вспоминала Крупская, «пришел крестьянин за двадцать верст посоветоваться, как бы ему засудить зятя за то, что тот не позвал его на свадьбу, где здорово гуляли. «А теперь зять поднесет, если приедете к нему?» — «Теперь-то поднесет». И Владимир Ильич чуть не час убил, пока уговаривал мужика с зятем помириться» 23.
А в другой раз к нему обратился крестьянин, которого ложно обвинили в поджоге казенного леса. Владимир Ильич составил соответствующее прошение и предупредил, что если лесничий, которому выгодно спихнуть вину на кого-то, не примет бумагу, то надо будет сразу отправить ее по почте. Однако, когда главный лесничий выставил крестьянина из кабинета, он на почту не пошел, а свернув из прошения кулек, купил на базаре детишкам фунт сахара. Когда же он явился к Ульянову и рассказал все, как было, то «таким сердитым, — рассказывал Зырянов, — я Ильича никогда не видел. Он в этот раз так разволновался, что, не дослушав до конца оправданий крестьянина, ушел в свою комнату» 24.
Незадолго до свадьбы Крупская получила весточку о Якубовой. «Прислали ее карточку, снятую с нее на другой день после освобождения, — так вид у нее прямо ужасный… Иногда я подумываю, — писала Надежда Константиновна Марии Александровне, — не пришлют ли ее в Шушу, славно было бы, в Шуше она, может, и отошла бы немного» 25. А на четвертый день после свадьбы от нее пришло письмо. Оказывается, в начале июля Аполлинария Александровна приехала в Красноярск и оттуда проследовала в село Казачинское, где уже отбывали срок Лепешинские, Ленгник и др.
9 августа Крупская писала Анне Ильиничне: «Получили вчера письмо от Лирочки, веселое-развеселое, описывает свое житье в Казачинском. Там 10 человек ссыльных, большинство живет коммуной, завели свой огород, корову, сенокос, живут в одном большом доме. Лира пишет, что наслаждается свободой, ходит за ягодами, сено гребет, хозяйничает, в книжку и не заглядывает… Письмо длинное и оживленное, ну и рада я за нее порядком, хоть отдыхает человек» 26.
