Лисичка. 1987 г. Ленинград. Архив Д. Димке

В первом садике была лисичкой. Был очень красивый рыжий костюм: сарафан, с меховой оборкой и хвостом, и шапка в форме лисьей головы!

А, я всегда была лисичкой и передала это по наследству своей доченьке. Только, для меня мама, ночами шила всякие замысловатые костюмы, а сейчас идем в детский магазин и покупаем любой костюм. ^[144]

Апофеозом детсадовской и школьной карьеры девочки был, конечно, костюм Снегурочки. О нем не просто мечтали, о нем умоляли, при риске лишиться роли безутешно плакали. Кроме сказочной красоты костюма роль Снегурочки предполагала переход в страт ведущих, взрослых, повелевающих праздником. Это была ответственность и власть. С.Б. Адоньева обращает внимание на два качества Снегурочки, героини пьесы А.Н. Островского и оперы Н.А. Римского-Корсакова: эротизм и нечеловеческую природу, сделавшие ее наследницей «языческих» традиций в советском ритуале. Снегурочка карнавала теряет значительную долю эротизма за счет родственных связей с дедом – тут нет чувственной валентности, но «снежная» природа и ведущая роль делает ее мечтой «хороших девочек».

Наличие иерархии в образах детского карнавала коренным образом отличает его от карнавала, описанного М.М. Бахтиным, и русского ряженья, исследованного Л.М. Ивлевой. Оба исследователя отмечают в качестве главной особенности праздников отмену иерархий, игнорирование и осмеивание привычных статусов, совершаемое в календарном действе. В карнавале нет места соревнованию за статус – есть цель превращения в «не-себя» и отмена статусов и иерархий. Детский карнавал, наоборот, подразумевает такое соревнование. Взрослыми распределителями благ оцениваются прилежность, успешность, благонамеренность воспитуемых, и тогда в детской среде, где иерархия обычно выстраивается в игре и обменах, возникает иерархия оценок и зависимых от них благ.

Эмоции

О том, что новогодние карнавалы были для детей не только увеселением, свидетельствуют эмоциональные переживания, которые сохранились в памяти. Эмоции, которые возникали в детстве на елке, непросто вспомнить: обычно это второй-третий «культурный слой», который открывается при интервьюировании. Спектр эмоциональных переживаний колеблется от восторга и радости до обиды, неловкости, ненависти и страха:^[145]

Был многими. Каждый год разный. Петрушкой, Матросом, Новым Годом, кем-то еще (всего не помню), всегда к этому с восторгом относился, да и сейчас тоже есть желание нарядиться в карнавальный костюм. ^[146]

А, вот, вспомнила, во 2 классе я была Бабочкой. Мама мне разрисовала крылышки – марлю на каркасе, усики на голове. Ещё для правдоподобности я была в жёлтой водолазке и жёлтых колготках. Всё вроде ничего, но я хотела хоть какую-нибудь юбку, или шортики, чувствовала себя голой! Но мама всячески убеждала, что юбка здесь лишняя и именно так выглядит Бабочка…

Мне было страшно неловко на утреннике, но похоже никого больше это не занимало так как меня. Была там одна девочка из параллельного класса с крошечными крылышками и в Юбке! Блин. А у меня самые настоящие метр в диаметре крылья и…такой конфуз (интервью, ж., 1970 г. р.)

В общем, бабочка было просто чудовищной. А когда я увидела костюм девочки из третьей парадной уже в садике, я просто плакала и не хотела участвовать в спектакле.

К снежинке (к колготкам) я требовала пришить серебряный дождик, но мама мне отказывала. Поэтому костюм снежинки также был ненавистен (интервью, ж., 1985 г. р.).

Эмоциональный накал и память о нем говорят о том, что действо переживается не как рутинное (вряд ли возможно помнить все обиды и радости детского возраста). Вкупе с выделенностью события из ряда прочих, фактором публичной оценки и самооценки карнавал становится моментом идентификации себя.

Родители

«У меня нет костюма! У нас мама уехала», – заявляет Дениска Мишке в рассказе Виктора Драгунского «Кот в сапогах». В многофигурной структуре новогодних карнавалов роль родителей пока оставалась на втором плане, на первом были видны организаторы-инициаторы и костюмированные дети. Роль родителей меж тем существенна – они и скрытые стимуляторы маскарадной активности, и жертвы педагогической инициативы. Прежде всего – матери, но и отцы выступали в роли театральных художников и костюмеров – воображая, проектируя и реализуя тот образ, который был предписан ребенку. Неумение шить, отсутствие фантазии или времени для подобных занятий не рассматривались как оправдание: родители должны сделать ребенку костюм.

Мама, бедная, не умеющая шить, вынуждена была делать мне костюм снежинки… Она рассказывает, что задача состояла в том, чтобы к белому платью приклеить мишуру и куски ваты (Интервью, жен., 1984 г. р., Ленинград).

Решения этой трудной задачи находили самые разнообразные:

– создавали костюмы из того материала, который был «профессионально» близок взрослым: инженеры клеили костюмы из ватмана. Все костюмы делала мама (работающий инженер). Шляпа Пушкина была из ватмана, как и шляпы арлекина, мушкетера (Интервью, муж., 1982 г. р., город Великие Луки Псковской обл.). Наверное, врач-травматолог лепил зайцу гипсовые уши. Уши, цельнолитные с облегающей голову шапочкой, сделал из гипса папа. Кстати, очень мастерски сделал. Мастерицы шили по выкройкам «Домашней энциклопедии»: Мне бабушка замечательные костюмы шила по выкройкам из старой «Энциклопедии домашнего хозяйства». Остальные разыскивают части костюма по знакомым или обращаются к работающим в театральных костюмерных цехах родственникам и знакомым.

Умение сделать костюм «из ничего» со скоростью сказочных рукодельниц считается обычным материнским умением:

Костюмы делала мама, шила она их достаточно быстро (варианты типа за ночь), она вообще много шила в то время. В принципе, из того, что было: старые платья, искусственный мех, обрезы ткан из закромов родины… (ж., 1987 г. р.)

Подвигом, или как минимум поступком, на этом фоне считалась жертва своим драгоценным платьем (свадебным или новым подарком мужа, как у героини Н. Гундаревой).

…мамы и резали свои свадебные платья (а куда ж их ещё было использовать?) Помните сцену из фильма «Однажды 20 лет спустя», где Гундарева разрезает своё платье из блестящей материи, чтобы сшить наряд дочке? Вот моя мама точно так же своё платье изрезала для моего наряда Снегурочки.

Предпринимая сверхусилия и жертвуя собственными ценностями, матери не задумываются о том, чего они добиваются для своих детей. В чем цель усердия или даже жертвы? Возможно, она совершается для обеспечения детям социального комфорта/успеха. Или собственный материнский успех напрямую зависит от социализации детей и поэтому можно пожертвовать своей женской успешностью (изрезав новое платье без шансов компенсации потери) или женской реликвией (свадебным платьем). С другой стороны, речь может идти и о творческой реализации родителей. Ведь, кроме самодеятельности в домах культуры, возможностей для собственных карнавалов и игр взрослая советская жизнь не предполагала. Творческая активность приветствовалась у детей или ради детей.

Я отлично помню, что, когда мне было лет пять, родители сделали мне костюм ковбоя на новогодний детский праздник… Мне сделали картонную шляпу, надели на меня клетчатую рубашку, к брюкам пришили бахрому, папа укоротил свои старые подтяжки, и для полноты образа на шею мне повязали мамин платочек. Помню, от платочка пахло духами. А главное, папа сделал из отслуживших свой срок маминых сапог две кобуры и ремень. В одну кобуру вложили красный пластмассовый пистолет, который мог брызгать водой и слегка напоминал револьвер, а в другую – железный игрушечный пистолет, не похожий ни на один реальный аналог. Пистолеты были самой слабой частью костюма.