– С тобой все нормально? – интересуется дядька. – Устроила переполох! – Видя, что я проснулась и все в порядке, его лицо снова делается добродушно-спокойным. – Кричала: «Бисмилла! Бисмилла!» (Кричала?) Я уж подумал, что ты не в себе. Пришлось остановиться и проверить… – Облегченно улыбается. – Надо же, какие тебе сны снятся! Кошмар, да?

– Кошмар, – согласно киваю.

Прихожу в себя, смотрю в окно, пока таксист заводит машину и неторопливо трогается. Там, в глубине застывших темных деревьев, может померещиться все что угодно. Вглядываюсь, но, разумеется, ничего не вижу.

В самом деле, какая глупость. Не Рахилям же там прячется. Эта женщина на кладбище, упокой Господь ее грешную душу, как сказала бы бабушка.

Хотя, кто знает, возможно ли это для такой души, как у Рахилям. Не мается ли она теперь, не находя пристанища там, где ей положено.

Ее дом стоит через несколько улиц от нашего. Кажется, сейчас в нем живет ее внучатая племянница – внучка сестры ее покойного мужа. Видела ее на похоронах – симпатичная светловолосая девушка по имени Аида, моя ровесница. Слышала, она там поселилась не одна, а со своим парнем или женихом. И как ее угораздило? Я бы ни за что не согласилась перебраться в жилище покойницы. И дело не в том, что она скончалась, а в том, кем была Рахилям при жизни.

Последние лет двадцать, а то и больше бабушка с ней не общалась. А ведь когда-то радовалась тому, что переезжает поближе к сестре. Но это было еще тогда, когда у Рахилям был жив муж и она вела обычную, нормальную жизнь. Я этого времени уже и не помню.

В моих детских воспоминаниях она уже была старухой в черном, к которой мне было велено никогда не приближаться. Память хранит эпизоды, когда я с другими детьми играю на улице, но, только завидев фигурку в черном, опасливо жмусь к Дане или пытаюсь спрятаться за дерево. Несмотря на все предосторожности, как-то раз мы столкнулись с ней лицом к лицу.

Мне было лет восемь или девять. Все летние дни напролет, когда детей не удержишь в четырех стенах, мы с подругами бродили по округе. По нашим хорошо изученным улочкам, где нам были знакомы все люди, собаки и разные мелочи, вроде большой жестяной банки из-под халвы, наполовину увязшей в земле у соседских ворот.

Одна из таких улиц была центральной в нашем Компоте. По ней было приятно пройтись: широкая, заасфальтированная, щедро обсаженная с двух сторон деревьями, дающими тень. Изредка по ее проезжей части проносились машины. Мне больше всего запомнились движущиеся с грохотом грузовики, обдававшие запахом бензина и солярки.

В тот день нас было трое: я и две мои подруги. Мы не спеша шли в гору, болтая о том о сем. Впереди был небольшой пригорок, за которым начинался спуск, а после снова подъем.

Вдруг мне захотелось раньше всех взбежать на эту вершину. Мы почти приблизились к ней, и тут я рванула, что есть мочи. Стремглав очутилась на верху и чуть не сбила поднимающуюся туда с противоположной стороны Рахилям!..

Я успела затормозить ровно в ту минуту, когда мой лоб мягко соприкоснулся с тесным рядом крохотных пуговиц на ее блузе. Подняв голову, я увидела над собой ее лицо. Она выглядела строгой, но не очень удивленной в отличие от меня. Неодобрительно покачала головой:

– Что же ты несешься сломя голову, дитя?

Голос Рахилям был обманчиво приятным и молодым, не соответствующим ее внешности рано состарившейся женщины. А еще она назвала меня «дитя». Помнится мне, так обращалась к детям ведьма в сказке про Гензеля и Гретхен.

Я молчала, боясь навлечь гнев старухи какими-нибудь не теми словами (для меня она была очень старой, хотя тогда ей было всего около пятидесяти).

– Ты будто онемела, – насмешливо и чуть свысока произнесла она.

Потом, смягчившись, она стала разглядывать меня со скрытым любопытством. И хотя строгость уже успела исчезнуть с ее лица, от нее по-прежнему веяло чем-то чужим и холодным.

Рахилям полезла в карман юбки и вытащила оттуда сложенный квадратиком носовой платок:

– На, утри пот со лба. Смотри, как волосы слиплись.

Она протянула руку, и мне ничего не оставалось, как взять у нее эту вещь. Мои пальцы слегка дрожали. Крепко зажав ими расправившийся кусок ткани, я смело провела им чуть выше бровей. Умирать – так храбрецом, думала я. Наверняка это не простой носовой платок. Видимо, старая ведьма давно караулила, чтобы подсунуть его кому-то вроде меня…

Рахилям и впрямь выглядела довольной. Она улыбалась. И хотя при этом от нее не исходило никакого тепла, вид ее не казался таким пугающим, как минуту назад.

Мне уже было все равно. Я чувствовала себя так, словно только что получила смертоносный укус вампира. Или приобрела тайный злосчастный недуг, который никто не в силах вылечить. Что теперь со мной будет?..

Неожиданно она нахмурилась:

– Ты хоть разговаривать умеешь?

– Умею. Спасибо.

Я возвратила ей платок.

– Ты же воспитанная девочка, поэтому должна отвечать, когда взрослые тебя о чем-то спрашивают. Впредь не забывай, – зачем-то наставляла она.

Что ей теперь до меня? Ведь она свершила свое худое дело. Отчего, торжествуя, не отправляется прочь?..

Казалось, Рахилям расслышала мои мысли:

– Ты растешь красивой, Сана. А мне надо идти.

Она положила ладонь мне на плечо. Это был дружественный жест, но, поскольку, принадлежал он Рахилям, мне было страшно. Словно угадав, она отняла руку, бросила на меня внимательный взгляд, но ничего не сказала. Кивнула головой в знак прощания и быстро спустилась с пригорка.

Я проводила ее глазами. Хорошо запомнила, во что, она была одета. Черная шелковая блуза с пуговицами, длинными рукавами и манжетами, расклешенная юбка по щиколотку того же цвета и косынка на голове. Тогда она еще не забирала волосы полностью под платок. Во всем остальном ее вид почти не изменился до последних дней.

Считалось, что она носит траур по мужу. Для меня же ее облик отнюдь не казался выражением скорби. Ее темные одеяния воспринимались мной лишь как зловещий символ ее связи с далекими от добра силами.

– Сана, эта ведь твоя бабушка? – спросили подбежавшие подруги.

– Нет. Моя бабуля живет со мной.

– Но разве она не сестра твоей бабули? – не унималась самая маленькая, но самая настырная из подруг – семилетняя Юлька, шкода и задира с неизменными жидкими косичками.

– Да какая разница? – вскипела я. – Пусть она хоть дьяволу сестра и провалится в огненную геенну! – заключила я с важностью.

Подружки захихикали.

Это были, конечно, не мои слова, а нашей соседки, веселой и казавшейся мне очень молодой Веры (или Верунчика), которой давно перевалило за сорок. Наверное, не обошлось без магии, потому что рядом со своим мужем, который был моложе ее лет на десять – двенадцать, Верунчик казалась чуть ли не девочкой.

Черноволосая, востроглазая, с гладкой, чуть смугловатой кожей, крутобедрая и энергичная, с интересным говорком (имеется в виду буква Г), яркая Вера и по сей день для меня – олицетворение всей Украины. Вообще, она женщина образованная и начитанная, по профессии библиотекарь, естественно, пользуясь служебным положением, много читает и много чего знает.

К тому же наша соседка – добрая ведьма. Ну, не то чтобы классическая, вроде тех, что описывал Гоголь, но некоторые ее занятия тому соответствуют. Она умеет превосходно гадать, моментально избавляет от всяких болячек, вроде ячменя на глазу, фурункулов и т. п., а также колдует по мелочи. Однако я уверена, что Вера не посещает шабаши, не умеет оборачиваться никаким животным и использует метлу только по прямому назначению.

Когда я была школьницей старших классов, она пару раз помогла мне успешно сдать экзамены при помощи магии. Это были самые сложные для меня предметы: алгебра, геометрия и физика.

Вера дала мне бумажку с заклинанием, которое я должна была три раза повторить про себя, перед тем как зайти в кабинет экзаменатора. Не особо надеясь на волшебство, я сделала все точь-в-точь, как она велела. Произнесла заветные слова, а еще приложила два раза ладонь ко лбу и один раз – к губам. Честно говоря, проделывая все это, я готова была расхохотаться. От дальнейшего безудержного смеха меня сдерживало лишь приближение пугающего испытания по математике.