У памяти моей свои законы, Я рвусь вперед, стремителен маршрут, Ее обозы сзади многотонны, Скрипят возы и медленно ползут. Но в час любой, в мгновение любое Как бы звонок иль зажигают свет. Ей все равно – хорошее, плохое, Цветок, плевок, ни в чем разбору нет. Где плевелы, пшеница, нет ей дела, Хватает все подряд и наугад, Что отцвело, отпело, отболело, Волной прилива катится назад. Тут не базар, где можно выбрать это Или вон то по вкусу и нужде, Дожди, метели, полночи, рассветы Летят ко мне в безумной чехарде. Ей все равно, как ветру, что, тревожен, Проносится над нами в тихий день И всколыхнуть одновременно может Бурьян, жасмин, крапиву и сирень. Над полями, над лесами То снега, то соловьи. Сел я в сани, Сел я в сани, А эти сани не свои. По крутому следу еду, То ли бездна, То ли высь, Зря меня учили деды — Не в свои сани не садись! Кони взяли с ходу-срыву. Дело – крышка, Дело – гроб. Или вынесут к обрыву, Или выкинут в сугроб. Ошалели и наддали, Звон и стон из-под дуги. Не такие пропадали Удалые ездоки! В снег и мрак навстречу вьюге, Гривы бьются на ветру. Соберу я вожжи в руки, В руки вожжи соберу! Руки чутки, Руки грубы, Забубенная езда. В бархат-губы, В пену-губы Жестко врезалась узда. Не такие шали рвали, Рвали шелковы платки, Не такие утихали Вороные рысаки! И полями, и лесами, Через дивную страну, Не свои я эти сани Куда хочешь поверну. Ты текла как вода, Омывая то камни, то травы, Мелководьем блеща, На текучие струи Себя Бесконечно дробя. В наслажденье струиться Ручьи неподсудны и правы, За желанье дробиться Никто не осудит тебя. И круша, и крутя, И блестя ледяной паутиной На траве (если утренник лег), Украшала ты землю, легка, Но встает на пути (Хорошо, хорошо – не плотина!), Но лежит на пути Западней Глубина бочага. Как ты копишься в нем! Как становится больше и больше Глубины, темноты, Под которой не видно уж дна. Толща светлой воды. За ее углубленную толщу Вся беспечность твоя, Вся текучесть твоя отдана. Но за то – отражать Наклоненные ивы И звезды. Но за то – содержать Родники ледяные на дне. И туманом поить Лучезарный предутренний воздух. И русалочьи тайны В полуночной хранить глубине. Отплескались ласковые взоры Через пряжу золотых волос. Ах, какие синие озера Переплыть мне в жизни привелось! Уголком улыбки гнев на милость Переменит к вечеру она… Золотое солнышко светилось, Золотая плавала луна. А когда земные ураганы Утихали всюду на земле, Синие огромные туманы Чуть мерцали в теплой полумгле. Много лет не виделся я с нею, А сегодня встретилась она. Если сердце от любви пустеет, То из глаз уходит глубина. Вся она и та же, да не та же. Я кричу, я задаю вопрос: – Где озера? Синие?! Сквозь пряжу Золотистых спутанных волос? Отплескались ласковые взоры, Белым снегом землю замело. Были, были синие озера, А осталось синее стекло. В глазах расплывчато и ало, На взмахе дрогнула рука. Ты как стрела, что в грудь попала Пониже левого соска. Несется дальше грохот брани, А я гляжу, глаза скося: И с ней нельзя, торчащей в ране, И выдернуть ее нельзя. Сползу с коня, раскину руки. Стрела дрожит от ветерка. За крепкий сон, за краткость муки Спасибо, меткая рука. О том, что мы сюда не прилетели С какой-нибудь таинственной звезды, Нам доказать доподлинно успели Ученых книг тяжелые пуды. Вопросы ставить, право, мало толку — На все готов осмысленный ответ. Все учтено, разложено по полкам, И не учтен лишь главный аргумент. Откуда в сердце сладкая тревога При виде звезд, рассыпанных в ночи? Куда нас манит звездная дорога И что внушают звездные лучи? Какая власть настойчиво течет к нам? Какую тайну знают огоньки? Зачем тоска, что вовсе безотчетна, И какова природа той тоски? Владимир Солоухин. Стихотворения. Библиотека поэзии "Россия". Москва: Современник, 1982. |
