НАПОЛЕОНОВСКИЕ ПУШКИ В КРЕМЛЕ После первых крещений в Тулоне Через реки, болота и рвы Их тянули поджарые кони По Европе до нашей Москвы. Их сорвали с лафетов в двенадцатом И в кремлевской святой тишине По калибрам, по странам и нациям К опаленной сложили стене. Знать, сюда непременно сводило Все начала и все концы. Сквозь дремоту холодные рыла Тупо смотрят на наши дворцы. Итальянские, польские, прусские И двунадесять прочих держав. Рядом с шведскими пушки французские Поравнялись судьбой и лежат. Сверху звезды на башнях старинных, Башням памятна славная быль. И лежит на тяжелых стволинах Безразличная русская пыль. Тем утром, радостным и вешним, В лесу гудело и тряслось. Свои рога через орешник Нес молодой тяжелый лось. Он трогал пристально и жадно Струю холодного ключа, Играли солнечные пятна На полированных плечах, Когда любовный зов подруги, Вдруг прилетев издалека, Его заставил стать упругим И бросить на спину рога. Но в миг, когда он шел долиной, Одним желаньем увлечен, Зрачок стального карабина Всмотрелся в левое плечо. Неверно дрогнули колена. И раскатился скорбный звук. И кровь, слабея постепенно, Лилась толчками на траву. А за кустом, шагах в полсотни, Куда он чуть дойти не смог, Привесил к поясу охотник Умело сделанный манок. Спугнув неведомую птицу, Раздвинув заросли плечом, Я подошел к ручью напиться И наклонился над ручьем. Иль ты была со мною рядом, Иль с солнцем ты была одно: Твоим запомнившимся взглядом Горело искристое дно. Или, за мною вслед приехав, Ты близ меня была тогда! Твоим запомнившимся смехом Смеялась светлая вода. И, угадав в волне нестрогой Улыбку чистую твою, Я не посмел губами трогать Затрепетавшую струю. * * * Как растают морозные Голубые снега, Воды вешние, грозные Принимает река. Воды талые, мутные Из окрестных лугов, И становится трудно им В тесноте берегов. Выливаются в поймы, Размывают стога… А моя река поймана, Высоки берега. Половодью быть где же тут, Как же паводку быть? Только льдины со скрежетом Вдруг встают на дыбы. И, сшибаясь, сломаются, И звереет волна,- Не звереть и не маяться В эти дни не вольна! * * * Постой. Еще не все меж нами… Постой. Еще не все меж нами! Я горечь первых чувств моих В стих превращу тебе на память, Чтоб ты читала этот стих. Прочтешь. Но толку много ль в том, Стихи не нравятся, бывает, Ты вложишь их в тяжелый том — Подарок чей-то, я не знаю. А через год не вспомнишь снова (Позабывают и не то!), В котором томе замурован Мой вдвое сложенный листок. Но все равно ты будешь слышать, Но будешь ясно различать, Как кто-то трудно-трудно дышит В твоей квартире по ночам, Как кто-то просится на волю И, задыхаясь и скорбя, Ревнует, ждет, пощады молит, Клянет тебя!.. Зовет тебя!.. ЯБЛОНЬКА, РАСТУЩАЯ ПРИ ДОРОГЕ Она полна задорных соков, Она еще из молодых, И у нее всегда до срока Срывают жесткие плоды. Они растут как будто наспех И полны вязкой кислотой. Она безропотно отдаст их И остается сиротой. Я раз тряхнул ее, да слабо. А ветки будто говорят: "Оставьте яблоко хотя бы На мне висеть до сентября. Узнайте, люди, как бывают Прекрасны яблоки мои, Когда не силой их срывают, А я сама роняю их". * * * Дуют метели, дуют, А он от тебя ушел… И я не спеша колдую Над детской твоей душой. Нет, я не буду спорить, Делать тебе больней. Горе, большое горе Скрылось в душе твоей. В его задекабрьском царстве Птицам петь не дано… Но моего знахарства Вряд ли сильней оно. Мне не унять метели, Не растопить снега… Но чтобы птицы пели — Это в моих руках. Прежнего, с кем рассталась, Мне не вернуть никак… Но чтобы ты смеялась — Это в моих руках! Тут и полдень безмолвен, и полночь глуха, Густо спутаны прочные сучья. Желтоглазые совы живут по верхам, А внизу – муравьиные кучи. До замшелой земли достают не всегда Золотые и тонкие спицы. И неведомо как залетела сюда Океанская вольная птица. И спешила спастись. Все металась, крича, И угрюмые сосны скрипели. И на черную воду лесного ручья Тихо падали белые перья. Я простор тебе дам. Только ты не спеши О тяжелые ветви разбиться, Залетевшая в дебри таежной тиши Легкокрылая милая птица. |