Ах, мечтатели мы! Мало было нам розовой розы, Сотворили, придумали, вывели наугад Белых, чайных, махровых, Багровых, янтарных и черных, Желтых, словно лимон, И пурпурных, как летний закат. Мало! Здесь подбираемся к сути мы, К человеческой сути, что скромно зовется мечтой. Мусор – белые розы, Черные розы – убожество. Хорошо бы добиться, Чтоб роза была Голубой! Что за мех горностай! Белый снег (королевские мантии!), Драгоценному камню подобен блистательный мех. А мечтатель уходит в тайгу, Сорок лет он мечтает и мается, Ни в собольем дыму, Ни в сивушном бреду, Ни в семейном ладу не находит утех. Сорок лет он бежит по следам невозможного зверя. Ты ему не перечь. И мечтать ты ему не мешай. – Понимаешь, браток, За десятым хребтом Есть одно потайное ущелье, Там-то он и живет. – Кто же? – Розовый горностай! Нам реальность претит. Все за смутным, за сказочным тянемся. Как закаты красны, Сколько золота бьет из-за туч. А чудак говорит: – Это что? Раз в сто лет на закате, случается, Появляется в небе Зеленый Сверкающий луч! Вот бы выпало счастье… Ан нет же…- Так в чем оно, счастье? Неужели не счастье ходить по земле босиком, Видеть белой ромашку, А солнышко на небе красным, И чтоб хлеб, а не писаный пряник, Не заморским напиться вином, А коровьим парным молоком! Но… Мечтатели мы. Вон опять он пошел по тропинке, Обуянный мечтой. И мечтать ты ему не мешай. Сухаришки в мешке. В ружьеце притаились дробинки, Где-то ждет его розовый, Розовый горностай! Ветер Летит над морем. Недавно он не был ветром, А был неподвижным, теплым воздухом над землей. Он Окружал ромашки. Пах он зеленым летом (Зыбко дрожал над рожью желтый прозрачный зной). Потом, Шевельнув песчинки, Немного пригнувши травы, Он начал свое движенье. Из воздуха ветром стал. И вот Он летит над морем. Набрал он большую скорость, Забрал он большую силу. Крылища распластал. Ходят Морские волны. С них он срывает пену. Пена летит по ветру. Мечется над волной. Светлый Упругий ветер Не медом пахнет, а йодом, Солью тревожно пахнет. Смутно пахнет бедой. (Руки мои – как крылья. Сердце мое распахнуто. Ветер в меня врывается. Он говорит со мной): – Спал я Над тихим лугом. Спал над ромашкой в поле. Меня золотые пчелы пронизывали насквозь. Но стал я Крылатым ветром, Лечу я над черным морем. Цепи я рву на рейдах, шутки со мною брось! — Я Говорю открыто: – Должен ты выбрать долю, Должен взглянуть на вещи под резким прямым углом: Быть ли Ромашкой тихой? Медом ли пахнуть в поле? Или лететь над миром, время круша крылом? — Что я Ему отвечу? – Сходны дороги наши, Но опровергну, ветер, главный я твой резон: Если б Ты не был тихим Воздухом над ромашкой, Откуда б ты, ветер, взялся? Где бы ты взял разгон? НАД ЧЕРНЫМИ ЕЛЯМИ СЕРПИК ЛУНЫ Над черными елями серпик луны, Зеленый над черными елями. Все сказки и страсти седой старины. Все веси и грады родной стороны — Тот серпик над черными елями. Катился на Русь за набегом набег Из края степного, горячего, На черные ели смотрел печенег И в страхе коней поворачивал. Чего там? Мертво? Или реки, струясь, Текут через мирные пажити? За черные ели орда ворвалась… А где она, может, покажете? В российском лесу гренадер замерзал, Закрыться глаза не успели. И долго светился в стеклянных глазах Тот серпик над черными елями. За черные ели родной стороны Врывались огонь и железо… Над черными елями серпик луны В ночное безмолвие врезан. Чего там? Мертво? Иль трубы дымят? Глубоко ли кости повсюду лежат Иль моют их ливни косые? Над черными елями звезды дрожат, В безмолвии лунном снежинки кружат… Эй, вы, осторожней с Россией! * * * Итак, любовь. Она ли не воспета… Итак, любовь. Она ли не воспета, Любви ль в веках не воздано свое! Влюбленные великие поэты "Сильна, как смерть" твердили про нее. К тому добавить можно очень мало, Но я сказал бы, робость прогоня: "Когда бы жить любовь не помогала, Когда б сильней не делала меня, Когда б любовь мне солнце с неба стерла, Чтоб стали дни туманней и мрачней, Хватило б силы взять ее за горло И задушить. И не писать о ней!" |
