Но больше всего я любила Малайзию за то, что Малайзия любила меня.

В моем детстве мы возвращались в Малайзию каждые два года. Иногда мы приезжали на пару недель во время зимних праздников, а летом проводили там целых два месяца. Я готовилась к этим поездкам заранее, за несколько месяцев. В обед лежала на жарком калифорнийском солнце, привыкая к ощущению палящей жары, чтобы в тропиках бегать и играть, ни о чем не думая.

Малайзия была для меня облегчением. Там было уютно и спокойно. В кругу семьи родители успокаивались и становились нормальными людьми. Они смеялись, ели и никогда не ссорились. Мне не приходилось внимательно следить за ними, и я могла быть обычным ребенком. Мы с братьями и сестрами открывали для себя тайные, волшебные миры, которые были только нашими. Нам никто не мешал – нас только кормили. Мы жили как короли.

А я была царем царей, верховным правителем, потому что была всеобщей любимицей. Нет, не то чтобы мне доставались лишние куски пирога. Я была любимицей, которой восхищались на семейных обедах: «О, Стефани лучше всех!» Мои тетушки твердили своим детям: «Ну почему ты не можешь быть похожей на нее?» Все говорили, что я очень умная и исключительно хорошо воспитанная. Со мной редко случались проблемы, и все покупали мне любые игрушки, какие мне хотелось. Больше всего меня любила матриарх нашей семьи – тетя моего отца. Все мы звали ее Тетушкой.

Тетушка была моей двоюродной бабушкой – миниатюрная старушка, которая, шаркая ногами, расхаживала по всему дому и была грозой семьи. Она могла сурово ударить кулаком по столу и пуститься в громогласные рассуждения о том, как тяжело в наше время купить хороший рамбутан. (В старости главной страстью Тетушки стали хорошие фрукты.) Она в совершенстве овладела искусством страстной драматизации. Однажды она спокойно рассказывала мне о своем детстве и упомянула, что в те времена, если ребенок получал на экзамене ноль, семья должна была платить большой штраф. Я просто поразилась – не может быть! Я точно правильно услышала?

– Платить штраф? – переспросила я.

Тетушка мгновенно преобразилась. Она выпрямилась, напряглась, как одержимая, глаза ее за толстыми стеклами очков расширились, челюсть выдвинулась вперед, руки затряслись.

– А Я ЧТО СКАЗАЛА?! – заорала она с таким пылом, с каким обычно изобличают жестоких убийц. – ИМЕННО! ПЛАТИТЬ ШТРАФ!

Это состояние исчезло так же неожиданно, как и возникло. Тетушка расслабилась и вернулась к рассказу, хихикая, как ни в чем не бывало.

Да, наша тетушка была именно такой: совершенно ненормальной, но даже в гневе или печали не забывающей о плутовском веселье. Однажды она громко пукнула во время игры в маджонг, а потом так расхохоталась, что описалась, и поковыляла в туалет, поливая все вокруг мочой и продолжая хохотать до слез.

Тетушка была хранителем всей нашей семьи. Когда отец был еще маленьким, его мать (сестра Тетушки, моя родная бабушка) работала мастером на стеклянной фабрике в Куала-Лумпуре. Дорога от Ипоха занимала два часа, поэтому бабушка сняла квартиру в Куала-Лумпуре и жила там всю неделю, встречаясь с детьми лишь по выходным. В ее отсутствие о детях заботилась Тетушка. Она работала секретаршей и постоянно держала малышей на коленях. А еще она организовала небольшую кредитную контору. Со временем она скопила столько денег, чтобы купить два дома для племянниц. Мой отец и его сестры считали Тетушку второй матерью. Бабушка умерла, когда мне было семь лет, и Тетушка приняла на себя роль матриарха семьи. Своей властью она пользовалась, чтобы меня баловать.

Стоило мне войти в комнату, Тетушка кидалась ко мне и начинала ворковать:

– Ho gwaai, ho gwaai. Такая воспитанная! Такая хорошая!

Она вылавливала рыбные шарики из своего супа и отдавала мне, учила меня играть в маджонг, гладила по рукам.

И остальные взрослые следовали ее примеру – они хвалили мои глаза и даже мои прыщики. Тетушки отправлялись на рынок специально, чтобы купить мне любимые лакомства – мягкую вяленую свинину, булочки с карри, сливочные пирожные с ананасами и другие вкусности. Одна моя двоюродная сестра хотела стать художницей. У нее был целый шкаф с рисунками и набросками. Я решила ей подражать и начала рисовать. Все тут же столпились вокруг меня, восхваляя мой природный талант. Сестра выскочила из комнаты и несколько дней со мной не разговаривала.

Однажды мы с мамой отправились в банк, где у нас был собственный сейф. Я видела, как она осторожно перебирает сокровища в красных бархатных коробочках.

– Твоя бабушка подарила тебе свой лучший нефрит, и когда‑нибудь ты унаследуешь все это, потому что ты – ее любимица, – прошептала мама, застегивая на моей шее золотую цепочку с подвеской в виде золотого кролика с рубиновыми глазами. – Она подарила это тебе, когда ты была совсем маленькой. Кролик в честь года кролика!

– Но почему я ее любимица? – не поняла я. – Что я сделала?

– Все просто. Твой отец – старший сын в семье, а ты – его первенец. Естественно, ты ее любимица.

Мне показалось, что таким словам место в романе Эми Тан, а не в реальной жизни. Я не могла в это поверить.

Я чувствовала себя особенной, когда оставалась с Тетушкой вдвоем. Ближе к вечеру, когда все остальные еще дремали, я, шлепая босыми ногами по мраморному полу, шла на звук сочного треска зеленых стручков фасоли в пальцах Тетушки, усаживалась в ротанговое кресло – плетеный узор мгновенно отпечатывался на моих ягодицах – и тоже принималась чистить фасоль.

– Ho gwaai, ho gwaai. Такая хорошая девочка! – мягко ворковала она. – Пришла помочь своей Тетушке!

Она рассказывала мне о своей жизни в Ипохе, о безликих для меня прабабушках, о том, как они с сестрами собирали манго. А потом она делилась со мной китайской мудростью – говорила то же самое, что миллион лет назад ей говорила ее мать. Тетушка всегда считала, что главное в жизни – это оптимизм.

– Когда падает небо, укройся им, как одеялом, – постоянно повторяла она. – Превращай большие проблемы в мелкие, а мелкие вообще ничего не значат. Когда тебя кто‑то обижает, не копи обиду в сердце. Забудь. Отпусти. Улыбнись сквозь слезы. Проглоти свою боль.

Я рассеянно кивала. Но когда просыпались мои братья и сестры и я бежала играть с ними, черно-белые воспоминания о старых предках в полотняных костюмах и об их забавных фразах откладывались в моей памяти. Я всегда думала, что Тетушка пытается объяснить мне мои корни и истоки. Она хотела, чтобы американская девочка, выросшая на гамбургерах из «Макдоналдса», хоть на немного оставалась китаянкой. В то время я даже не догадывалась, каким был главный мотив Тетушки: она хотела дать мне всё необходимое, чтобы выжить.

Когда мне исполнилось тринадцать, мама взяла меня в китайский ресторан и заказала мою любимую лапшу с креветками.

– Прости, но я больше не могу, – сказала она. – Я развожусь с твоим отцом.

На этот раз ни слезы, ни мольбы не помогли бы – она приняла твердое решение.

– Ты должна серьезно подумать, с кем ты хочешь остаться.

Она привезла меня домой, собрала чемодан и уехала.

Я звонила ей каждый день – бралась за телефон, как только просыпалась, и прекращала звонить часа в три утра. Ответила она мне лишь раз – в рабочий день около полуночи.

– Со мной все в порядке. Перестань мне звонить!

Голос ее звучал на удивление спокойно. Там, где она находилась, было шумно. Я услышала музыку. Бар? Мама повесила трубку. Я позвонила снова. Никакого ответа. Через неделю я перестала звонить.

Впервые мама вернулась через два месяца – приехала забрать кое‑какую одежду. Услышав, как ее машина въезжает в гараж, я кинулась вниз. Мне так хотелось услышать: «Ну как ты тут без меня?» или «Я без тебя скучала». Хотя бы «Привет!». Но мама просто вошла в дом и сразу уставилась в кошачий лоток, стоявший у двери.