Разумеется, он обязан был говорить о репрессиях. В самом факте репрессий он не видел ничего исключительного, если они направлены не против народа, а против его врагов, тем более не видел, чтобы они могли подорвать его авторитет в народе и в партии. Он помнит, как грозный царь Иоанн казнил мятежных бояр, которые, по признанию самих москвичей, были хуже волков. Народ не только не осудил решительного царя, но и с уважением именовал его Грозным. Разве не та же история повторилась с заговорщиками 1937–1938 годов, оппозиционерами, кулаками и уголовниками? Разве многие из них не были для народа кем-то вроде волков? Неужели стёрлось из памяти на Дону, как соратники Троцкого в кожаных куртках вырезали казачьи станицы? Неужели забыла Тамбовщина, как Тухачевский морил отравляющим газом сбившихся с пути истинного тёмных русских крестьян? Неужели забыли такие же тёмные крестьяне Поволжья, как Хатаевич загонял их в колхозы силой оружия? Неужели не помнит Сибирь, как Эйхе тысячами расстреливал любого и каждого, кого он заподозрил в троцкизме или кто не был угоден ему? Неужели забыли на Украине, на Дону и Кубани тот страшный голод, от которого умирали десятки тысяч крестьян по вине того же Хатаевича, Постышева и Косиора, которые умели руководить народными массами не умом, а наганом и революционными фразами? Тогда ему писал из Вёшенской Шолохов. Это было большое, взволнованное письмо. Шолохов извещал товарища Сталина, какие безобразия, вплоть до садизма, творят донские, кубанские, украинские партийные власти на когда-то сытой, когда-то богатой Украине, на когда-то сытой, когда-то богатой Кубани, на когда-то сытом, когда-то богатом Дону. Что-то автор «Поднятой целины» видел сам, что-то рассказали ему казаки соседних станиц. Тогда он обещал разобраться и направил разбираться Шкирятова, тогда же срочным порядком отгрузили для вёшенцев сто двадцать тысяч пудов ржи, и Верхне-Донскому району ещё сорок тысяч пудов. Разобрались и виновных призвали к ответу. Народ это знает. Народ это помнит. Этого народ не может забыть. На могилах врагов своих слёз не прольет. За ними народ не пошёл. Народ пошёл за товарищем Сталиным. И товарищ Сталин уверенно говорит, но говорит только о тех, кто был судим по советским законам советским судом:

– Некоторые деятели зарубежной прессы болтают, что очищение советских организаций от шпионов, убийц и предателей, вроде Троцкого, Зиновьева, Каменева, Якира, Тухачевского, Розенгольца, Бухарина и других извергов «поколебало» будто бы советский строй, внесло «разложение». Это пошлая болтовня стоит того, чтобы поиздеваться над ней. Как может поколебать и разложить советский строй очищение советских организаций от вредных и враждебных элементов? Троцкистско-бухаринская кучка шпионов, убийц и вредителей, пресмыкавшаяся перед заграницей, проникнутая рабьим чувством низкопоклонства перед каждым иностранным чинушей и готовая пойти к нему в шпионское услужение, – кучка людей, не понявшая того, что последний советский гражданин, свободный от цепей капитала, стоит головой выше любого зарубежного высокопоставленного чинуши, влачащего на плечах ярмо капиталистического рабства, – кому нужна эта жалкая банда продажных рабов, какую ценность она может представлять для народа и кого она может «разложить»?

Он приводит серьёзные доказательства, которые опровергнуть нельзя:

– В 1937 году были приговорены к расстрелу Тухачевский, Якир, Уборевич и другие изверги. После этого состоялись выборы в Верховный Совет СССР. Выборы дали Советской власти 98,6 процента всех участников голосования. В начале 1938 года были приговорены к расстрелу Розенгольц, Рыков, Бухарин и другие изверги. После этого состоялись выборы в Верховные Советы союзных республик. Выборы дали Советской власти 99,4 процента всех участников голосования.

Разумеется, ему известен серьёзный изъян этих выборов. По решению того позорного Пленума из них была устранена состязательность. И всё-таки даже после исключения этой важнейшей статьи у избирателей оставалась возможность сделать свой выбор: они могли не явиться на избирательные участки, могли, пользуясь тайной голосования, подать свой голос против предложенного им кандидата. Тем не менее в выборах приняли участие почти все избиратели, и почти все подали свой голос за кандидатов блока коммунистов и беспартийных, то есть подали свой голос за Советскую власть. Да и как могло быть иначе? Ведь они голосовали не за тёмных лошадок из громадного партийного списка, за которыми стоят громадные капиталы финансовых воротил и магнатов нефти и стали. Они голосовали за лучших людей, дела которых, слава которых гремят по стране: за не запятнавших себя руководителей партии и правительства, за передовиков производства, за выдающихся деятелей науки, культуры. И потому он с полным правом высмеивает добровольных защитников своекорыстных предателей, трусливых изменников Родины:

– Слушая этих иностранных болтунов, можно придти к выводу, что если бы оставили на воле шпионов, убийц и предателей и не мешали им вредить, убивать и шпионить, то советские организации были бы куда более прочными и устойчивыми. Не слишком ли рано выдают себя с головой эти господа, так нагло защищающие шпионов, убийц, вредителей? Не вернее ли будет сказать, что очищение советских организаций от шпионов, убийц, вредителей должно было привести и действительно привело к дальнейшему укреплению этих организаций?

Покончив с далеко не бескорыстными защитниками тех, кто для народа не лучше волков, он характеризует положение в партии. Он отмечает, что своевременные чистки и обмен документов, сократив её численность, укрепили её ряды, что разукрупнение партийных организаций приблизило партийное руководство к низовой конкретной работе партийного большинства и улучшило повседневное руководство этой работой. С особенным и пока что тайным прицелом он останавливается на подборе, выдвижении и расстановке партийных кадров. Он не только призывает ценить кадры как золотой фонд партии и государства, дорожить ими, иметь к ним уважение, но предлагает заботливо выращивать их, вовремя и смело выдвигать молодых, не давать им засиживаться, закиснуть на одном месте. Без сомнения, это самый болезненный вопрос для всех, кто слушает его в зале и кто завтра станет читать его доклад на страницах газет. В партии всё ещё много старых партийцев, героев Гражданской войны, с двумя классами церковно-приходской школы, с десятком затверженных лозунгов, которые обычно начинаются словом «даёшь!», с твёрдой рукой и неумением разбираться в том, что старое кончилось, что новое наступило, что в этом новом уже нельзя обойтись двумя классами, десятью лозунгами, наганом и твёрдой рукой, ещё больше в самое последнее время появилось обывателей, карьеристов и шкурников. Всё-таки он не находит нужным их обижать. Он говорит осторожно, уклончиво:

– Старые кадры представляют, конечно, большое богатство для партии и государства. У них есть то, чего нет у молодых кадров – громадный опыт по руководству, марксистско-ленинская принципиальная закалка, знание дела, сила ориентировки. Но, во-первых, старых кадров бывает всегда мало, меньше, чем нужно, и они уже частично начинают выходить из строя в силу естественных законов природы. Во-вторых, (и это самое главное для него) у одной части старых кадров бывает иногда склонность упорно смотреть в прошлое, застрять на прошлом, застрять на старом и не замечать нового в жизни. Это называется потерей чувства нового. Это очень серьёзный и опасный недостаток.

Молодые в силу своей молодости избавлены от этого недостатка, но они избавлены и от опыта, закалки, знания дела, зато у них имеется избыток чувства нового, в отличие от стариков, они бурно растут, просвещаются, стремительно прут вверх и того гляди станут бок-о-бок со стариками. Он пристально наблюдает за ними и видит, что они уже обгоняют старых партийных работников и выходят на первые роли, как он только что поступил с назначением новых наркомов, но он ещё скажет об этом, так же осторожно и деликатно, а пока он определяет важнейшие задачи партии на новом этапе развития советского общества, когда не стало антагонистических классов и всё население страны превращается в единый советский народ, в граждан СССР. И странно ограничены эти задачи, по правде сказать.