Время «управленцев» этого рода безвозвратно прошло. В новых наркоматах их сменяют новые люди. У этих новых людей он не допытывается, знают ли они основополагающие работы товарища Ленина и хотя бы азы материалистической диалектики. Зато почти все они были рабочими, мастерами, учились, стали начальниками цехов, получили высшее образование, стали директорами ведущих, только что пущенных советских заводов. Наркомат становится для них продолжением производственной практики. Волей или неволей они подбирают себе таких же помощников. Для их высоких постов у них не всегда хватает знаний и опыта, зато они умеют учиться, умеют и любят работать, а не руками водить. И они работают по двенадцать, пятнадцать, а если надо по двадцать часов, нередко спят в своем кабинете. Он сам работает именно так. Таких людей он уважает и ценит, ценит исключительно высоко. Он может на них опереться. Справляются, конечно, не все. Кое-кого приходится снимать, перемещать на другую работу, однако этих людей уже не обвиняют в принадлежности к оппозиции или контрреволюции, тем более не именуют врагами народа, не подводят под расстрельную статью, тюремное заключение или высылку на поселение в казахские и прочие степи, потому что они не принадлежат ни к какой оппозиции, а контрреволюцию ненавидят всем строем своей пролетарской, уже советской души. Эти кадры он бережёт. Если они не оправдывают доверия, их понижают в должности или отправляют на заслуженный отдых, да и на заслуженном отдыхе они не умеют сидеть сложа руки, идут к молодежи, кипятятся, дают заряд общественной жизни, пусть где-нибудь в ЖЭКе, на уборке двора, но дают.
Так он изменяет правительство. Оно количественно и качественно становится новым. Этому правительству предстоит много, очень много работать. Но для того, чтобы это правительство могло много, очень много работать, его необходимо обеспечить тем, чего мы ещё не производим и не можем производить, его необходимо обеспечить оборудованием, станками, сплавами и системами, каких у нас ещё нет. Ничего этого англичане не хотят нам давать. Заказы на два с половиной миллиона фунтов стерлингов в прошлом году не были приняты. В этом году наши заказы англичане даже не начали обсуждать. Они того гляди денонсируют торговое соглашение с нами. Надо принимать неприятное, нежелательное предложение Германии возобновить переговоры о торговых отношениях, надо принимать неприятное, нежелательное решение, однако в сложившейся обстановке оно неизбежно, и он его принимает. Новому правительству даётся задание:
«Обязать тт. Микояна, Кагановича Л. М., Кагановича М. М., Тевосяна, Сергеева, Ванникова и Львова к 24 января 1939 г. представить список абсолютно необходимых станков и других видов оборудования, могущих быть заказанными по германскому кредиту».
Им необходимо сырьё – пусть расплачиваются за сырьё оборудованием, без которого никаких танков, никаких самолётов, никаких пушек не соберёшь. И он сам сидит над листом бумаги в своём кабинете, прикидывая, что мы можем дать немцам, а что немцы могут дать нам. Выходит, что мы можем дать марганец, хром, олово, медь, никель, ванадий, молибден, вольфрам, нефть, хлопок, железную руду, железный лом, апатиты, цветные металлы, кормовое зерно, а получить от них цинк, магний для авиационной промышленности, самолеты, крейсер «Лютцов», металлы, разную мелочь и каменный уголь.
К двадцать четвёртому января, как и было предписано, наркоматы представляют заявки, на всякий случай в двух списках. По первому списку станки на 125 миллионов, военное оборудование на 28,4 миллиона, оборудование для системы производства синтетического бензина на 13 миллионов. По второму списку станки на 42 миллиона, химическое оборудование на 10,5 миллионов, военное оборудование на 30 миллионов марок. Он остаётся доволен: он не ошибся – новое правительство работоспособно и дельно. С этим новым правительством, которое целиком и полностью поддерживает его, он может выйти на съезд.
А пока он проверяет каждую позицию, каждый пункт, утверждает, поручает Микояну передать списки германскому послу Шуленбургу и готовиться встретиться во всеоружии с Шнурре.
И всё-таки, всё-таки, в сложившихся обстоятельствах, как их понимает товарищ Сталин, возобновление торговых переговоров с Германией может навести тень на плетень. Оборудование, станки – это, конечно, будет им неприятно, недаром они замораживают наши заказы, однако, зададимся вопросом: чего больше всего страшатся в Париже и Лондоне и политики, и промышленники, и финансисты? Даже мимолётный, несколькоминутный разговор фюрера с нашим полпредом в Берлине навел Париж и Лондон на мысль, будто готовится не что-нибудь, а военный союз между Германией и Советской Россией, для нападения и, следовательно, неминуемого и вдребезги разгрома французов и англичан. Теперь, когда о торговых переговорах стало известно, там эта мысль даст такие ростки, что французы и англичане, чего доброго, ринутся сами заключать с Германией военный союз против России-СССР, чтобы, со своей стороны, неминуемо и вдребезги её разгромить. Нельзя поощрять столь нелепые, однако чрезвычайно опасные мысли. И товарищ Сталин даёт указание передать через нашего человека лондонским журналистам, что никакого военного союза у нас с нацистами не предполагается и предполагаться не может, что речь идёт только о торговых переговорах, причём на условиях, выгодных для обеих сторон, без чего никакого соглашения как не подписывали, так и не подпишем. На что он рассчитывает? Во-первых, он считает, что правда всегда лучше разного рода домыслов, тем более лжи. Во-вторых, эта правда либо ускорит торговые переговоры с Германией, либо заставит прогнившие демократии наконец осознать, что они слишком далеко заходят в разжигании войны против Советской России, что всякому терпению с её стороны наступает предел. Наконец, англичане по крайней мере подумают прежде чем денонсировать торговое соглашение, подписанное ими четыре года назад. И видный обозреватель сообщает в лондонской газете «Ньюс кроникл»:
«Британское правительство проявляет демонстративное пренебрежение к советскому послу. За 3½ месяца посол только 1 раз имел возможность беседовать с министром Галифаксом, а СССР не был поставлен в известность о переговорах Чемберлена в Риме и Париже. Соглашение 1935 года не выполняется. А в этих условиях Германия не теряет времени. Гитлер, несмотря на словесные нападки на большевиков, не может потерять такого замечательного случая, чтобы устранить возможность одновременного военного нажима – с запада и востока…»
Это предупреждение. Затем обозреватель напускает туману ссылкой на мнение осведомлённых лиц в неведомых советских кругах и передает заказанную ему информацию:
«Советско-германские торговые переговоры, несомненно, выиграют благодаря кампании, которая ведётся некоторыми английскими кругами в пользу денонсации англо-советского торгового соглашения. Ясно, что эти переговоры, которые, возможно, закончатся предоставлением в распоряжение Германии неисчерпаемых ресурсов продовольствия на случай войны, имеют также и политическое значение. Было бы неблагоразумным полагать, что существующие ныне разногласия между Москвой и Берлином обязательно останутся неизменным фактором международной политики…»
Фюрер растерян, быть может, напуган. Человек не только глубоких расчётов, но и человек интуиции, человек вдохновений и настроений, по этой причине не всегда предсказуемый человек. Всю свою жизнь, после вонючих окопов предыдущей войны, он уверяет Европу, единомышленников и себя самого, что явился, то ли сам собой, то ли призван судьбой, чтобы испепелить большевизм, так испепелить, чтобы и духу его не осталось, а на всем обозримом пространстве Земли восторжествовал национал-социализм. И вдруг какой-то презренный английский газетчик оповещает общественность, что принципиальные, крест на крест непримиримые разногласия между национал-социализмом и большевизмом могут быть смягчены, даже вовсе сняты с повестки дня международной политики. Что это значит? Это значит, что его за семью печатями хранимая тайна раскрыта. Он с таким рвением гремит против большевизма именно потому, что западные демократии ненавидят большевизм едва ли не больше, чем он, и пока он гремит против него, западные демократии отдадут ему всё, что он попросит у них, ссылаясь на то, что это нужно ему для борьбы с большевизмом. Теперь они могут догадаться, могут додуматься до того, что это обман, что он и с большевизмом готов помириться хотя бы на несколько дней, в расчёте разжиться от него тем, что нужно ему для отмщения западным демократиям за позор поражения в предыдущей войне, за позор гнусной, кабальной версальской системы.
