– Там кто-то есть.

Конечно, там кто-то есть. Это же темница. Голоса стремительно приближаются.

– Фиагдон отправился в Святой Град Дождя известить Совет.

– Старик еще думает, что вернется к царским лизоблюдам?

– У него личные счёты с Разумовским. Его конвой отправился в путь сразу же после задержания, остальные празднуют.

Вскоре свет масляных фонарей рассекает вязкую темноту и впереди показываются несколько фигур. Ужас обуял меня, но я не двигаюсь с места, продолжая стоять истуканом посреди клетки. Словно загнанные звери, тяжело дыша, я с княжной прислушиваемся к приближающимся женским крикам.

– Отпустите, офицер! Только не бросайте меня в терновый куст!

– Что она говорит?

– Чужестранка, наверное.

Семеро дружинников ведут низкую темноволосую девочку и трех мужчин. Они идут медленно, словно хотят растянуть прогулку среди плесени, гнили и запаха дерьма, который въелся настолько глубоко, что мне уже никогда не отмыться. Я знаю новоприбывших лучше, чем кого бы то ни было. Хватает лишь одного взгляда на далёкие силуэты, чтобы ощутить давно забытое облегчение.

– Я ничего не крала! – срывая голос визжит молодая девушка, облаченная в большой серый плащ, тащившийся за ней по полу шлейфом. Солдаты толкают её, поторапливая. Она спотыкается и неуклюже валится на земляной пол. Стражник хватает ее за шиворот и резко поднимает на ноги, но незнакомка вновь падает на колени.

– А можно поаккуратнее? – рычит она, опираясь на руку дружинника. – Я, кажется, подвернула ногу.

– Мален, это же Амур, да? – С надеждой в голосе шепчет княжна Романова, возникшая за моей спиной. Изуродованный мужчина, стоявший прямо позади крикливой девчонки, лениво оглядывает стены и хитро улыбается, когда наши взгляды пересекаются. Амур Разумовский. Один из охранников, что прибыл из столицы вместе с Фиагдоном и дружинниками, со всего размаху отвешивает пленнице оплеуху. Она вновь оказывается на четвереньках. За ее спиной ерзает Хастах, пытаясь протолкнуться между Амуром и Катунем.

Они пришли за нами!

– О, боже… – шепчет Нева, прикрывая рот рукой. Тонкие и некогда изящные пальчики стали кривоватыми от множественных переломов, полученных во время пыток. Княжна больше никогда не сможет играть на виоле и клавикорде.

Эта мысль навевает тоску. Всё время, проведенное в темнице, я мечтал о нашем доме, наполненном её присутствием. Я засыпал и просыпался, рисуя в воображении детей, которые могли бы у нас получиться. Представлял, как бы моя красавица-жена учила бы их стучать маленькими ручками по клавикорду и пела бы им колыбельные, укладывая ребятню с нами в большую постель.

Но она больше не сможет играть. И прощать меня не станет.

Крикливая незнакомка, злобно рыча и бормоча ругательства под нос, поднимается. Она демонстративно отряхивается, бесстрашно задирая нос.

– А вы гостеприимны. – огрызается она и только тогда я смог выдохнуть. На вид она походит на ребенка. Злобного и отвратительно воспитанного подростка.

Зачем Амур вообще притащил с собой ребёнка?

Пленников заводят в камеру, находившуюся всего через две стены от нашей. Дверь с отвратительным металлическом лязгом захлопывается. К горлу подкатывает тошнота. Отступаю от решетки, задеваю локтем княжну и увожу её в тень.

Как же Разумовский вытащит нас, если и сам оказался в заключении?

– На рассвете отправьте кого-нибудь вслед за бывшим Советником, пусть доложат, что мы поймали цареубийцу. Фиагдон не оценит, но лучше перестраховаться. – командует столичный дружинник, оглядывая трофеи, что гарантированно принесут ему столько богатств, что и правнукам работать не придётся. – Куртизанку допросите первой. Где желтый билет и к какому дому она принадлежит. Уж слишком она желает поболтать.

Последнее арестовывается говорливой девушке, ответ которой не заставил себя долго ждать.

– Ты хочешь по чертовски тонкому льду. И, когда этот лед треснет, тебя под ним буду ждать я. – с безумной гордостью говорит девчонка.

Сумасшедшая.

– У-у… звучит жутко. Сама придумала? – издевательски посмеивается один из дружинников. Тот, что чаще всех обижал княжну.

Внутренности завязываются в тугой узел, когда угрызения совести подбрасывают воспоминание. Чтобы вырезать его из памяти я готов заплатить чем угодно.

Нева кричала всякий раз, когда они оставались наедине. А если молчала, то они заставляли её вопить, применяя силу.

Охранник наклоняется к прутьям, теперь его с девчонкой лица находятся слишком близко друг к другу.

– Нет, это Твиттер. – Ласково протягивает незнакомка, обвивая тонкими когтистыми пальцами грубые ржавые решетки. Она действительно распутница, раз позволяет себе так открыто кокетничать с незнакомцем.

– Мудрец? Бандит?

– Можно и так сказать.

Девица заливается жутким, истеричным смехом. Хастах ощупывает западную стену, обшаривает пол и уныло взвывает, споткнувшись о ведро с испражнениями. Нева ойкает, зажимая ладонью нос. В недвижимом воздухе запах распространяется быстро, расползаясь зловонной пеленой. В клетках справа недовольно запищали крысы. Они доедали Тарка – боярина и торгаша, нагло обманувшего Емельяновых. Он был здоровенным мужиком, пока не попал сюда. Вадок – князь близ Выжженных Земель, постарался, чтоб его обидчик иссох, подъедая очистки от репы, которой кормят дружинников. Уже как третью неделю его останки были пиршеством для крыс. Он любил шутки и смерть его по-своему была проявлением злого юмора Богов. Он так старался набить свою брюхо за чужой счет, что высох вдвое и сам пошел на корм. Выносить гниющие останки никому не хотелось.

Дружинник запирает замок и бросает связку ключей молодому солдату. Тот ещё носит черную повязку на плече в знак траура по брату. Зилим, кажется, так звали его двойняшку, сопровождавшего конвой из Лощины. Четверо из семи дружинников уходят. У одного из них в руках обломанная палка в сажень длинной.

Дружинников перестали снабжать ружьями?

Правая рука Фиагдона усмехается, закуривая. Дым из трубки едкий, такой, что аж глаза слезятся.

– Сколько у тебя было мужчин, блудница?

Нева издает писк, едва ли громче мышиного. Никто не обращает на неё внимания.

Сбежавшие дочери князей – редкое явление, а вот куртизанки, покинувшие свои постоялые дворы – сплошь и рядом. Этот же вопрос задали Неве много лет назад, когда нас задержали в порту. Нам не хватило меньше четвери дня, чтобы исчезнуть навсегда. Судно задержали и нас отловили раньше, чем мы успели затеряться среди волн.

Девчонка деловито поправляет копну волос, и протягивает слова с приторной сладостью в голосе. От чего-то её тон напоминает мне манеру речи Селенги Разумовской, матери моего лучшего друга. Она всегда говорила так, что до конца не было ясно злится ли в тайне или говорит искренне.

– Боишься – достаточно, чтобы сходу понять, что твой огрызок ни на что не годен?

Тишина, нарушаемая лишь писком крыс и шарканьем ботинок Хастаха. Для одного из стрелков он слишком громко ходит. Катунь хихикает. Я не вижу его из-за решеток.

– Если ты на ней не женишься, это сделаю я!

Дружинник, явно не оценив отвратительного юмора, разворачивается на пятках и бросает через спину:

– Я хочу допросить ее. Сам.

Солдат мерзко чмокает губами. Девушка отпрыгивает от прутьев, словно те всполохнули. Амур выходит вперед, заслоняя собой маленькую хамку. Свет от факелов отбрасывает тени, делающие обезображенное лицо более резким и угловатым.

– Тронь её и пойдёшь вслед за Виндеем.

Вспоминаю Виндея Волгана Воронцова – златовласого мальчишку, едва ли старше Амура, что должен был засиять новой звездой на троне Райрисы. Он не был плохим человеком, как его отец. Но иногда нам всем приходится очень дорого платить за чужие грехи.

Как бы прискорбно это не было, но я знаю, что Нева расплачивается за мои.

Княжна проводит пальцами по короткостриженым волосам, тяжело вздыхая. На ее лице проглядывает улыбка, которую она старательно пытается скрыть. Сердце бешено колотится в груди.