– Зачем ты спас меня?

Дважды, хотелось добавить мне, но я промолчала.

Мой вопрос остался незамеченным в гуле голосов. Толчок. Мой спаситель делает еще несколько неуверенных шагов и теряет равновесие. Мы оба падаем на землю. Ударяюсь головой о замерзшие комки грязи. Амур прикрывает меня собой, слегка навалившись. Чьи-то руки бесцеремонно выдергивают меня из-под него и ставят на ноги. Дружинник до боли скручивает мои руки за спиной. Ноги подкашиваются от боли, но я вынуждена стоять.

– Отпустите, мне больно! Вы не понимаете! Я не знаю, как оказалась в этом гадюшнике! – кричу, отбиваясь от солдата. Тщетно. Их больше, и они гораздо сильнее.

– Эй, полегче с выражениями. Я, конечно, не патриот, Боги уберегли меня от этого, но следи за языком. – с угрозой обращается ко мне высокий, как баскетболист, мужчина в дредах. Кожа цвета молочного шоколада делает его самым заметным среди всех. Двое солдат топчутся вокруг, пытаясь его повязать. Они хватаются за пиджак, настолько узкий, что он вот-вот лопнет на широких плечах здоровенного мужика. Я узнаю его голос. Это он держал меня, пока Хастах отвешивал мне затрещины.

– Арестовать Амура Разумовского и его псов. Живыми. – кричит мужчина, стоящий поодаль, нервно постукивая тростью по замерзшей земле. Командир. Его форма черная, на груди – красная лента с золотой вышивкой. Солдаты мечутся, окружая нас.

Темнокожий здоровяк вяло отбивается, обращаясь к Хастаху:

– Лапать царевича не благочестиво, господа!

Суматоха усугубляется. Подозреваю, это был сигнал.

– Катунь! – кричит Хастах, отбиваясь от солдат. Катунь бросает ему длинный изогнутый нож. Хастах вонзает его в шею одного из дружинников. Прямо на моих глазах он убил человека! Голова идёт кругом.

Катунь резко дергает руками, и дружинники повисают на его плечах, как блохи на собаке. Хастах пробегает мимо меня, уводя за собой троих солдат. Пока дружинники пытаются арестовывать двух парней, ко мне подходит небезызвестный в этом дурдоме Амур Разумовский, которого я наивно пыталась ограбить. Скручивать его никто не спешит.

Он же безоружен, чего они медлят?

Мельком вижу Хастаха, бьющего ногами одного из мужчин в красном одеянии.

А он неплохо держится для того, кто поцеловал мою подошву.

В толпе раздаётся выстрел. Все замирают. Этого хватает, чтобы кольцо сомкнулось. Нас окружают. Оглядываюсь и принимаюсь считать красные силуэты. Бросаю глупое занятие дойдя, когда цифра переваливает за двадцать.

От них не убежишь.

Разворачиваюсь к Амуру. Он усмехается, расправляет плечи и тяжело вздыхает, кивая на человека с тростью.

– Не пропусти торжественную часть. Фиагдон будет стараться произвести впечатление на даму.

Я не отвечаю, а лишь следую его наставлению, глядя в указанном направлении. О ком идёт речь ясно сразу же. Тот самый главнокомандующий. На груди Фиагдона красная лента, на пальцах множество перстней. Он опирается на трость с набалдашником в виде то ли всклоченной собаки, то ли самого уродливого медведя, которого только можно представить.

– Именем Суда Совета я оглашаю приговор: вы обвиняетесь в более чем полусотне убийств на границе с княжеством Муониэльвен, вы обвиняетесь в незаконном освобождении заключенного из-под стражи царской дружины, вы повинны в разорении церквей и могил, княжеских склепов, похищении и убийстве дочери князя Романова. Амур Разумовский, вы обвиняетесь в измене царству, убийстве престолонаследника, а также в разбое, попытке дворцового переворота, работорговле и покушении на убийство одно из членов Совета.

То, как Фиагдон процедил последнюю фразу наталкивает меня на мысль, что он знает того, о ком говорит.

Скручивать нас никто не спешит. Напрягаюсь. Амур Разумовский – убийца и, если подумать, я неплохо так подорвала его авторитет, отлупив палкой. Пытаюсь отвлечь его настолько непринужденной беседой, насколько это возможно в сложившихся обстоятельствах.

– А ты времени даром не теряешь, да? Послужной список внушительный.

Солдаты приближаются. Амур Разумовский не торопится отвечать. Встаёт ко мне за спину, наклоняется и игриво шепчет на ухо:

– Если бы я пытался устроить дворцовый переворот, то уже грел бы задницу на троне, а не морозился в глуши.

– То есть к остальному претензий нет? – бубню в ответ, чувствуя его руку, крепко вцепившуюся в мой локоть. Солдаты плотнее смыкают кольцо, медленно приближаясь.

– Я не торгую рабами, у меня просто куча должников.

Не это я рассчитывала услышать. Я думала, он станет открещиваться от повешенных на него убийств.

– Так ты маньяк?

– Мои руки в крови не больше, чем у них. Средства одни и те же, только цели разные.

Страх затуманивает разум. С трудом борюсь с нарастающей паникой. От непонимания хочется зареветь в голос.

– Что ты несёшь?

– Мне плевать кто ты и откуда. – шипит мне на ухо он, крепко вцепившись в плащ, приобняв меня со спины. Наверное, заметил, что я едва стою на ногах. – Если ты так хороша, как думаешь, то я предлагаю сделку. Мы вернем тебя туда, куда ты хочешь сразу после.

– Сделка? Нас же арестовывают!

Амур пинает меня по лодыжке, и я валюсь на колени. Оборачиваюсь. Бледная тень улыбки расползается на его губах, когда он беззвучно говорит: «один – один».

Я поставила на колени его, и он решил мне отомстить.

– Берите их живыми! –выкрикивает Фиагдон, победно усмехаясь. Он поднимает руку ладонью вверх и добавляет:

– Во имя царя и богов. Старых и новых. Сегодня Демон Трех Дорог, изменник, цареубийца и Зверь в лице Амура Разумовского понесёт справедливое наказание за все свои грехи.

Двор заполняют солдаты. Они стекаются к нам рекой из красных плащей.

– Согласен, отличное место для переговоров. – беззаботно пожимает плечами Амур, почесывая шрамы на левой скуле. Мой голос срывается крик.

– Они посадят нас!

Разумовский помогает мне увернуться от одного из солдат, бьет второго по лицу. Мужчина падает в ноги к трем другим, задерживая их.

– Нет, если ты будешь под моей защитой.

Времени на размышления нет.

– Что от меня требуется?

– Небольшое одолжение. Нужно украсть что-то, что сделает нас великими. – Амур протягивает руку и помогает мне подняться. Касаюсь большой ладони в тонких кожаных перчатках. Холодная и сколькая. Разумовский едва заметно окидывает меня взглядом и разочарованно закатывает глаза. Делаю то же самое. Меня хватают со спины. Солдат заламывает руки, и я взвываю. Не столько от боли, сколько для того, чтобы скрыть от нежелательных слушателей один-единственный вопрос, брошенный красавчику в шрамах до того, как нас растащили.

Когда приступаем?

Она не знала обо мне ничего из того, что было правдой, но это не помешало мне стать для неё всем.

Я просыпаюсь от шума. Низкий потолок кружится в полумраке тесной камеры. Прикрываю глаза, растирая затёкшие предплечья.

Голод даёт о себе знать. Если бы не знал, что последнюю корку плесневелого хлеба мне удалось проглотить трое суток назад, то могло бы показаться, что на душе скребутся кошки.

Голодные кошки.

– Мален.

Услышав собственное имя, подскакиваю на месте, борясь с тошнотой. Бреду по клетке, расставив руки в стороны, ища грубые каменные стены.

Она вновь со мной заговорила!

Спустя месяцы гнетущей тишины я мог сойти с ума, но мне не показалось. Нахожу княжну Неву Романову сидящей на деревянной полке в самом дальнем углу. Девушка указывает в темноту коридора, обвив свободной рукой ободранные костлявые колени, прижатые к груди. Белая сорочка, измазанная в грязи, едва прикрывает девичьи бёдра, цветом сливаясь с чумазой фарфоровой кожей.

Мои ноги будто наполняются свинцом. Ослабшее тело противится отчаянному желанию бежать к княжне по первому зову. Нева окидывает меня обеспокоенным взглядом, продолжая настойчиво указывать вперёд.