— Старые? — гневно тряхнула головой Марта. — Ну нет. Рано ты сдался, Фредерик! Ты же на два года младше. На целых два года!
Даже сейчас, восьмидесятилетняя, она не признавала старости. Работать всегда приходилось много и тяжело, до вздувшихся на руках вен и отнюдь не благородной синевы под глазами. Часто перебивалась с хлеба на воду. От зеркала отшучивалась: «Настоящие принцессы не стареют». Верила, что все еще будет, даже тогда, когда любая другая поняла бы, что надеяться не на что. Только шесть месяцев назад, впервые ощутив долгую, тягучую боль в спине — такую острую, что перехватило дыхание, — осознала, что чудесная сказка под названием жизнь подошла к концу. Ну что ж. Все на свете когда-нибудь кончается. Смерть — это любопытно, рассуждала она про себя. Куда-нибудь она да ведет. Лучше дверь в конце коридора, чем глухая стена. Марта готова была принять смерть, но не старость. Приступы учащались, и задорное «будет» постепенно уступало место спокойно-философскому «не суждено».
«Так что, наверное, больше не увидимся, — продолжал посрамленный ее отповедью Фредерик, и Марта внутренним зрением увидела его как настоящего, сидящего напротив за столом. Заскорузлым ногтем он ковырял темные разводы на скатерти. — Знаешь, сестра, хотел тебе признаться в одной мелочи. Ты посмеешься, наверное… Детская шалость. Сколько воды утекло. Помнишь — твой сон, прабабкин портрет, ключик под подушкой? Ты его долго потом хранила…»
Долго? Она хранила его и сейчас — в резной шкатулке, в ящике секретера. Не просто хранила, а берегла, как талисман, или он берег ее — это как посмотреть. Именно от него, как фонарик от батарейки, питалась волшебная аура старого дома. Где бы Марта ни находилась, о чем бы ни думала — а размышляла она о многом, — мысли все равно тянулись к нему, как железная крошка к магниту. Маленький ключик был магическим сердцем ее мира, а исходившее от него властное сияние — тем воздухом, которым она вот уже больше семидесяти лет дышала. Изо дня в день.
Семь лет ей было в тот день, когда прабабка Элиза впервые сошла с фамильного портрета и тихо встала в изголовье кровати. Фрау фон Лурен и сейчас не могла бы сказать, наяву это случилось или во сне. Лунные пятна на полу блестели скользко, как разлитое масло. Мутное, в ошметках облаков ночное небо затекало через форточку и бледной промокашкой ложилось на одеяло. Голубое платье прабабки шелестело, точно тюлевая занавеска, и так же бесплотно колыхалось на сквозняке. Элиза — очень похожая на добрую фею, только не юную, как обычно изображают фей, а седовласую — призывно вскинула брови, белесые и тонкие, как у всех фон Луренов, и протянула девочке руку — ладонью вверх. На ладони, окутанный шелковым светом, лежал золотой ключик.
Дальнейшее Марте виделось смутно — словно сквозь зеленую толщу воды. Дверь в стене, отпертая одним поворотом ключа, запах гнилых луж и плесени, звонкий водопад монет, хлынувший откуда-то сверху, неудержимо, как полуденное солнце из раскрытого окна. Собственные ноги в белых колготках, по щиколотку в золоте. Как это часто бывает, Марта чувствовала себя одновременно наблюдателем и персонажем сновидения. Наутро, за завтраком, рассказала отцу и матери о ночной гостье. Те, как ни странно — да, это до сих пор кажется Марте странным, — отреагировали испуганно, и в тот же день портрет Элизы фон Лурен из детской спальни перевесили в гостиную. Девочке посоветовали не есть после ужина сладкое и прочесть три раза вечернюю молитву.
Ночью все повторилось, только на этот раз Элиза не вылезла, придерживая двумя пальцами подол, из дубовой рамы, а соткалась из холодного тумана прямо рядом с правнучкиной постелью. Скрежет ключа в замке, плюшевые от мха кирпичи, золотой водопад… «Я самая богатая девочка на свете!» — вскрикнула во сне Марта и открыла глаза. Солнце заглядывало ей в лицо, сверкало ярко, как прабабкины сокровища, рассыпалось монетками по темным половицам. Удивительное ощущение — причастности к тайне, обещание чего-то радостного и важного — не покидало ее много дней. По правде говоря, оно не покидало ее больше никогда. «Вот найду тот ключик, — уверяла она брата, единственного — так уж получилось — товарища по детским играм, — и знаешь, какой мы тогда дом построим! Виллу! Нет, дворец… И самолет купим, настоящий». Дальше дома и самолета ее фантазия тогда не шла, но главное заключалось не в них. Возможность получить все, что хочешь, — вот что сулил призрачный дар Элизы фон Лурен.
Марта не просто верила в чудо — она не сомневалась в нем. И ключ появился. Не сразу, а лет через пять. Одним пасмурным утром она обнаружила его под подушкой. Почти такой же, как во сне, — чуть более крупный, чуть более увесистый, холодный и неравномерный на ощупь, как чешуя диковинной рыбы, и золотой-золотой. В его зубчатой бородке блуждали крошечные закатные искры.
Теперь дело оставалось за малым — отыскать нужную дверь. Ту, что открылась бы заветным ключиком. Дождаться, когда она вынырнет из небытия. Внезапно и необъяснимо, как и положено любому чуду, — в подарок. Марта фон Лурен искала: сначала уверенно, как свою, знакомую, но куда-то временно запропастившуюся вещь, потом — с неловкой надеждой, затем — с тоской. Последние годы она многое переосмыслила и решила, что, возможно, золотая река ее сна обещала не материальные, а духовные или даже нравственные богатства. Например, трудолюбие или честность. Такой вот символ добротно прожитой жизни. Тоска прошла, и Марта снова почувствовала себя счастливой.
«Помнишь — твой сон, прабабкин портрет, ключик под подушкой? Ты его долго потом хранила… Наверное, спрашивала себя не раз, откуда он взялся? Чудес-то не бывает. Так вот, не хочу, чтобы ты грешила на родителей или на домовых (которых тоже не бывает, разумеется), а повинюсь. Это я его тебе подбросил. Уж очень ты красиво мечтала — так, что захотелось немножко подыграть. Да, скверно пошутил. Давно хотел рассказать, но как-то все не приходилось к слову.
Ключ от подвала, ну, того, где валяется всякий хлам столетней давности. Теперь, когда я во всем признался, ты можешь, наконец, навести там порядок. Если не боишься крыс и пауков. Хе-хе, сестра».
По губам фрау фон Лурен скользнула рассеянная улыбка. В этом он весь, Фредерик. Она не сердилась на брата за шутку. Легкая, ей самой непонятная досада, вспыхнув на миг, тотчас угасла. Сидящий за столом фантом Фредерика пугливо съежился и, побледнев, растворился в воздухе, а Марта выдвинула ящик секретера и взяла в руки шкатулку. Ключик сверкал сквозь щели, рвался наружу, точно запертый в темноте луч света. Казалось, внутри таится по меньшей мере драгоценный камень, а не старая — в безобразных пятнах ржавчины — завернутая в кусок фольги железяка. Фрау фон Лурен аккуратно, медленно — точно совершала некий ритуал — очистила ключ от обрывков фальшивого золота. По скрипучей лестнице, ощупывая напряженными пальцами ветхие перила и стараясь не потерять тапочки, Марта спустилась в подвал.
Давно сюда никто не заглядывал. Паутина. Гнилой запах стоячей воды. Пыль гирляндами свешивается с потолка. Ступеньки гнутые, неприятно мягкий пол, и не разберешь в полумраке, что там, под ногами: плесень, лишайники, клочья давно истлевшего половика или просто вековая грязь. Сколько раз Марта представляла себе эту дверь — тяжелую, склизкую и сырую. Сколько раз видела во сне. Ручка отвалилась. Трещины, как глубокие морщины, избороздили темное дерево. Но ключ повернулся в замке легко, точно заговоренный — ее ожиданием, страхами, ее наивной верой. В узком подвальном помещении оказалось неожиданно светло и пахло иначе, не как в остальном доме — не старостью, а стариной. Марта неторопливо пошла вдоль выстроенных у стены стульев, корзин, плетеных кресел и чемоданов, вдоль складных трехстворчатых зеркал и полок, заставленных высокими кувшинами, кринками и бутылями с вином. Она как будто очутилась не то в антикварной лавке, не то в некоем волшебном мире, где время дремлет, свернувшись калачиком, в позе эмбриона. Мир-младенец, еще не познавший взрослых разочарований.
