Унылая, унылая пора, С самим собой нежданное свиданье — Увидеть недостроенное зданье, С нутром пустым, как чёрная дыра. Ничто на нечто делит едкий дым, Таланта тлен бессонниц муку лечит: Ладони грея, отправляю в печь я — Томами – нерождённые труды. Давно пробита юности броня, И ранит всё, и бередит, как зверя. Ни мне не веря, ни в меня не веря, Живёт в заботах ближняя родня. Навскидку выбирая города, Во тьму шагнуть по незастывшим лужам, Спиною слыша: «Да кому ты нужен?!» — И выдох запоздалый: «Ты куда?..» Когда из глаз уходит волшебство, То мир вокруг – руины и старухи. Кому отдать отрезанное ухо? И стоило оттяпывать его? Ещё светло. Ещё не кончен день, И время есть навёрстывать потери. Но страсти нет. И доброты. И веры. И только грусть – отчаяния тень: Что юность безрассудна и чиста, А старость – слабоумна и невинна. И красит возраст вин́ а да руины, А род людской стремится обокрасть: Уж не рвануть – рубаху на груди, На абордаж, на клумбу за цветами, Через балкон, в альков прекрасной дамы — Погас пожар. Другой не разводи. И тянет долу камушек в груди — В палату, на продавленную койку — Укрыться от всевидящего ока, Назначенного ведать и судить. Не торопись молиться за меня — Я жил без Бога от строки до срока. От святости не отделял порока, Не отличая ночи ото дня… Круты замесом, велики числом — О, сколько здесь таких перебывало! — Застелет снег стерильным покрывалом, А дом пустой определят на слом. «Игривые витиеваты речи…»
Игривые витиеваты речи, И веер Ваш так трепетен в руке — Когда-нибудь я вспомню этот вечер В цветном бреду, в далёком далеке:́ Мне этот миг заглушит храпы урки И дрожь в барачном зябком сквозняке: Подхваченный течением мазурки, Я уплыву по призрачной реке. Утешит подконвойного скитальца, Безликого, безвестного раба, Прикосновенье Ваших тонких пальцев К иссушенным, обветренным губам. В одну из зим, укачанный метелью, Свободен стану и навеки сыт, Но в вечер сей, исполненный веселья, Я Вам скажу: «Позвольте пригласить»… «Мы были юн́ ы…» Мы были юн́ ы И резво шли. Мы рвали струны И в пляске жгли — Запоем пили Любовь и жизнь. И нас любили, И мы клялись. Мы били подлых, И нас в ответ Топтали кодлой, Вбивая в твердь. Но не сдаваясь — Пока живой — Росли, вставая, Как в штыковой… Врагов изгнали И тьмы, и тьмы, И твёрдо знали — «Рабы – не мы»… Потерь примерив, Глубин и вёрст — Мы жили, веря Рубину звёзд: Среди пустыни И в царстве льда Сады растили И города. Большие вехи, Великий спорт — Страна успехов, Страна-рекорд. И в каждой песне — Мечты и зов Вселенской бездны, Льда полюсов… Нас не купили Ни страх, ни лесть — Мы уступили Навалу лет: Подмяло время, Сутуля стать, Вбивая в темя: «Пора устать». Мы раздражаем, Мы чуждый стиль. Мы отступаем В глубокий тыл. И, нрав стреножив, Глядим туда, Где нас помножит На Никогда. И вот мальчишка С пилой в ушах Толкнёт плечишком, Вперёд спеша: Они как рыбы Торчат в Сети, Хотя могли бы Нас превзойти… Снижая скорость, Поймём, бранясь, Что новый поезд Уйдёт без нас: На окнах шторки, В окошках свет, На переборке Стоп-крана нет — Гудит фанфарой, Красив и горд: «С дороги, старый!», Прибавив ход. «Однажды, как дохлые мухи…» Писатель, если он настоящий писатель, каждый день должен прикасаться к вечности или ощущать, что она проходит мимо него. Э. Хемингуэй Однажды, как дохлые мухи, Иссохнутся наши сердца. Крыла ́ невесомее пуха Заполнит весомость свинца. И, глянув, согбенные грузом, В глаза, как глядят на часы, Уйдут сопричастные музы, Как битые старостью псы: В долину без центра и края — Удел умолчанья и тьмы, Где Божья искра умирает. А следом пошаркаем мы — Лишёнными песен певцами, Которых на пир не зовут: Вестимо – с сухими сердцами Поэты недолго живут… |
