В период жатвы хлебов и сенокоса итоги подводили и награды вручали обычно раз в неделю, а в посевную – она ж быстротечна – по пятидневкам. Ну а уж в каждом хозяйстве своё знамя присуждали лучшей бригаде. Такая вот была иерархия. Так что, кроме рабочих бригад, партийные секретари на селе совместно с профкомом присуждали флажки и вымпелы отдельным передовикам производства.

Игнат Доценко на полевой стан третьей бригады прикатил рано: комбайнёры ещё и в поле не выехали. Потолковав с бригадиром, он заявил механизаторам, которые убирали двенадцатую клетку, что все семь человек удостаиваются флажков «Лучшему комбайнёру».

– Так, это ж… Вчерась ведь никто норму из нас не дал, – несмело информирует Володя Ашихмин, сменивший на время хлебоуборки токарный станок на краснобокий комбайн марки СК.

– Дождь помешал, чего сделаешь, – парирует Игнат. – Это авансом, сегодня все справитесь. Первый секретарь едет в «Степняк», а дорога как раз вдоль двенадцатой клетки идёт. Он должен видеть, что у нас все лучшие.

На другой день Игнат приехал забирать флажки.

– Твой где? – спрашивает Ашихмина. – Я ж вчера к бункеру прикручивал…

– Да не знаю, упал, может. Не смотрю я за ним… Некода тут глядеть.

– Вещь-то ведь казённая. Куда он упасть мог? Ищи давай.

– Да нужен он мне – искать? Тебе надо – ты и ищи, – зычным голосом парирует Ашихмин.

Он на пяток лет старше парторга, на целую голову выше ростом, в футбольной команде – капитан и главный бомбардир, а худосочный, низкорослый парторг – лишь топчется в защите. Видимо, эти данные позволяют Виктору говорить с комиссаром на «ты».

К осени, когда жатва хлебов закончилась, свадьбу на верхней улице посёлка кто-то затеял. Её весёлые песни парторг к вечеру услышал и обомлел. Генсек Горбачёв приказал с пьянством бороться, сам Игнат не раз вызывал в посёлок участкового и вместе с ним рейд по дворам делал в поисках самогона. Сельчане его с тех пор и невзлюбили, зато в райкоме Игната в пример ставили, как активнейшего в борьбе за трезвый образ жизни. И тут на тебе – пьяная свадьба. «В магазинах ничего спиртного не дают, кроме двух бутылок в месяц по талонам. На них свадьбу не затеешь. Партия ж разрешила только трезвые свадьбы играть. А тут раз песни горланят, значит, пьяная», – засёк для себя Игнат. И наперекор русской поговорке пошёл на разухабистые припевы.

Постоял у штакетника. В дом чужой на праздник всё ж постеснялся. Вскоре парни вывалились, надвор пошли. Володя Ашихмин средь них. Он парторга увидел, подмигнул и захохотал своим зычным голосом:

– Комис-с-сарам п-привет! Кислый-то чё? В-выпить п-пришёл? Или в-всё с-самогон-ночку ищ-щ-щешь? Да н-нету её у нас, нету. Кумыс лакаем. Аха!

– С кумыса-то спят, а не песни горланят, – несмело так Игнат возражает.

– У-у-мный к-како-ой! – веселится Володя. – В-в-сё знает! М-молоде-ец, Игнат Ефимыч, м-м-молодец!

– Самогоночкой ведь попахивает, – парторг напоминает.

– Д-д-да ну-у-у? А т-ты зайди, х-хозяина-то с-с-спро-си, – раскуривая сигарету, даёт совет Ашихмин.

Через день приехал по вызову Игната участковый милиционер, но опять ничего не нашли. Даже в доме, где свадьба гудела. «У, конспираторы!», – злился парторг на всех жителей посёлка. «Поймаю я вас когда-нибудь, всех поймаю!» – заверяет сам себя молоденький парторг.

На почве заморозки появляться стали. Южные птицы с курганских полей клиньями в дорогу дальнюю снарядились. Игнат Доценко в один из таких октябрьских дней в райком партии с разными бумагами приехал. К обеду управился в нужных отделах. Тут его секретарь по идеологии Михаил Васильевич Тищенко встретил, в кабинет свой попросил.

– Сигналы, Игнат Ефимыч, из села были на тебя. Крутоват, сказывают. С народом надо помягше, пообходительнее. Не сталинские ж времена… Сказывают, всё самогон ищешь? Кнут – он у милиции, а у нас должен быть пряник.

Молодой парторг помалкивал, соглашался, поддакивал, заверял учесть и внять критике. А тут и на обед собрались. Вышли вместе. На сыро-грязной площади, напротив райкома, старенький «москвич» Игната к крылечку здания стоял ближе других автомобилей. Тищенко знал его машину и, увидев, спросил:

– Твой же «москвич»? А чего тут люди столпились? Что за цирк? Чего им там весело?

Ближе подошли.

– А что это у тебя за флажок к антенне прикручен? – строго спросил Тищенко.

– К-какой флажок? – удивился совхозный парторг и тут же увидел на своём «москвиче» красный кусочек ткани, на котором белыми буквами выведено «Лучшему самогонщику». Эти два слова прочёл и секретарь Тищенко, схватился левой рукой за сердце, а правой опёрся о крышу синебокого «москвича». И без того невысокого роста Игнат стал ещё меньше, приседая и охая. Тёмные глаза его сделались раза в два больше; губы разошлись, увеличивая рот, но воздуха всё равно не хватало; вытянулось и без того худое лицо, побелело. Тищенко стал накрывать красный флажок на «москвиче» своей серой фетровой шляпой, приказывая народу, что, похохатывая, толпился у машины, расходиться.

Журавли прокурлыкали над площадью, на юг улетая. Не видел их клина совхозный парторг Игнат Доценко. Небо с овчинку было. Его мозг листал вопросы: кто, за что, когда? Очухался, когда тяжёлый кулак секретаря по идеологии с рёбрами Игната поцеловался.

В нашей стране в середине прошлого столетия была мода создавать на производстве особые бригады. Они назывались «Бригады коммунистического труда». Какой коллектив неплохо работает, план перекрывает регулярно – партийные органы совместно с профкомитетом присваивали такое звание. Кто малость недотягивал – те за него боролись, и табличку с надписью на видном месте приколачивали: «Коллектив борется за почётное звание бригады коммунистического труда».

В стране даже про такие коллективы своеобразный гимн сложили. Назывался «Марш коммунистических бригад». На каждом празднике пели, по радио, само собой, каждый день транслировали. Народ наизусть знал этот марш.

В одном из райцентров Челябинской области очень уж тщеславный инструктор райкома партии Василий Саенко, желая выслужиться, рассказывал сослуживцам, что у него даже кошка мурлычет этот мотив. Смеялись в райкоме: шутит парень.

– Да серьёзно, – убеждал всех Василий. – Не верите? Пойдёмте после работы ко мне, услышите сами.

И однажды другой инструктор из отдела пропаганды и агитации Олег Троценко согласился зайти послушать марш в исполнении кошки. Зашли в квартиру, разделись, выпили по стакану пива, остальное из бутылки налили кошке в черепушку. Джон Абрамович – так хозяин окрестил домашнее животное – лакнул пару раз, облизнулся, на хозяина посмотрел, на гостя. Зашла в комнату жена Василия Нина, уселась на домотканый половичок, Джона на руки взяла и стала гладить. Буквально через минутку-другую кошка замурлыкала «Марш коммунистических бригад». Правда, один припев всего, но и от этого Олег был в шоке.

Утром он своему завотделом рассказал о таком факте.

– Проверим, – бойко ответил заведующий и напросился к Василию в конце рабочего дня послушать марш коммунистических бригад в кошачьем исполнении.

Всё повторилось. Сперва, правда, завотделом от стакана пива отказывался, но Василий стал утверждать, что кошка в таком разе и мурлыкать не будет. Но когда Нина погладила Джона, марш стал слышен по всей комнате.

– Долго дрессировал? – спросил завотделом хозяина.

– Дас год почти, – гордо ответствовал Василий.

– Ну, молодец! – пожал ему руку начальник. – Расскажу секретарю по идеологии, а то у нас никто не верит этим россказням. А тут – поди ж ты… Это что-то необыкновенное. Кошки ж, я читал где-то, дрессировке не поддаются. А тут партийные песни исполняет. Это же сверхспособная кошка. Уникум! А почему таким именем-то назвали?

– Сначала думали, что это кот. И очень хитрый был котёнком…

– Чудеса!

Это же говорил через пару дней третий секретарь райкома партии, услыхавший Гимн в исполнении Джона. Но перед концертом и ему пришлось выпить. Не пива – сорокаградусной стопку. Хозяин уговорил.