В торце стола этого карательного отряда с кипой бумаг и с паршивой раболепной улыбочкой стоял инструктор Петя Беленко. С мелкой тщеславностью он стремился до конца использовать свою победу в этом простецком деле, которое ему доверили. Слухи ходили, что скоро завобщим отделом райкома на повышение в область уходит, и на его место утвердят Беленко. Колхозная троица у входной двери стояла, как было заведено в этом кабинете.

– Ну что, товарищи, лет пять партию обманывали? Не сеяли кукурузу, а только отчитывались? – гремел первый коммунист района Иван Иванович Тимошенко.

Колхозный агроном пытался объяснить, что на остров тот не проехать никак никакому трактору; председатель Игнат Данилович втолковывал, что там искони люцерна растёт, да и островок этот в севооборот не включён; бригадир Зырянов о пользе люцерны начал рассказывать. Перебил его грозный секретарь, годами почти ровесник с Иваном, но уже политически выдрессированный партией:

– Ты шо, бригадир, нас тут за дураков считаешь? Партия не знает, где что сеять треба? Диспепсией нас пугать вздумал? Куда от неё деваться – знают зоотехники и ветврачи. Вы партию пять лет околпачивали, а партия этого не прощает… Она за обман строго наказывает. Додумались! В передовики, вишь ли, выбились. Вам партия приказала кукурузу сеять, а вы против указаний пошли, своевольничали вон сколь лет! А мы уж тут с членами бюро подумывали к медалям вас представить. Теперь вот инструктору Беленко спасибо надо сказать, раскрыл аферу вашу… А если в области об этом обмане узнают? Или до Хрушёва дело дойдёт? До ЦК партии?

Словом, всё в таком же духе. Напрасно Игнат Данилович фронтовыми наградами звенел чуть пуще обычного, на дождь за окном ссылался, поясняя, что в низину острова трактор ну никак не загнать – любой утонет. Дай моста туда нет – не попасть с техникой.

– Построить! Вот вынесем решение и стройте мост! – кричал первый.

А отец Пети Беленко, председатель райисполкома Михаил Васильевич, не обсуждая, наказание назначил:

– Гнать из партии таких надо!

Агроном колхозный улыбнулся (он-то беспартийный). Предколхоза голос повысил враз:

– Мне в окопах партбилет вручал сам маршал Рокоссовский, вот ему и сдам, если потребуется партбилет.

Бригадиру Зырянову крыть нечем, и спрос с него строже всех – он секретарь колхозной парторганизации. По совместительству. Неосвобождённый. И ещё он помнил совет Игната Даниловича, когда ехали на это бюро:

– Ты там особо, Иван, не упирайся. С партсекретарём спорить – что против ветра мочиться…

– Пример какой подаёт наш Иванушка! – истекал-таки самодовольством первый. И в густом голосе, и в уменьшительном произношении имени известного бригадира слышалась издёвка над человеком, которая грела души членам бюро: им казалось, что возвышает их это над обвиняемым, елеем одурманивая не только сознание первого секретаря, но каждого сидящего в этом длинно-суконном кабинете. Первый секретарь вершил суд – другие члены бюро сидели как прокуроры. А вот адвокатов в составе бюро не полагалось: кого и для чего защищать, если нарушен Устав любимой партии? Всех непослушных партия карает. Вся дисциплина держится на этом, даже если ради дела или по ошибке нарушен её священный Устав.

Когда троица «провинившихся» выходила из обвинительного кабинета, Петя Беленко, истекая самодовольством и вибрируя душой, с мелким тщеславием маленького человека, стараясь выглядеть радетелем за судьбы людские, участливо шепнул Зырянову:

– Прошение о пересмотре наказания можно и в районную парткомиссию подать, и в областную…

– Да пошёл ты…, – выругался бригадир.

А Игнат Данилович изрёк:

– Не знаешь, что опасней – то ли немец с пистолетом, то ли хохол с партбилетом…

Когда вышли в серые сумерки под моросящий северный дождик, агроном вздохнул с облегчением:

– Атмосфера там какая-то душная, дышать тяжело. И как вы, Игнат Данилыч, выдерживаете, ведь почти каждую неделю бываете здесь…

– Дом как дом. А что дышать там тяжко – ты, Ефимыч, осторожнее с такими словами. А то загреметь можешь.

– Да ведь не сталинские времена…

– Времена другие, а законы те же. У кого ум короток – у того уши большие. Донесут, и пяток лет могут вляпать. Политическую статью в уголовном кодексе никто не отменял.

Зырянов никуда не обращался за помилованием. «Партия – она вам не адвокат, а бюро райкома – орган карательный», – помнил он афоризм первого коммуниста района.

– Не дадут тебе теперича спокойной жизни, Иван, – возвращаясь по ухабам на «газике» домой и не поворачивая головы после долгого молчания, вздохнул председатель. – Двадцать начальников в райкоме – все на шее трудящихся сидят, да ещё и палки в колёса народу ставят. Я вот токо удивляюсь карьере Михал Васильича и сынка его. Сам он до войны-то сапожником был, потом технологом поставили, посля – инженером стал, с семилетним-то образованием. А после войны уж в райисполком забрали. И сынёнок его после семилетки инструктором в райкоме комсомола крутился, а вот уж и в парторганах сидит. Ну, семейка… Невзлюбили тебя они, Ваня.

– Весной третий курс техникума закончу и к брательнику под Кострому махну. Он там место зоотехника обещал, – отозвался бригадир, выбрасывая папироску.

– Отпускать-то мне тебя жалко, – теперь председатель с первого сиденья обернулся к Ивану.

– Ничего. Там паспорт выхлопочу. А работы я не боюсь, вы ж знаете, Данилыч.

Они встретились через тридцать лет на базарной площади Костромы – бывший бригадир Иван Зырянов и Петя Беленко. Партработник – это не специальность, поэтому сейчас Беленко торговал сельхозпродукцией, а успешный директор сельхозкооператива Иван Зырянов приехал заключать договора на поставку в город своей продукции. Он первым узнал бывшего партинструктора.

– А что, начальник, люцерна у вас есть? – с подковыркой директор к торгашу.

– Вон, в мешках по 5 и 10 кило.

– А кукуруза?

– Всякая есть: и на зерно, и на силос, и сладкая для дачи и огорода.

– А на острове расти будет?

– На каком острове? – Беленко недоумённо смотрел на пожилого покупателя. – Что за глупые вопросы?

– Ну как же! Шестьдесят четвёртый год забыл? Из партии коммуняк меня тогда вытурил за эту кукурузу, чтоб тебя диспепсия схватила, партиец вонючий…

Парторг Игнат Доценко чуть ли не бегом спешит в реммастерскую.

– Как, ты ещё не готов? – вскинулся на токаря Володю Ашихмина. – Опоздать же можем. Игра в семь, футболисты из «Степняка» уже разминаются…

– Так это ты, комиссар, рот закрыл – и рабочий день у тебя кончился, а мне ж станок-то почистить надо, чтоб завтра снова ладненько работал. Ещё минутки три обожди. А разминаться мне зачем? Я за день хорошо раскрутился, – он сноровисто протирает свой старенький «ДиП» серой ветошью.

Игнат нервничает, боится опоздать. Не в его правилах. За пять лет, работая вторым секретарём райкома комсомола, выдрессирован к дисциплине. Умеет словом увлечь людей на большие дела.

Бывая в сёлах, всегда выступал в клубах и Домах культуры с любимой лекцией «Моральный облик строителя коммунизма». Общество «Знание» платило обычно три рубля, а за эту он получал по четыре, как наиважнейшую, главную тему дня. Голос у Игната поставлен неплохо; в свою лекцию он вставлял факты из жизни района, конкретного села (данные ему накануне предоставляли парторги или профактив). Он уж мечтал перейти работать штатным лектором в своё любимое «Знание», но райком партии выдвинул его весной парторгом в совхоз «Раздольный». И здесь Игнат с первых дней проявляет сверхактивность. Играет в футбол за совхозную команду, партийные и профсоюзные собрания на всех участках организует строго по плану, стенгазеты торопит выпускать.

А главное – организовал вручение красных флажков всем передовикам. Продавцам, почтальонам, дояркам, скотникам и свинаркам красные вымпелы с надписями: «Лучшему продавцу», «Лучшему почтальону», «Лучшей доярке» и так далее. А другим – флажки: «Лучшему трактористу», «Лучшему шофёру», «Лучшему слесарю», «Лучшему токарю». Ездит на личном «москвиче» по всем участкам и вручает. Иногда вместе с предрабочкома. Как только жатва хлебов началась, он на третий день побывал во всех бригадах и каждому комбайнёру, кто больше зерна намолотил, прикрепил к переднему ребру бункера машины флажок с надписью «Лучшему комбайнёру». Тут напомню, что инициатива морального поощрения принадлежит вовсе не Игнату. Каждую страдную пору обком партии присуждает переходящее Красное знамя лучшему району. По итогам пятидневки, декады ли, недели. Где как. Награду эту высокую в район приезжает вручать обычно первый или второй секретарь обкома. Для колхозов и совхозов каждый район также учреждает своё красное знамя. И уж районный руководитель приезжает в хозяйство и тоже торжественно передаёт победителям социалистического соревнования знамя района.