– А её как звали? Шаманка Нишань – это же титул, а не имя.

Мама улыбнулась и стукнула меня пальцем по носу:

– Шаманку Нишань звали Айми.

Как меня: «ай» произносится как английское местоимение «я», а «ми» – как английское «меня».

От удовольствия я засмеялась.

– Когда Сергудаю было пятнадцать, он захотел отправиться поохотиться на горе Ледяного дракона. Его мать сказала, что это опасно, но Сергудай в ответ спросил: «До`лжно ли человеку сидеть дома, так и не повидав мир?»

– А можно мне отправиться на охоту на гору Ледяного дракона, когда мне будет пятнадцать?

– Нет, тебе нельзя, и больше не спрашивай меня об этом. Айми отпустила Сергудая, но в пути он заболел. И, вернувшись домой, умер. – Мама развернула меня на скамье и осмотрела косички. – Шаманка Нишань была опечалена смертью сына.

– Ясное дело!

Мама перевязала получше ленточки на моём платье. До того их завязывала я сама, но такие идеальные бантики, как у матери, у меня не получались.

– Айми решила, что сможет справиться с его болезнью.

Я потянула маму за локоть:

– Но её сын же умер.

– Да, умер.

– Если он умер, то как она могла его вылечить?

– Какая ты обычно?

Я хихикнула:

– Непослушная?

– Нет, физически.

– Здоровая!

– Правильно. А если ты умрёшь, ты по-прежнему будешь здоровая?

Было очевидно, что от меня что-то ускользает, но я не понимала что.

– Нет?..

– Смерть – это своего рода болезнь. Если простуда чуть-чуть мешает тебе дышать, а грипп не даёт дышать нормально, то смерть не даёт тебе дышать вообще.

Я задумалась изо всех сил:

– То есть раз смерть – это болезнь… её можно вылечить?

– Ты собираешься слушать мою историю или нет?

– Собираюсь!

Она протёрла носки моих туфель тряпкой.

– Шаманка Нишань велела своему помощнику приготовить в качестве подношений сотню листов бумаги. И надела на голову корону из девяти птиц.

– Я думала, корону только императрицы носят.

– Шаманы тоже. И сверху у неё девять птиц.

– Почему девять? Что они означают?

– Я не знаю.

Я мигнула. Не было на свете того, чего моя мать не знала бы. Потому-то она и стала два года назад Учителем года. Не всем она интересовалась, но знала всё.

– Правда?

– Восемь – хорошее число. Значит, девять – ещё лучше.

– Восемь – хорошее число только для китайцев, потому что слово «восемь» – «ба» – звучит как слово «удача» – «фа». А твоя история – про маньчжуров. Для них восемь – ни хорошо, ни плохо.

Мама помолчала, обдумывая моё возражение.

– Ну тогда я и правда не знаю, – заявила она и продолжила рассказ: – Шаманка Нишань дрожала как плакучая ива. Она воззвала к духам, и они вошли в неё. Она погрузилась в транс и упала на землю, а её помощник сел рядом и бил в барабан, распевая, чтобы защитить её.

Я слушала с величайшим вниманием. Когда мать рассказывала волшебные истории, она сама становилась волшебницей.

Мама показала жестами, как именно помощник шаманки бил в барабан.

– Айми прошла через подземный мир, неся с собой сотню листков бумаги. Рядом с ней скакали духи коней, летели духи ворон и скользили духи змей. – Мама проверила мои ногти, выискивая под ними грязь. – Шаманка Нишань дошла до берега реки и увидела паромщика, у которого были половина весла и половина лодки. И ещё он был слеп на один глаз. – Иллюстрируя рассказ, мама потянулась пальцем к моему глазу, и я, хихикнув, отбила её руку. – Нос у него был кривой. – Мама ухватила меня за нос большим и указательным пальцами и осторожно свернула его на сторону. – А уши порваны. – Тут она подёргала меня за уши. – Он был лысый, с искалеченными ногами и перекрученными руками. – Она хотела было потрепать меня за свежезаплетённые косички, но я увернулась. – Айми написала своё имя на сотне листков бумаги и предложила паромщику. И, поскольку имя – это история, паромщик принял бумагу и переправил шаманку через реку. И это он сообщил ей, что Повелитель смерти решил оставить её сына себе.

Айми отправилась в Город мёртвых. Врата были закрыты. Стены – высоки и неприступны. Она призвала ястреба, и орла, и стервятника, чтобы те нашли Сергудая и принесли ей его в когтях. Сергудай играл на улице, когда три гигантские птицы схватили его и, взмыв над стенами города, поставили перед его матерью. Айми взяла сына за руку, и они отправились в обратный путь в Край живых.

Мать взяла за руку меня, и мы вышли из дома. Река историй, которая текла мимо нашего двора, поблескивала золотом в свете раннего утра. Мы шагали к деревенской площади. По пути мама заканчивала свою историю:

– Повелитель смерти вышел из врат своего города и прокричал: «Стой, шаманка! Ты не заберёшь так запросто моего сына!» Айми написала на трёх полосках бумаги слова и предложила ему, но он потребовал большего. «Напиши слова на всех листках, которые принесла с собой, – заявил Повелитель смерти, – и отдай мне. Взамен я отпущу Сергудая».

«Я подумаю об этом, – сказала шаманка Нишань, – если ты отмеришь Сергудаю больше лет в Краю живых. Для тебя это не такая уж потеря, ведь после смерти он вернётся к тебе навечно».

Повелитель смерти кивнул: «Я накину Сергудаю ещё двадцать лет в Краю живых».

Айми рассмеялась: «И какой смысл мне вести его обратно, если он умрёт прежде, чем научится сам себе нос вытирать?»

«Ладно, дам ему тридцать лет».

«Зачем тебе забирать его, когда его ум и сердце ещё не развились?»

«Я дам сорок лет».

И так они торговались до тех пор, пока Повелитель смерти не пообещал сыну шаманки девяносто лет жизни. Нишань записала слова на всех оставшихся у неё листках бумаги и вручила ему. Вместе эти слова складывались в историю о том, как Айми спасла Сергудая.

На обратном пути у неё не было больше бумаги, чтобы расплатиться с паромщиком. Так что вместо этого она вернула зрение его слепому глазу, и паромщик переправил их через реку. Они миновали гору Ледяного дракона, где Сергудай заболел. Миновали Реку историй, на берегах которой он играл ребёнком. И наконец прибыли домой.

Ученик шаманки, колотя по барабану, помог ей вернуться в собственную плоть, а затем разбудил Нишань курениями. Она встала над Сергудаем и вдула его душу назад в тело. Сергудай сел и сказал: «Мне снились такие фантастические сны!»

Так что видишь: отношения между матерью и её ребёнком способны перекинуть мост через любую пропасть.

История закончилась, и я захлопала в ладоши, а потом сообщила:

– Сегодня ночью мне снился сон длиной в целый год.

– О чём же он был?

– Мы с Айнарой и Йеном отправились в мир, где кролики умели летать, а драконы охраняли блюда с конфетами. У меня там были друзья-обезьяны и много приключений.

Моя сестра Айнара и наш лучший друг Йен часто фигурировали в моих сновидениях, и я свято верила, будто им снятся те же приключения, что и мне, – будто именно так всё в мире и устроено.

– А с чего ты взяла, что твой сон продолжался целый год?

– Я запомнила все времена года. И ещё люди успевали подружиться, и поругаться, и простить друг друга, и снова стать друзьями. Во сне дедушка Фэн посоветовал мне нарисовать, когда проснусь, картинку, чтобы доказать тебе, что я и вправду там побывала, – как папа всё рисует. Но, когда я проснулась, рисунок исчез. – Я со смехом потрясла мамину руку. – Может, если бы я сделала во сне фотографию, то смогла бы забрать её с собой.

– Почему ты так думаешь?

– Не знаю, но в фотографии есть что-то особенное.

Подойдя к студии странствующего фотографа, мы поднялись по лестнице в крытый деревянный вагончик. Мама потянула дверь на себя, и оттуда вырвался порыв воздуха, пахнущего уксусом и увядшими хризантемами.

Студия представляла собой единственную комнату, которая казалась просторнее, чем можно было вообразить себе снаружи. В центре стояла на штативе камера размером с обувную коробку. Её объектив был нацелен на стену из ткани, колыхавшейся на ветру, который задул в дверь при нашем появлении. По студии были расставлены тканевые экраны на подвижных рамах и металлические софиты на ногах-шестах, круглый столик, классическое китайское кресло в форме подковы, груда игрушек и велосипед. Посреди всего этого стояла высокая худая женщина. Волосы у неё были седыми, но морщин на лице не оказалось, поэтому я не понимала, молодая она или старая.