При этом мы должны заботиться о том, чтобы – как это было до 1914 года – в наших руках были не только применимые на практике методы и орудия; теперь дело идет о том, чтобы сверх этого мы соединили наши духовные устремления в одном направлении – на преодоление национального эгоизма и протекционизма в новых формах настоящих и подлинных объединений. Настоящая интеграция духовно и нравственно поднимает нас на более высокий уровень сотрудничества.

Качественная сторона сотрудничества имеет большее значение, чем количественная. Интеграция и свободная обратимость валют не противоположные полюсы, которые исключают друг друга или такие, когда один полюс может сделать другой ненужным; наоборот, эти устремления дополняют друг друга. Например, когда мы говорим о конкуренции в масштабе общего рынка, то мы под этим понимаем такую форму сотрудничества, возможность которой подрывается тесными рамками разных ограничений на пространстве Европы. Поэтому приходится все время возвращаться к вопросу, почему же народное хозяйство разных стран Европы менее доходно и выгодно, чем американское народное хозяйство?[30]

Ясно видимое здесь огромное различие проистекает не из того, что люди в США гораздо прилежнее и способнее европейцев. Оно является скорее следствием масштаба экономического пространства, а также результатом большей свободы в экономической деятельности. То и другое приводит к тому, что в США оказалось возможным достичь большей степени производительности и лучше использовать человеческие и технические возможности.

Это сравнение должно было бы нам также указать, что следует стремиться к созданию таких же условий, осуществление которых должно стать общей европейской целью. Мы должны создавать заново. Мы должны в связи с этим поставить во главу угла новый дух и обосновать солидарность, которая должна слить воедино усилия народов Европы и их экономики[31].

Из этих соображений вытекает то, что мы должны оказывать предпочтение функциональной интеграции, существенные особенности которой здесь неоднократно уже были отмечены. Как и во всех моих хозяйственно-политических соображениях, я и здесь исхожу из принципа неделимости свободы.

Для меня само собой разумеется, что тот, кто стоит за свободный народнохозяйственный строй внутри страны, будет также и передовым борцом за свободное разделение труда в мировом хозяйстве и сторонником тесного межгосударственного сотрудничества. ГФР, исходя из признания неделимости экономической свободы, не раз выдвигала эту свою точку зрения перед международными собраниями и учреждениями, настаивая на освобождении международных хозяйственных сношений от всех близоруких регламентации и мелочных придирок.

Разрешите мне в связи с этим коснуться вкратце одного принципиального вопроса, который всплывает в дискуссиях, как в частных кругах, так и в общественности: должно ли благосостояние какой-либо страны в свободном мире вызывать у соседей заботу или страх?

Само собой разумеется, что это следует отрицать со всей решительностью.

Избитой экономической истиной является то, что каждый участник экономических сношений может рассчитывать на благополучие лишь в том случае, если и другой участник будет преуспевать. С нищими дела не делаются[53].

Мое убеждение и мой опыт говорят мне, что все то, что имеет силу во внутригосударственных рамках и признано правильным, может и должно иметь значение и за пределами данной страны. В наших странах мы поставлены перед необходимостью освободить народы от бедности и нужды, открыть все большему числу людей возможность достижения более высокого жизненного уровня, обеспечить народу возможность свободно раскрывать свои силы и способности, стать независимым от могущества государства, и при этом все же чувствовать свою обязанность подчиняться государственному порядку; все эти принципы надлежит применять также в экономическом сотрудничестве народов свободного мира[32].

Тот, кто осознает значение этих устремлений, тот согласится со мной, что раз достигнутая степень свободы деятельности не смеет быть снова снижена при помощи односторонних мероприятий государства. Пока не исключена эта возможность возвращения вспять, до тех пор всякое признание необходимости европейской интеграции остается лишь объяснением в любви весьма платонического характера.

Сегодня этим уже нельзя больше помочь делу.

Этот принцип, естественно, должен быть действительным также и для общего рынка и для таможенного союза (как он определен в брюссельских рекомендациях). Было бы несомненно неразумным предоставить отдельным государствам право идти на попятный в деле интеграции. Так, например, в случае наступления затруднений в платежном балансе отдельное государство могло бы, в силу восстанавливаемого для этого случая суверенитета его, применить разные защитные мероприятия. Никак не может быть признано удачным решение, когда такое государство – как было предложено во время брюссельских совещаний – может быть впоследствии принуждено отменить эти защитные мероприятия, если соответственное постановление принято квалифицированным большинством голосов организации. Не требуется большой фантазии, чтобы признать, что подобное решение большинства едва ли вообще возможно на практике, ибо оно могло бы быть признано недружелюбным актом по отношению к данной стране. Подобные правила никак не свидетельствовали бы также о живом сознании связанного единой судьбой сообщества. Но именно такое сознание необходимо зажечь; покуда оно отсутствует, мы никогда не достигнем цели, не найдем в себе сил для создания настоящего содружества, которое было бы сравнимо, например, с северо­американской экономической зоной.

Нужны, наконец, действия на этом поприще. Слов было сказано достаточно.

Сколько бы мудрые мужи ни говорили на эту тему – я твердо убежден: можно проблему довести до благополучного конца в кратчайший срок, если только мы приложим немного больше мужества и уверенности. Я в течение моей жизни не раз убеждался в том, что свобода и, прежде всего, мужество стоять за свободу, стоили того, чтобы за них бороться. Все, что только мы ни предпринимали в этом направлении, закончилось хорошо, – но там, где не хватало мужества быть на стороне свободы, там трудно было избежать беды[17].

К сожалению, в отношении упомянутой темы мне приходится подлить немного воды в мое вино. При теперешнем положении (январь 1957 года) нельзя ожидать, что в будущей организации общего рынка не будет предусмотрена возможность применения так называемых защитных оговорок. Однако в связи с этим следовало бы установить, в качестве меньшего зла, что неследование одной страны дальнейшим совместным мероприятиям или даже ее желание отступиться от некоторых уже установленных совместно условий не должно препятствовать другим участникам продолжать начатый путь в их динамическом стремлении вперед. В подобном случае взаимоотношения с таким государством должны были бы быть закреплены на уже достигнутом уровне взаимных соглашений.

По моему ощущению не звучит особенно убедительно, когда с пафосом говорят о европейской интеграции, но одновременно, рядом со свободным обменом товаров или услуг, не дают людям возможность свободно проявлять свою деятельность там, где они захотят. Невозможным является положение, когда в одном государстве есть еще миллионы безработных, а другие государства не знают откуда им взять рабочие руки и умы, чтобы справиться со всеми предстоящими задачами.

Я пришел к этому утверждению не сегодня и не вчера. Я всегда придерживался точки зрения, что о Европе можно будет говорить только тогда, когда всем гражданам всех стран будут предоставлены в любом другом государстве одинаковые возможности свободного применения своего труда. Пока этого нет, наше признание единства Европы в конечном счете не честно!