— Я не хотел тебя обидеть.

— Ты этого хотел, Тим! Ты этого хотел!

— Давай отсюда уедем? От всех?

— Мы не сбежим от себя. Твои кулаки и характер останутся с тобой, — прошептала я, не обращая внимание на жар его рук.

Он мог говорить о любви, мог просить прощение, но это ничего не меняло.

— Если ты думаешь, что другой город…

— Я в этом уверен. Не могу я их всех видеть рядом с тобой. Каждый раз думать, что кто-то с тобой спал. Не могу, Марусь.

— Хорошо, хочешь уехать, то мы уедем, — ответила я.

Я только на следующий день узнала, что получила в нос за тридцать тысяч рублей, которые дядя Тима подарил племяннику на свадьбу. Тридцать тысяч рублей стоил мой сломанный нос. Естественно, для травмпункта была история о падение. Конечно, об этом я не стала говорить Рите. Но я утвердилась в мысли, что Тим не изменится.

Он опять начал строить планы, чтоб уехать в другой город, но понимал, что нужны минимальные сбережения. Пока же я превратилась в игрушку, с которой он играл, как довольный кот: то выпускал когти, то нежно гладил.

И тогда пришел страх. Я почувствовала себя одной в этом мире во власти неуравновешенного парня, который сам не знал, что будет делать в следующий миг.

Без работы, без друзей, я была заперта в доме, постоянно леча то нос, то губу, то фингал под глазом. Маленький домик, печка, пес — это все, что у меня осталось в этой жизни. И еще был Тим. Сложный Тим, который потерял страх. Он был уверен, что я теперь от него никуда не денусь. Из-за этого и начал дурить. Медовый месяц то заканчивался, то вновь начинался. Угрозы и унижения сменялись нежностью и приторностью. Все это чередовалось с такой скоростью, что я не успевала переключаться.

Я поняла, что все совсем сложно, когда однажды проснулась утром, а при прикосновении розы к телу от испуга забилась в угол кровати. Тим даже не удивился этому. Он смотрел на меня и улыбался. Вот просто смотрел и улыбался! В его глазах было столько нежности и любви, что я в ней тонула. Но при этом он меня убивал. Когда-то обещал не сажать в клетку, но посадил.

В тот день я сидела в углу кровати и ревела. Красная розочка смотрела на меня с укором. Тим же моим слезам не удивился. Этот монстр знал, что он делал. И знал к чему вел. Это было страшно. Это пугало. И еще больше меня пугало то болото, которое меня засасывало. Я его любила. Любила эти болезненные отношения, которые выпивали из меня все силы. Но я любила. Мне нравилось его сложное лицо, нравилась та нежность, которая подкупала. Мне нравилась его непредсказуемость, которая приятно щекотала нервы. Но вот побои меня выводили из равновесия. Они стирали остатки здравого смысла. Я теряла себя.

Передышка появилась неожиданно. Тиму позвонила бывшая жена с предложением отказаться от ребенка. Она нашла хорошего мужика, который хотел мальчишку усыновить и дать ему свою фамилию и свое отчество. Это могло избавить Тима от алиментов, но Тим такому повороту совсем не обрадовался. Он взял отпуск за свой счет и отправился к бывшей жене, чтоб выяснить с ней отношения.

Мне было сложно понять его мотивы. Парнишка ему был чужим, но Тим готов был за него драться как за родного. Это притом что Тим в жизни ребенка не участвовал, за исключения уплаты алиментов. Он не поздравлял его с праздниками, не созванивался, не спрашивал ничего о мальчике, но и отдавать его не хотел.

Тим уехал, а я осталась одна, чтоб встретить весну. Когда за Тимом закрылась дверь, то я почувствовала облегчение. Как же я от него устала! Устала от сцен ревности, копания в моем телефоне, чтение переписок и побоев. И все это было под прикрытием беспокойства обо мне. И заботы. Нашел заботу!

Весна заставила проснуться дом. Все трещало и скрипело. Половицы жили своей жизнью. Солнце начало топить снег. Сразу обнаружились дырки в крыши крыльца. Там сгнили две ступеньки, которые проломились. Вместо них пришлось искать доски и кирпичи, чтоб можно было спокойно спускаться и подниматься. Без Тима в доме было тяжело. Я не привыкла к ремонту. И пусть я жила в доме довольно давно, но я не таскала воду с колонки и не топила печку. Всем этим занимался Тим. Теперь же мне все это приходилось делать самой. То и дело мне хотелось все бросить, закрыть дом и вернуться в квартиру, но Рита предложила пожить у нас однокурснице. Она этим убила сразу двух зайцев: избавилась от скуки и поправила материальное положение. Так как однокурсница платила небольшую сумму денег, то Рита этой суммой оплачивала коммунальные платежи. Если бы я работала… Но я не работала. Даже свой интернет-магазин закрыла. Тим сделал все, чтоб меня отключило от жизни. И сделал так, чтоб вернуться в нее у меня не было возможности из-за жуткого, панического страха.

Я понимала для чего он это делал. Ему нужно было меня привязать к себе. К тому же летом он хотел уехать. А если бы я устроилась работать, то ему было бы сложно меня уговорить на переезд. Я все это понимала и ничего не делала, чтоб изменить положение дел. Я не боролась за свою свободу и независимость от него.

Тима не было уже три дня. Он изредка звонил, но в курс дела не вводил. Еще не говорил, когда вернется. Но я была уверена, что он вернется. Что там не останется.

Я собралась пойти за водой. Попыталась открыть дверь, но дверь заклинило. Перекосило стену. Я попыталась ее выбить, но не получалось. Дверь плотно зажало.

Это было смешно. Смешно и одновременно грустно. Теперь и дом отказывался меня выпускать. Нет, я могла посидеть дома в ожидании Тима, но Рис сидеть не хотел. Он просился на улицу.

Тут я и вспомнила про визитку от Игната. Он же занимался разными работами. Мог и меня вызволить. Я пошла искать визитку. Пусть прошло уже несколько месяцев, но она у меня сохранилась в кармане куртки. Игнат ответил через несколько гудков.

— Слушаю.

— Игнат?

— Да.

— У меня дверь заело. Открыть не могу. Частный сектор. Можешь меня освободить?

— Через тридцать минут подъеду, — ответил он.

Глава 17

Я продиктовала адрес и стала ждать. Я прошлась по комнате. Рис обиженно скулил около двери, но я ничего не могла сделать. Оставалось только ждать. Взгляд упал на фотографии со свадьбы. Мы не стали пока ставить их в рамке. Они лежали в конверте на полке. Я открыла конверт. Достала фотографии. На них мы с Тимом были в загсе. Я в белом платье. Как и хотела. Он в рубашке и брюках. С дьявольским огоньком в глазах и улыбкой отъявленного паршивца. Мы с ним смотрелись. Я похорошела, когда вернулась из больницы. Прям другая жизнь началась. Без всех этих многочисленных болей и крови. Я стала легче и выглядела на порядок лучше. Только на душе было плохо и мрачно. И на фотографиях не было блеска в глазах.

Звонок от Игната заставил вздрогнуть. Я убрала фотографии в конверт и ответила на звонок.

— Дверь придется взломать.

— Ломай, раз так нужно, — сказала я.

— Хорошо.

Со стороны двери послышался шум. Я поставила чайник. Успокоила Риса, который недовольно рычал. Пока Игнат ломал дверь, я подумала, что немного побаивалась встречи с ним. Мы с ним толком не были знакомы. Возможно, он меня и не вспомнит. Но я боялась, что он узнает, что я сделала не тот выбор. Глупо. Но вся моя жизнь была одной большой глупостью.

Он меня вспомнил. Когда открыл дверь и зашел в дом. Я увидела это по его взгляду и нахмуренным бровям, когда он увидел мою разбитую губу.

— Надо крыльцо переделывать. И терраска ремонта требует.

— Знаю, но пока… — я развела руками. — Сколько я должна?

— Чаю налей, — велел он, снимая ботинку и куртку. Рис рыкнул на него, но ему было не до гостей. Он сразу выскочил за дверь, чтоб сделать свои дела.

— У меня нет ничего к чаю. Тим уехал. Пока он не вернется… — я несла какой-то бред. И чем больше он хмурился, тем страшнее становилось мне.

— Я не люблю лезть в чужую жизнь. Но мне интересно только одно: зачем?

— Не знаю, — ответила я. Села на стул. Заметила, что у меня стали тонкие руки. Слишком худые и слишком тонкие. — Но мне это нужно.