– Нет-нет, Иоши, ты старый мудрый человек, ты всё сделал правильно, рассказывай дальше.

– Рассказывать почти нечего, – вздохнул Иоши. – Они ещё несколько минут топтали мох и что-то обсуждали. Я стоял далеко и не слышал. Большой серый дракон говорил надменно и сердито, а Широ оправдывался. Потом Широ начал говорить сердито, а дракон замолчал. Потом они пошли куда-то. И всё. Сегодня мы с Сэберо и Хироки всё утро выправляли то, что они вчера натоптали.

– Почему ты назвал Широ немым гайдзином? – спросил Амэ-но-ано. – Он не немой. А гайдзин – это презрительное название иностранца.

– Потому что Широ – не японец, – опять поклонился Иоши. – Он чуть-чуть говорит по-японски и имеет узкие глаза, но это не делает его японцем.

– Но ведь вы работаете с Широ третий… нет, четвёртый сезон!

– Нет, господин, это не тот Широ. Тот Широ не пришёл. Вместо него неделю назад явился этот Широ.

– Иоши, ты должен был рассказать мне всё это вчера вечером, когда пришёл большой серый дракон! – воскликнул Амэ-но-ано. – Ты предотвратил бы большое несчастье.

– Я так и хотел, господин, – поклонился Иоши. – Но Сэберо и Хироки подняли меня на смех. Они сказали: «Старый Иоши совсем выжил из ума. Он насмотрелся гайдзинских фильмов-боевиков, и ему везде мерещатся шпионы».

И старик кивнул в сторону двух молодых помощников. Те потупились.

– Так, – сказал Амэ-но-ано. – Смеяться над пожилым человеком невоспитанно и нарушает заветы Конфуция. Вы оба уволены за непочтительное отношение к старшим. Я не могу доверить мои драгоценные мхи людям, которые не уважают старость и не помнят Конфуция. Скорее, Потапов, скорее, вдруг мы ещё успеем. Иоши, куда пошли этот лже-Широ с сэром Сэвилом… ну, с серым драконом?

– Вон туда, где окраина бамбуковой рощи, – показал Иоши. – Туда мы складываем старые бамбуковые стволы после санитарной рубки.

– Скорее, Потапов!

Они побежали по едва заметной тропинке. Ухоженный сад мхов скоро кончился, началась бамбуковая роща Сагано. Потапову было немного не по себе, но он не мог не любоваться удивительным геометрическим миром, сквозь который они бежали. Вертикали зелёных гладких бамбуков были перечёркнуты короткими горизонталями границ между секциями стволов, а солнечные лучи падали сквозь вертикали бамбука косыми линиями строго параллельно. Получалась какая-то безумная иллюстрация к теме смежных и соответственных углов при пересечении параллельных прямых секущей. На земле лежали упавшие стволы, в геометрию не вписывавшиеся. Да, не каждый бамбук доживает до своего цветения. Большинство растений умирает, не дождавшись возможности предъявить миру свой цветочек. Потапову это казалось несправедливым.

Амэ-но-ано не обращал внимания на эту красоту, он был невероятно встревожен, хотя и старался «делать лицо» – казаться невозмутимым согласно своим японским меркам приличия. Потапов не нервничал – он вообще не понял, что произошло. Ну, подумаешь, пошёл куда-то непослушный садовник с сэром Сэвилом, ну и что же, теперь и бамбуком не любоваться?

– Где-то здесь, – остановился Амэ-но-ано. – Видишь сложенные бамбуковые стволы? Рощу надо прореживать, убирать больные деревья. Время от времени срубленные деревья вывозятся с территории храма. Впрочем, бамбук не дерево, а трава.

– Да? – удивился Потапов. – Ничего себе травка. А эта бамбуковая роща высотой с двенадцатиэтажный дом – это японский вариант газона?

Амэ-но-ано не ответил, он бросился к куче бамбуковых стволов, заглянул под них, перешёл к следующей «поленнице». Потапов тоже стал осматривать «лесоповал», не понимая, что они ищут. Если жемчужину – так её тут никогда не найти, в этих бесконечных бамбуковых завалах.

– Вот он!

Амэ-но-ано отодвинул бамбуковое «бревно», потом другое. Под небрежной кучей бамбука лежал сэр Сэвил.

Они успели вовремя. Бедный английский дракон был ещё жив, хотя очень страдал. Амэ-но-ано вызвал медиков.

– Вам больно? – посочувствовал Потапов.

– Мне стыдно, – еле-еле проговорил сэр Сэвил, не раскрывая глаз. – Я, ас британской разведки, упустил какого-то недоделанного дилетанта… посмотрите, сэр, там что-то торчит и мешает.

Потапов посмотрел. В сердце сэра Сэвила был воткнут кинжал.

– Ой, – сказал Потапов. – Там кинжал!

– Ах, вот что мне мешает, – понимающе кивнул сэр Сэвил. – Ничего, малыш, не пугайся. Мы ещё поживем, мы ещё повоюем. Этот глупый диверсант плохо учил анатомию драконов. Сердце у меня в другом месте. Вытащи кинжал, а то раздражает ужасно. Не люблю я, когда во мне кинжалы – неэстетично.

– Сейчас придут медики, лучше пока не трогать, – сказал Амэ-но-ано.

– Сэр, вы вздумали мне перечить? – почти грозно (а на самом деле жалобно) пролепетал сэр Сэвил. – Истинный британец…

И потерял сознание.

– Рискнуть что ли? – Амэ-но-ано нерешительно посмотрел на Потапова. Потапов выдернул кинжал. Сэр Сэвил тут же открыл глаза и сказал:

– Thank you, my dear young Russian friend. А то рукоять давила куда-то на селезёнку, очень неприятно, когда тебе давят на селезёнку. Хотя я не очень представляю, зачем мне вообще селезёнка. Странно, всё куда-то уплывает. Как холодно, неужели опять зима. Когда я учился в Разведшколе и был на практике в Москве, там тоже было холодно. Там я усвоил потрясающее русское понятие «перина». Мой дорогой юный русский друг, найдите, пожалуйста, перину и накройте меня, а то я очень замёрз за эту ночь.

И опять потерял сознание.

– Где же я найду русскую перину на окраине Киото? – в отчаянии воскликнул Потапов.

– Ты её и в центре Киото не найдёшь, – согласился Амэ-но-ано. – Не обращай внимания, он бредит. Его знобит от потери крови, да и пролежать всю ночь на холодном мху – не шутка. Ещё неизвестно, какие органы задеты. Да где же медики? Потапов-сан, я приношу тебе глубочайшую благодарность от лица всего Оргкомитета Конгресса: если бы ты не вышел так рано полюбоваться мхами, мы бы не пошли гулять в ту сторону и не нашли сэра Сэвила. А через час-два было бы уже поздно. А вот и медики. Сюда! Скорее!

Амэ-но-ано из друга-приятеля снова превратился в члена Оргкомитета Конгресса.

Заседание конгресса не отменили, несмотря на кражу и покушение на убийство. Всех делегатов послали заседать в бамбуковую рощу Сагано, потому что на территории храма шли обыски – искали жемчужину, улики и хоть что-нибудь, способное пролить свет на это тёмное дело. В роще Потапова встретил радостный Пифон:

– Я поражён, я растроган заботою этих японцев!

Я как старейший их гость беспокоил их в смысле здоровья.

Нежно, с молитвой монахи меня довели до больницы,

Хоть я брыкался, твердя, что здоров, как Ахилл и как двадцать Гераклов.

Сердце проверили – кардио-что-то-там сняли,

Всё просветили во тьме кабинета чудного,

Органы все осмотрели придирчиво раз на пятнадцать,

Но не нашли, что искали, и сильно меня похвалили.

Вставили пломбы в четыре дырявые зуба

И подарили ещё амулет на здоровье и счастье.

Право, такою заботой я тронут. Прекрасные люди.

Потапов, конечно, не стал говорить Пифону, что в нём рентгеном искали проглоченную жемчужину. Он сел поближе к кафедре и стал слушать доклад испанского дракона из соседней секции о предсказании будущего на основании цвета лобных чешуек драконят, вылупившихся в полнолуние. На взгляд Потапова, полная чушь, а может, он просто не мог сосредоточиться после событий с сэром Сэвилом. Цзян сидел рядом совершенно убитый и тоже, на взгляд Потапова, испанский доклад не одобрил. Или не слушал. Франсуа зевал. Кецаль казался почему-то довольным. Пифон прилёг подальше от кафедры, свернулся кольцами и заснул – монотонность бамбуковых стволов убаюкала уставшего от ночных медицинских исследований старика.