При всем этом размышления об эмоциональном подтексте разговора со Страйком не могли принести никому пользы и заставляли Робин чувствовать себя нелояльной по отношению к Мерфи. Страйк, вероятно, чувствовал себя в безопасности, говоря такие вещи, как “ты всегда отлично выглядишь” и “я рассказал о тебе своей сестре”, потому что теперь у нее были постоянные отношения с другим мужчиной. Спустившись на станцию, она твердо сказала себе, что Страйк — ее лучший друг, не более того, и вернулась мыслями к работе в Бекслихите.
Глава 7
Эта гексаграмма указывает на ситуацию, в которой принцип тьмы, будучи устраненным, скрытно и неожиданно вновь проникает изнутри и снизу.
И-Цзин или Книга Перемен
Страйк намеревался вернуться в офис, как только допьет свою пинту пива, но в “Золотом льве” было так приятно, что ему пришло в голову, что он с таким же успехом может читать документы, предоставленные Колином Эденсором, там, где также есть пиво. Поэтому он купил себе вторую пинту пива и при первой же возможности пересел с барного стула на освободившуюся кожаную скамью за столиком пониже, где и раскрыл папку. На самом деле верху стопки бумаг лежало длинное письмо сэру Колину от покойного Кевина Пирбрайта.
Уважаемый Колин,
Заранее прошу прощения, если получилось длинно, но вы спрашивали о том, как моя семья связана с Всеобщей Гуманитарной Церковью, как я ее покинул и т.д., так что вот.
Моя мама пришла в ВГЦ, когда мне было 3 года, а моим сестрам — 6 и 8 лет. Важно сказать, что моя мама — меня учили называть ее Луизой, потому что в ВГЦ запрещено называть кровное родство — не глупа. Она выросла в бедности, у нее не было возможности поступить в университет или что-то в этом роде, но она умная. Она вышла замуж за моего отца очень рано, но он ушел из семьи, когда мне был год. Я помню, что Луиза была очень красивой, когда была моложе.
Я не знаю, когда она впервые услышала выступление Джонатана Уэйса, но знаю, что она влюбилась в него. Многие женщины в ВГЦ без ума от него. В общем, она собрала вещи в нашем доме и отвезла нас на ферму Чепмена. (Мне пришлось собрать все это воедино из того, что мне потом рассказали мои сестры, потому что я ничего не помню о нашей жизни до ВГЦ).
После этого нам некуда было идти, кроме как в ВГЦ. Это очень частое явление. Люди вкладывают в церковь все, чтобы доказать свою приверженность новой жизни. Некоторые члены церкви даже продают свои дома и отдают все деньги церкви.
Ферма Чепмен — это место, где была основана ВГЦ. Там похоронены пять пророков, и поскольку это место находится в глубине сельской местности, а не в городе, туда обычно направляют членов церкви для повторной индоктринации* (*передача фундаментальных положений доктрины или религиозного учения, обучение кого-либо доктрине, без включения критического восприятия — прим.пер) , если они в ней нуждаются. Существуют и другие центры, и моя старшая сестра Бекка провела три года в центре в Бирмингеме (сейчас она занимает довольно высокий пост в церкви), а Эмили было разрешено выходить на улицу для сбора денег, но мы с Луизой никогда не покидали ферму.
ВГЦ учит, что нормальные семейные связи или моногамные сексуальные отношения — это форма материалистического обладания. Если ты хороший человек, ты связан духом со всеми, кто находится внутри церкви, и любишь их всех одинаково. Луиза пыталась придерживаться этого, когда мы были внутри, но мы трое всегда знали, что она — наша настоящая мать. В основном обучение детей сводилось к чтению трактатов ВГЦ и заучиванию их наизусть, но Луиза учила меня, Бекку и Эмили таким вещам, как таблица времен, тайком, пока мы убирали за курами.
Когда я был совсем маленьким, я буквально считал Джонатана Уэйса своим отцом. Мы все называли его “папа Джей”, и я знал о родственных связях, поскольку они фигурировали в Библии и других священных книгах, которые мы изучали. Только постепенно я понял, что на самом деле не являюсь родственником папы Джея. Это было очень непонятно для маленького ребенка, но ты просто смирялся с этим, потому что так делали все остальные.
Мазу Уэйс, жена папы Джея, выросла на ферме Чепмена. Она была там во времена общины Эйлмертон…
Страйк перестал читать, уставившись на последние четыре слова.
Времена общины Эйлмертон.
Община Эйлмертон.
Обветшалые амбары, буйствующие дети, братья Кроутер, шагающие по двору, странная круглая башня, одиноко стоящая на горизонте, словно гигантская шахматная фигура: он снова видел все это. Его обкуренная мать, пытающаяся сделать гирлянды из маргариток для маленьких девочек; ночи в ветхих общежитиях без замков на дверях; постоянное ощущение, что все вышло из-под контроля, и детский инстинкт, что что-то не так, и что неопределимая опасность таится где-то рядом, просто вне поля зрения.
До этого момента Страйк и не подозревал, что ферма Чепмена — это то же самое место: когда он жил там, она называлась “Ферма Форгеман”, где в скоплении обветшалых зданий проживала пестрая компания семейств, обрабатывавших землю, а их деятельностью руководили братья Кроутер. Несмотря на то, что в коммуне Эйлмертон не было и намека на религию, презрение Страйка к культам возникло непосредственно после шести месяцев жизни на ферме Форгеман, которые стали самым несчастливым периодом его нестабильного и раздробленного детства. В коммуне доминировал могущественный старший брат Кроутер, худощавый, сутулый мужчина с сальными волосами, длинными черными бакенбардами и торчащими усами. Страйк все еще мог представить восторженное лицо своей матери, когда Малкольм Кроутер читал группе лекцию при свете костра, излагая свои радикальные убеждения и личную философию. Он также помнил свою неистребимую неприязнь к этому человеку, которая переросла в интуитивное отвращение.
К тому времени, когда полиция провела обыск на ферме, Леда уже перевезла свою семью. Шесть месяцев — самый долгий срок, который Леда могла выдержать, оставаясь на одном месте. Читая в газетах о действиях полиции, она, вернувшись в Лондон, отказывалась верить, что община не подвергается преследованию за свой пацифизм, легкие наркотики и философию “назад к земле”. Долгое время она настаивала на том, что Кроутеры не могли совершить того, в чем их в итоге обвинили, не в последнюю очередь потому, что ее собственные дети сказали ей, что им удалось уйти невредимыми. Только после прочтения материалов судебного процесса Леда с неохотой согласилась с тем, что это было скорее везением, чем правилом; что ее пасторальная фантазия действительно была очагом педофилии. Как обычно, она отмахнулась от этого эпизода, сочтя его аномалией, и продолжила беспокойное существование, в результате которого ее сын и дочь, когда их не бросали на произвол судьбы на тетю и дядю в Корнуолле, постоянно перемещались между различными видами небезопасного жилья и нестабильными ситуациями по ее выбору.
Страйк выпил треть своей свежей пинты, после чего вновь сосредоточил свое внимание на лежащей перед ним странице.
Мазу Уэйс, жена папы Джея, выросла на ферме Чепмена. Она была там во времена общины Эйлмертона, и это похоже на ее личное королевство. Я не думаю, что она когда-либо посещала центры в Бирмингеме или Глазго, а в лондонский храм она приезжает лишь изредка. Я всегда ужасно боялся Маму Мазу, как ее называют члены церкви. Она похожа на ведьму: очень белое лицо, черные волосы, длинный острый нос и странные глаза. Она всегда ходила в балахоне, а не в спортивных костюмах, как все остальные. Когда я был маленьким, мне снились кошмары про Мазу, где она подглядывала за мной через замочные скважины или наблюдала за мной из мансардных окон.
Фишкой Мазу был контроль. Это трудно объяснить тому, кто с ней не знаком. Она могла заставить людей делать все, что угодно, даже причинить себе боль, и я ни разу не видел, чтобы кто-то отказался. Одно из моих самых ранних воспоминаний о ферме Чепмена — это подросток по имени Джордан, бьющий себя по лицу кожаной плетью. Я запомнил его имя, потому что Джонатан Уэйс пел духовную песню “Roll, Jordan, Roll” всякий раз, когда видел его. Джордан был намного крупнее Мазу, он стоял на коленях, его лицо было покрыто рубцами, и он продолжал хлестать себя, пока она не сказала, что пора остановиться.
