Несмотря на то, что все говорили мне, какая Мазу хорошая и святая, я всегда считал ее ужасным человеком. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что ненависть к Мазу стала началом моего сомнения во всей церкви, хотя в то время я думал, что Мазу просто злая, а не что вся церковная культура прогнила.

Мазу никогда не любила Луизу и всегда следила за тем, чтобы ей поручали самую тяжелую работу на ферме, на улице в любую погоду. Став старше, я понял, что это происходило потому, что Джонатан и моя мать спали вместе. Мазу никогда не нравились женщины, с которыми спал Джонатан.

Объяснить, как я проснулся, сложно.

Через несколько лет после нашего вступления в ВГЦ на ферме Чепмен поселилась новая семья — Доэрти: мать, отец и трое детей. Пока они жили на ферме, Дейрдра Доэрти снова забеременела и родила четвертого ребенка — дочь, которую Мазу назвала Лин. (Мазу получила права на наречение всех детей, родившихся на ферме Чепмен. Она часто спрашивает у И-Цзин, как назвать ребенка. Лин — это название одной из гексаграмм).

Мне было 12 лет, когда отец, Ральф, уехал посреди ночи, забрав с собой троих старших детей. На следующее утро нас всех собрали в храме, и Джонатан Уэйс объявил, что Ральф Доэрти — материалист и эгоист, а его жена, оставшаяся с Лин, — яркий пример чистоты духа. Я помню, как мы все ей аплодировали.

Я был очень озадачен и шокирован уходом Ральфа и детей, потому что никогда не знал, чтобы кто-то делал это раньше. Нас всех учили, что уход из церкви разрушит твою жизнь, что материалистическое существование буквально убьет тебя после того, как ты был чистым духом, что ты сойдешь с ума и, возможно, покончишь жизнь самоубийством.

Затем, через несколько месяцев после ухода Ральфа, Дейрдре была исключена. Это потрясло меня даже больше, чем уход Ральфа. Я не мог представить, какой грех могла совершить Дейрдре, чтобы ВГЦ заставила ее уйти. Обычно, если кто-то делал что-то не так, его наказывали. Если человек сильно заболевал, ему могли разрешить уйти, чтобы получить медицинскую помощь, но ВГЦ обычно не отпускал людей, если только они не были настолько сломлены, что не могли работать.

Дейдре оставила Лин, когда уходила. Я должен был радоваться, потому что Лин все равно сможет вырасти чистой душой, а не губить свою жизнь в материалистическом мире. Так считало большинство членов клуба, но я так не считал. Хотя у меня не было нормальных детско-родительских отношений с Луизой, я знал, что она моя мать, а это что-то значит. Втайне я считал, что Дейдре должна была забрать Лин с собой, и это была первая серьезная трещина в моих религиозных убеждениях.

Я узнал, почему Дейдре была исключена, совершенно случайно. Я был на “наказании” за то, что пнул или толкнул другого ребенка. Я не помню подробностей. Меня привязали к дереву и оставили там на всю ночь. Мимо проходили двое взрослых. Электрические фонарики на Ферме запрещены, поэтому я не знаю, кто это был, но они шептались о том, почему Дейрдре исключили. Один рассказывал другому, что Дейдре написала в своем дневнике, что Джонатан Уэйс изнасиловал ее (все члены церкви старше девяти лет должны вести дневники как часть религиозной практики. Высшие руководители читают их раз в неделю).

Я знал, что такое изнасилование, потому что нас учили, что это одна из ужасных вещей, которые происходят в материалистическом мире. В церкви люди занимаются сексом со всеми, кто этого хочет, как способ укрепления духовных связей. Нас учили, что изнасилование — это другое, это жестокая форма материалистического обладания.

Я не могу передать словами, что я почувствовал, услышав, что Дейдре обвинила папу Джея в изнасиловании. Вот насколько я был индоктринирован: помню, я подумал, что лучше бы меня привязали к дереву на целую неделю, чем услышать то, что я только что услышал. Меня воспитывали в духе того, что Джонатан Уэйс — самый близкий к Богу человек на земле. Церковь учит, что если допускать плохие мысли о нашем лидере или о самой церкви, то это значит, что в тебе работает противник, чтобы воскресить ложное “я”, поэтому я попытался напевать в темноте — это один из приемов, которому учат, чтобы останавливать негативные мысли, — но я не мог забыть то, что только что услышал о папе Джее.

С тех пор я все больше и больше запутывался. Я никому не мог рассказать о том, что подслушал: во-первых, если бы Мазу услышала, как я рассказываю подобную историю, одному богу известно, что бы она заставила меня сделать с собой. Я пытался подавить все свои плохие мысли и сомнения, но трещина в моей вере становилась все шире и шире. Я начал замечать лицемерие, контроль, непоследовательность в преподавании. Они проповедовали любовь и доброту, но были безжалостны к людям за то, чему не могли помочь. Например, Лин, дочь Дейрдре, начала заикаться, когда была совсем маленькой. Мазу постоянно насмехалась над ней за это. Она сказала, что Лин может остановиться, если захочет, и ей нужно усерднее молиться.

Моя старшая сестра Бекка к тому времени была на совершенно ином курсе, чем все мы, путешествовала по стране вместе с Уэйсом, помогала проводить семинары и курсы самореализации. Моя вторая сестра Эмили очень завидовала Бекке. Иногда ей удавалось участвовать в миссионерских выездах, но не так часто, как Бекке.

Они оба смотрели на нас с Луизой свысока, как на бездарей, которые были безнадежны и годились только для того, чтобы оставаться на ферме

В подростковом возрасте у меня появились сильные прыщи. Когда члены ВГЦ выходят на публику, они должны выглядеть ухоженными и привлекательными, но Лин, Луизу и меня не выпускали даже для сбора денег на улице, потому что мы не вписывались в церковный образ — я со своими прыщами и Лин с ее заиканием. Луиза рано поседела и выглядит намного старше своих лет, наверное, из-за того, что постоянно работает на улице.

Следующую часть трудно писать. Теперь я знаю, что планировать уход из церкви я начал почти в 23 года, но так как там не праздновали дни рождения, то только после того, как я вышел из церкви и нашел свои записи о рождении, я узнал, в какой день я родился.

Прошло больше года, прежде чем я решился уйти оттуда, отчасти потому, что мне нужно было набраться смелости. Я не могу подчеркнуть, насколько сильно церковь внушает тебе, что ты не сможешь выжить вне церкви, что ты обязательно сойдешь с ума и покончишь с собой, потому что материалистический мир так развращен и жесток. Но главное, что меня сдерживало, — я хотел, чтобы Луиза поехала со мной. У нее было что-то не в порядке с суставами. До ухода из церкви я не слышал об артрите, но, наверное, это именно он. Они были опухшими, и я знаю, что она часто испытывала боль. Конечно, ей сказали, что это признак духовной нечистоты.

Однажды, когда мы с ней вместе дежурили по скотоводству, я начал рассказывать ей о своих сомнениях. Она начала буквально трястись, потом сказала, что я должен пойти в храм и молиться о прощении. Затем она начала читать нараспев, чтобы отгородиться от моих слов. Ничто из сказанного не проникало в ее сознание. В конце концов она просто убежала от меня.

Я боялся, что она расскажет директорам о моих сомнениях, и знал, что мне нужно немедленно уходить, поэтому рано утром следующего дня, украв немного денег из одного из благотворительных ящиков, я вылез через забор. Я искренне боялся, что упаду замертво, оказавшись на темной дороге в одиночестве, что за мной из деревьев придет Утонувший Пророк.

Я надеялся, что Луиза уйдет за мной, что мой уход разбудит ее, но прошло уже почти четыре года, а она все еще внутри.

Извините, получилось очень длинно, но вот и вся история — Кевин

На этом первое письмо закончилось. Страйк взял второе и, подкрепившись еще пивом, продолжил чтение.

Уважаемый Колин,

Большое спасибо за Ваше письмо. Я не чувствую себя храбрым, но я очень ценю то, что вы сказали. Но, возможно, вы больше не будете так думать, когда прочтете это.

Вы спрашивали о пророках и проявлениях. Мне очень трудно об этом писать, но я расскажу как можно больше.