— Гас сказал Кате, что Дарси — его новая девушка. Она была очень рада, что он нашел кого-то, потому что он всегда был “немного неловким” с девушками.

— Ни хрена себе.

— По словам Барреттов, Гас пришел на вечеринку, а потом весь вечер сидел на диване, возился со своим телефоном, ни с кем не разговаривал и выглядел взбешенным, потому что у Дарси там был настоящий парень. Гас, должно быть, взломал iCloud Маркуса в тот вечер, потому что Барретты никогда не приглашали его снова, из-за того, что он последовал за Дарси в ванную в 2 часа ночи и насильно попытался поцеловать ее.

— Я начинаю понимать, зачем ему понадобился Кош, — сказал Страйк.

— Она кричала и боролась, а ее парень и брат выгнали его, но она не сообщила о нем в колледж или еще куда-нибудь. Как я уже сказала, она его жалела — это снова как Рейчел и Золтан. Золтан сказал Рейчел, что его отец был жестоким, поэтому она давала ему поблажки — пока не начались угрозы изнасилования и смерти.

— Похоже, Гас живет в совершенно иллюзорном мире, где каждая женщина, которая с ним вежлива, хочет его трахнуть.

— Я думаю, что это именно так, — серьезно сказала Робин. — Катя сказала мне, что Эди была вежлива с Гасом, когда приходила в дом. Когда Иниго заставил детей поехать в Норт-Гроув, Эди поощряла Гаса за его рисование и сказала ему, что в подростковом возрасте она тоже была настоящим интровертом. Я думаю, что это был единственный контакт между ними, но, опять же, он выстроил все это в своей голове, думая, что она увлечена им. Потом Эди публично раскритиковала его игру… и он обратился.

— Его крапивница настоящая?

— Да, — сказала Робин, — но когда полиция проникла в его комнату, они нашли всю эту еду, которую он не должен был есть, спрятанную по углам, потому что она вызывала вспышки. Он не хотел возвращаться в колледж, он просто хотел остаться в своей комнате и быть Аноми… Я думала о Правиле 14, знаешь, тоже. Вся эта анонимность. Я не думаю, что дело было только в том, что он и Морхауз боялись, что их родители и университеты узнают, чем они занимаются. Я не думаю, что Гас мог смириться с идеей создания игры, в которой другие люди могли бы флиртовать друг с другом. Он хотел полного контроля и принудительного воздержания для игроков — а сам тем временем отчаянно пробовал линии Коша на девушках по всему Твиттеру.

— Знаешь, — сказал Страйк, который, лежа в постели, успел мысленно проанализировать дело, — всего этого можно было бы избежать, если бы люди просто открыли свои чертовы глаза. Иниго и Катя, не удосужившиеся проверить, чем занимается их сын, вечно сидя в своей комнате. И Грант, чертов Ледвелл — если бы он посмотрел на почерк на конверте и сравнил его с письмом, если бы он показал его полиции, вместо того чтобы решить, что Блэй, должно быть, просто жадный до денег человек, что является худшей проекцией, которую я видел за последнее время, Викас Бхардвадж, возможно, был бы жив.

— Она моя сестра, — процитировала Робин. — Из того, что рассказал мне Мерфи, я не думаю, что родители Викаса были похожи на Иниго — они нисколько не выглядели хулиганами, — но Мерфи говорит, что они были поражены, узнав, что Викас стал одним из создателей игры, потому что они думали, что его волнует только наука.

— Всем подросткам нужно что-то такое, о чем не знают их родители, — проговорил Страйк. — Жаль только, что некоторые из них выбирают убийство.

— Но это объясняет первоначальную связь между Гасом и Викасом, не так ли? Они оба были так хороши в своих областях и, должно быть, испытывали сильное давление, и ни одному из них не везло с девушками… Вы можете понять, как это произошло, как они подружились… Мне поставить открытку?

— Он протянул ее, но его прикроватная тумбочка уже была так завалена открытками ручной работы от каждого из его племянников и купленными в магазине открытками от Люси и Теда, что Робин, пытаясь вместить открытку Флавии, случайно сбила большую открытку на пол. Когда она наклонилась, чтобы поднять ее, то увидела длинное рукописное послание и подпись “Мэдлин”.

— Выброси это в мусорное ведро, — сказал Страйк, увидев, что Робин держит в руках. — Мы расстались.

— О, — сказала Робин. — Пока ты был здесь?

— Нет. Пару недель назад. Это не работало.

— Ах, — сказала Робин, а затем, не в силах устоять перед искушением, спросила — Дружеский разрыв?

— Не совсем, — сказал Страйк. Он прервался и съел еще пару квадратиков темного шоколада. — Она меня пнула.

Робин не хотела смеяться, но не могла остановиться. Затем Страйк тоже начал смеяться, но остановился, почувствовав горячую боль в верхней части груди.

— О, черт, ты в порядке? — спросила Робин, видя, как он гримасничает.

— Я в порядке. Ты в порядке?

— Конечно. Меня не ранили ножом. Я в порядке.

— Правда? — настаивал Страйк, внимательно наблюдая за ней.

— Да, — сказала Робин, прекрасно зная, что означает этот пронзительный взгляд. — Честное слово. Самое худшее — это синяк в том месте, где он ударил меня по голове. Я не могу лежать на этой стороне и спать.

Она не хотела рассказывать Страйку о бессонных ночах и плохих снах, но когда он продолжил смотреть на нее, она сказала,

— Послушай, это было ужасно, я не притворяюсь, что это было не так. Увидеть Иниго мертвым — хотя это было не так плохо, как найти Викаса — но все произошло так быстро, и я знала, что полиция уже в пути, и я знала, что если Гас будет занят попытками изнасиловать меня, он не сможет убить Флавию или Катю. И, — Робин пыталась подавить смех, слегка истерический рефлекс, с которым ей пришлось бороться последние несколько дней, — он определенно хотел изнасиловать живую женщину, а не мертвую, так что это сработало в мою пользу.

— Это не смешно, — сказал Страйк.

— Я знаю, что не смешно, — сказала Робин со вздохом. — Я не хотела, чтобы тебя порезали. Страйк, мне так жаль. Правда. Я очень волновалась…

— Ты не хотела, чтобы меня порезали. У меня был выбор. Я не обязан был следовать…

Он сделал настолько глубокий вдох, насколько позволяло его раненое легкое, затем заставил себя сказать то, что предпочел бы не говорить.

— Ты спасла жизнь Кате и Флавии, войдя в дом. Жучки все записали. Этот ублюдок пытался прорваться в ванную, когда услышал, как ты пытаешься войти через входную дверь. Он отключил главный предохранитель, а затем побежал вниз, чтобы спрятаться за дверью. И если бы ты не выбросила эту мраморную штуку из окна, соседи не прибежали бы на помощь, так что… Я не могу сказать, что жалею, что ты это сделала.

— Но если бы ты умер, я бы никогда не простила себя. Никогда.

— Не начинай, блядь, плакать, — сказал Страйк, когда Робин поспешно вытерла глаза. — С меня достаточно Люси. Я думал, смысл посещения людей в больнице в том, чтобы поднять им настроение. А у нее каждый раз, когда она смотрит на меня, сразу начинает реветь.

— Ты не можешь ее винить, — хрипло сказала Робин. — Ты чуть не умер.

— Но я ведь жив, не так ли? Так что ей стоит выучить несколько чертовых шуток, если она хочет продолжать приходить.

— Она вернется сегодня?

— Нет, — сказал Страйк. — Сегодня Пруденс.

— Что, сестра, которую ты никогда… терапевт?

— Да. Трудновато притворяться, что я сейчас занят.

— Не надо мне этого, — сказала Робин, теперь улыбаясь. — Ты бы нашел способ отвлечь ее, если бы захотел.

— Да, возможно, — признал Страйк, но добавил: — Сделай мне одолжение: если Люси позвонит в офис, не упоминай, что Пруденс была здесь…

— Почему я должна?

— Потому что ей не понравится, если я увижу Пруденс.

Идея предложить Страйку перестать лгать женщинам в его жизни возникла только для того, чтобы быть отвергнутой, на том основании, что решения бросить курить, похудеть и заняться спортом были достаточными для личного совершенствования.

— Как дела в офисе? — спросил Страйк, все еще поедая шоколад.

— Отлично, не волнуйся. Мы сняли с очереди двух следующих, оба внебрачные связи, все мило и просто. Но сегодня утром произошло кое-что забавное. Натли позвонил. Теперь, когда “Халвенинг” под арестом, он будет рад вернуться.