Хотя нет. Олька выглядела удивлённой не меньше меня и лишь через несколько долгих секунд её взгляд прояснился.

— Я и забыла, что ты у нас не от мира сего, — улыбнулась она мне. — Вечно какие-то примитивные вопросы, словно ты деревенский дурачок.

— Сама ты дура! — почти обиделся я.

— Ладно, проехали. Этого ты действительно можешь не знать. Люди ведь постоянно мутируют, ты же знаешь. Гены мутируют, клетки. Что-то отбраковывается эволюцией, что-то естественным отбором. Но иногда пробиваются. Вот такой, как ты сказал, дар — это испорченные гены.

— Херня!

— Не херня, — девушка покачала головой, — это ведь ненормально. Вот смотри. Недавно у одного паренька прорезались такие способности, и он сжёг всю свою семью. Девушка в Африке приманила стаю гиен, и они сожрали всю деревню, не тронув только её. Ещё одна девчонка плевалась кислотой. Как думаешь, чем это закончилось? Таких случаев достаточно! И у всех плачевный финал.

— А твои способности чем плохи?

— Наследственностью. Что я передам своим детям? Генетическое уродство! Мои дети будут убивать людей по воле случая, или, что ещё хуже, специально. Сейчас таких людей стараются оградить от общества и… и стерилизуют. Это генетическое уродство, которое нужно искоренить. Даже в этом я оказалась херовой. Наверное, Митя был прав…

— Да, все люди — это результат генетического уродства обезьян! — вспылил я. — Человек — это страшная, лысая, чересчур умная обезьяна.

— Смешно! Но не логично. Есть множество теорий, опровергающих происхождение человека от обезьяны.

— Ну да. Человек сразу родился из яйца красивым, умным, сильным, умелым, мыслящим, прямоходящим. В одной руке он держал энциклопедию, в другой — калькулятор.

— Слушай… — Ольга поморщилась. — Давай поспорим с тобой на эту тему, когда я буду немножко потрезвее. Лады?

— Лады. Зачем мне тогда сказала, раз это так страшно? О своём «уродстве», — поддел я её.

— Тебе я верю, Макс. Ты же мой младший братишка, — Олька улыбнулась, наклонилась и потрепала меня за волосы. Что им всем мои волосы так нравятся?

— Погоди! Какой братишка?! Ты же обещала замуж за меня выйти, когда я подрасту!

— Так ты подрасти сначала!

— Подрасту… — хмыкнул я. Судя по всему, осталось совсем недолго расти. Кое в чём я уже неплохо подрос, уже совсем взрослый.

— Кстати. Это твоё? — Оля достала из-под своей попки небольшой картонный лист. — Нашла здесь, на крыше.

— Моё, — признался я. — Рисовал тут на досуге.

— Красиво… Это я?

— Непохожа?

— Похожа, очень, — она помолчала, вглядываясь в простенький цветной рисунок, и тихо пробормотала. — Красиво! Можно я оставлю себе?

— Оставь, раз уж нашла.

Я задумчиво нажал кнопку 35-го этажа, спустился на 15 этажей ниже и постучал в дверь квартиры «356». Олька осталась на крыше, а у меня сегодня ещё занятия со Светланой Анатольевной. Но перед этим…

Передо мной стоял уставший мужик в растянутых трениках и чистой, белоснежной майке.

— Извините, а это квартира «346»? — широко улыбнувшись, спросил я растерянным голосом.

— Нет, малой. Как и указано здесь! — мужчина ткнул пальцем в золотые цифры на двери.

— Извините, — опешил я и сделал шаг назад.

— Погоди, — мужик нахмурился и задумчиво ткнул в меня пальцем, — а это не ты постоянно трёшься возле моей Ольки?

— Нет, не я, — испугался я и помотал головой.

— Ну да, ну да… — он хмыкнул. — Я и не знал, что Олька перешла на молоденьких мальчиков. Хотя, так даже лучше. Лучше уж так.

Я ещё раз виновато улыбнулся и попятился назад.

Значит, любишь обижать маленьких девочек и очень не любишь ссаные трусы? Тогда ближайший год для тебя лично будет очень тяжёлый, ссыкло… Силы в проклятье я вбухал немало, опустошив резерв до дна, а он у меня за эти полгода значительно подрос. Так что, может придется ему ссаться и не год и даже не два.

— Всего хорошего! — пожелал я, развернулся и пошёл в сторону ступеней, ездить после этого на лифте не самая удачная идея. Всего тебе хорошего, мудак!

Я наградил его целым букетом: и недержанием мочи, и безрукостью (у него должны отняться руки), и дебилизмом... И импотенцию сыпанул на сдачу. Импотенция — это моё любимое, в ней я поднаторел, отбивая ухажёров от Миры.

Пошел ты, Митя! И мать Ольги тоже пошла! Пусть теперь носится с инвалидом, раз у неё такая любовь к нему. Раз он ей дороже родной дочери. Да, он не насиловал, не бил… Физически. Но эта мразь восемь лет отравляла девочке жизнь. Пошёл он!

«Зачем…»

— Опять!

«Зачем ты нанес черный узор регенерации, идиот…

— Бля! Да ты достал! Потому что это самый первый Узор. Это азы! Чтобы нанести остальные Узоры, нужна сначала Регенерация. Да и рука у меня была сломана. И не только рука. А в таком возрасте это чревато — вырос бы я кривым и косым. А так всё зажило как на собаке.

«Зачем именно Чёрный…М

— А! Ты об этом… Если честно, оно само как-то вышло. У бывшего владельца этого тела была набита к рисованию рука. В общем, как вышло, так вышло...

«Идиот…»

— Да пошёл ты!

И вот мне в зеркале на вид лет семнадцать-восемнадцать, хотя прошло всего десять месяцев. Даже гормоны играют как у настоящего подростка или молодого мужчины. У меня уже есть утренний стояк (хотя это добро мне уже несколько месяцев мешает нормально вставать по утрам), с которым я не могу ничего сделать, и навязчивое желание решить эту проблему. Пока терплю, но в сторону душа уже поглядываю. Холодного душа, чтобы смыть с себя это наваждение и остудить его пыл.

Я и забыл, каково это быть подростком или восемнадцатилетним озабоченным пареньком. Это нелегко!

А вот моя преподавательница Светлана Анатольевна… Она и раньше мне нравилась. А теперь я просто не мог оторвать от неё взгляд. От выреза на её нескромной одежде, от её ножек, от шеи. Да какая тут учёба! Интересно, но она относилась к кардинальным изменениям моей внешности просто и как-то по-философски. Я её ученик — а как я выгляжу, ей было плевать, будь я хоть столетним дедом. Или просто привыкла.

В общем, заниматься со Светланой становилось всё сложнее и сложнее, и совсем не из-за моих умственных способностей. Кажется, я даже стал немного разочаровывать свою учительницу. Так бодро начал и так же резко сдавал позиции. Наверняка она уже мнила себя воспитателем гения в моём лице или лауреата какой-то премии. Видно, не судьба. Разочарование прям читалась на её лице. Очень жаль…

— Ну всё? Вы закончили? — нетерпеливо посмотрела Мира на часы.

— Пожалуй, да, — недовольно скривилась Светлана Анатольевна. — Что-то сегодня не идёт учёба.

Я тебе больше скажу, Светочка. Она у меня и вчера не шла, и завтра не пойдёт. Нужно что-то с этим делать, но точно не менять учителя. На это я не готов. Привык я к ней.

— Тогда мы побежали, — засобиралась Мира. — У нас с Максиком… с Максом… — поправилась Мира, глядя на 180-сантиметрового «Максика», который возвышался как минимум на голову над девушками, и давно уже не выглядел как «Максик», — назначен приём у семейного врача. Нам нужно бежать.

— Тогда увидимся в понедельник. Хороших вам выходных! — искренне пожелала Светлана Анатольевна Мире, улыбнулась ей и строго посмотрела на меня.

— И вам! — ответила Мира и зыркнула на меня. — Чего сидишь? Собирайся давай, мы опаздываем.

Точно! Сегодня же у нас встреча с этим старикашкой. Что нового он мне может сказать? На хрен оно мне нужно? Ладно, схожу ради Миры, чтобы она успокоилась наконец и перестала ночью стонать: «Максик, Макс… Как же так? Что ты делаешь». Снятся девушке кошмары, видимо. Переживает за меня очень сильно.

Мира вызвала такси, мы быстро погрузились и поехали на встречу к доктору. А я уставился в окно и задумался. Дар Проклятия... Забавно. У Оли тоже интересный Дар, а она этого не понимает. Его же нужно осознать, шлифовать, развивать, разбираться в нём, а не стыдиться. Вот я, например, разбирался. Тренировался, развивал его. Мне насрать, что тут за это могут кастрировать. Пусть только попробуют!