– Да, меня сегодня нет. Да, я не буду сегодня подписывать бумаги. Спасибо, да, мне ничего не нужно, вы можете быть свободны на сегодня. Павел отвечал ровным уверенным голосом, затем положил трубку и резко вырвал шнур телефона. После этого постоял несколько минут в неподвижной позе и снова сел, удобно развалившись в кресле.

Павел попытался откинуть мысли о Миле и вернуться в сегодняшний день с его текущими задачами. В конце концов, важная сделка на кону и упустить такой шанс – значит погубить серьезную возможность роста компании.

Однако сосредоточиться не получалось, мысли не слушались и жили своей собственной жизнью. Ему вдруг показалось, что его мысли уже не принадлежат ему, что это не он думает, а кто-то другой за него. Воспоминания всплывали, переплетались между собой, давая какие-то неожиданные повороты. Они росли и размножались, заполоняя собой все Павлово нутро, а затем, выходя наружу, начинали заполнять пространство комнаты, так что становилось тесно и душно. И тогда мысли не успевали бежать за этими видениями, путались, сбивались и становились каким-то посторонним шумом, который пытается пробраться через всплывающие картинки прошлого.

***

– Павлуша, Павлуша, проснись, посмотри, какое платье я сегодня сшила, – голос матери нежно обволакивает. Павлуша приоткрыл глаза, просыпаться не хотелось, он хотел, чтобы мама обняла его и повалялась с ним в кровати, как они обычно и делали, но мама была в новом платье. А это означало, что сейчас будет рассказ про ткани. На самом деле маленькому Олежке это тоже нравилось, мама рассказывала очень красиво и всегда это была история и тайна.

– Ты знаешь, что это за ткань? Это штапель. В старину так называли колечко овечьей шерсти. В нем волоски были завиты в одну сторону и было удобно прясть, нитка выходила ровная и гладкая, потом так стали называть…

– Павлуша, вставай-просыпайся, слышишь, – новое платье!

–Ууу....– сонно сопел из-под одеяла Павлуша, который готов был и дальше слушать про завитки и колечки. Солнце заливало всю комнату, мама смеялась и кружилась, и сквозь ткань штор просачивался медовый свет. Казалось, свет шел не от окна, а от матери.

– Павлуша, посмотри на меня. Как у меня получилось? Тебе нравится? Мамины руки то взлетали, как у балерины, то поглаживали лиф нового платья, то перебирали складки подола.

– Ты принцесса, принцесса, – радостно кричал сын из своей кровати.

Его мама была чудо как хороша, самая красивая мама на свете. Сегодня она была в приподнятом настроении, в отличие от тех дней, когда на нее накатывала вялость и апатия. В такие дни Павел видел, как она долго смотрит в окно и молчит, даже когда он дергает ее за руку и зовет гулять. Но сегодня был тот день, когда она была другой, той, которую маленький Павлуша рисовал на своих картинках – принцесса, фея, волшебное создание. Конечно, принцесса и фея, как же иначе! Ведь в воздухе витал свежий, но чуть терпкий аромат духов, пыльно-розовый цвет платья подчеркивал яркий румянец на щеках, а белый жемчуг на шее перекликался с цветом ее волос. Да и вообще, только волшебные создания могут так громко смеяться или танцевать на улице, не обращая внимания на прохожих, или вдруг начать вести разговор с кем-то невидимым. Мама села на кровать и прижалась щекой к груди Павла.

– Ты знаешь, что ты мой самый важный поклонник? – Спросила мама и поцеловала сына в губы.

***

Павел знал, что обычно воспоминания приходили к нему только тогда, когда он сам их допускал. Сейчас они появлялись непроизвольно и сами собой исчезали. Такого раньше не было. Он перестал быть хозяином своих воспоминаний, они ему уже не подчинялись. Это его злило, раздражало и вызывало приступ ярости, и сейчас он винил в этом в первую очередь Милу.

– Гребаная кукла!!! – ругнулся Павел, когда ему не удалось сосредоточиться на важных делах, потому что какая-то ненужная мысль, как червяк, пыталась проложить себе путь в голове Павла. – Я не слабак, я не должен показывать эмоции. Эмоции – это слабость, а я не слабак, я не тряпка, – твердил Павел своему внутреннему «я». – Я сильный!

Только вот эта сучка-кукла Мила вывела его из равновесия, и от этого становилось еще хуже.

Ваза, попавшаяся под руку, взлетела в воздух и разбилась на мелкие осколки.

Глава 8

Звук от удара вазы об пол послужил сигналом, яркой вспышкой в его сознании. Он смотрел на осколки, валявшиеся на полу, не понимая, как они тут оказались. Но это сейчас не важно, главное – прийти в себя после приступа ярости. Павел знал эти свои приступы и страшился их. Это была темная зона, в которой он не контролировал себя и мог допустить оплошность. Он боялся не столько того, что может показаться коллегам странным и невыдержанным. Он опасался другого: что в этом бесконтрольном состоянии он может выдать себя, и окружающие узнают, кто он на самом деле. Он понимал, что для этого страха нет оснований, ведь он в реальности всегда делает то, что считает нужным, не думая о последствиях, зная, что он всегда прав. Он всегда действует так, что его нельзя ни в чем упрекнуть, все продумано и выполнено безупречно. Но, с другой стороны, у него присутствовала какая-то потребность в том, чтобы кто-то другой оценил его безупречные действия, даже если они могут показаться ужасными. Поэтому он оставлял следы и ждал. Это будоражило, повышало адреналин, пробуждало какой-то животный инстинкт, возникающий где-то глубоко в подсознании. Но все проходили мимо и ничего не замечали. Это еще больше убеждало его в собственной неуязвимости. Но сегодня он не справлялся со своими эмоциями, и это его раздражало, придавая его стандартным ощущениям новый привкус, от которого было липко и гадко, и этот привкус совсем не нравился Павлу.

– Черт, черт, черт, нужно сосредоточиться, я знаю, как контролировать эмоции. Я это могу. Сейчас, сейчас, спокойствие, – уговаривал себя Павел. – Надо отпустить ситуацию, выйти из нее и постоять, наблюдая со стороны. Соберись, тряпка! – обратился Павел к самому себе. Голос, который часто звучал в такие минуты в его голове и говорил: «Соберись, тряпка!», не звучал сегодня.

Он столько раз, ненавидя это голос, хотел от него избавиться, затыкал в юности уши ватой, пытаясь таким способом хоть как-то отгородиться от этого вечного «Соберись, тряпка!». И в первый раз за многие годы этот голос в нужный момент не звучал в его голове, и теперь он, всегда уверенный в себе, не знает, как собраться и сосредоточиться. Это состояние ему очень не нравилось. Он, который так тщательно выстроил свою стратегию поведения, научился обходить острые углы, контролировать все и вся и ловко маневрировать, сейчас чувствует, что начинает разваливаться на кусочки. Как эта ваза, которая валялась, разбитая вдребезги, на полу его кабинета.

– Соберись, тряпка! – жестко рявкнул Павел своему отражению в зеркале. И на секунду застыл. Из зеркала на него смотрел его отец…

С годами его сходство с матерью начало пропадать. Павел заматерел и превратился в крепкого мужика, о котором в женских кругах за очередным бокалом вина обычно говорят игривым тоном: «он такой мммммм…, я бы не прочь, чтоб он меня трахнул».

Ну а кто тут устоит: высокий импозантный мужчина, от которого веет уверенностью, который знает, чего хочет, и умеет этого добиваться. Он может легко оплатить счет в фешенебельном ресторане, может просто так сделать дорогой подарок просто потому, что он так захотел. Вернее потому, что ему нравилось производить впечатление. Павел слепил из себя образ мужчины, которого заполучить невозможно, он с легкостью оставлял очередную пассию и шел дальше. В его взаимоотношениях с женщинами главным был не секс, он не стремился к нему, ему важен был процесс обольщения, осознания, что он безупречен. Это стало его определенным фетишем. Павел годами выстраивал свой идеально-прекрасный образ. А вот отец не мог понять его тяги к прекрасному.

Отец пытался воспитывать сына настоящим мужиком, хотел, чтобы сын пошел по его стопам и стал профессиональным военным. Казарма, приказы, форма офицера (хотя форма ему шла), – все это совершенно не входило в планы Павла. Отец даже попытался выпороть нерадивого отпрыска, когда тот с треском провалил экзамены в военное училище, где его уже ждали и где с начальством было все обговорено. Отец тогда крепко засадил форменным ремнем пару раз по заднице Павла, но тот вывернулся и перехватил в очередной раз занесенную руку. Тогда Павел сам испугался своего голоса.