Говорят, что время лечит, но Павел знал, что это не так. Стираются воспоминания, боль притупляется, но она остается с тобой на всю жизнь. С ним остались его сны, которые часто повторялись. Он помнил их после пробуждения, и от этих снов потом весь день ныла голова и было плохое настроение. В этих снах он звал маму. Сон – единственное его состояние, где он не мог себя контролировать – зона бессознательного, она ему была не подвластна, хотя он много лет пытался научиться контролировать себя, используя разные техники расслабления, переключения внимания и глубокие медитации. Но что бы он ни делал, он знал, что сны вернутся. Он боялся этих снов, но подсознательно ждал их, потому что сны были тем убежищем, где он мог погрузиться в свои воспоминания, чтобы не забывать то, что когда-то давало ему ощущение счастья и покоя, пусть даже это все превратилось потом в его вечный кошмар.

– Павел Петрович, мы в офис сейчас или домой? – обычный вопрос водителя ударил как обухом по голове. Да что же это такое, опять дрожат руки, и он опять отвлекся, не расслышав заданный вопрос. «Соберись, тряпка!» – голос отца сейчас зазвучал в ушах Павла с особой силой.

Он хорошо помнил этот железный голос, отдающий четкие приказания. Когда Павел попадал в трудные ситуации, голос отца заставлял его собраться и поступать правильно. Это особенно помогало во время жестких переговоров, когда нужно было принять единственное верное решение – не всегда популярное и очевидное для коллег. Возможно, благодаря голосу отца, который подхлестывал его, заставлял собираться, трезво оценивать и анализировать ситуацию, все его проекты в бизнесе были успешными. Павел считали хватким удачливым коммерсантом, который имеет «нюх» на выгодные сделки. А он сам считал это помощью провидения. Но в момент принятия решения он ждал, когда голос отца скажет: «Соберись, тряпка!». И тогда нужное решение само всплывало в его голове.

Когда-то давно он боялся своего отца, вернее, не боялся, он его просто всегда НЕНАВИДЕЛ. Ненавидел так, что Павлу хотелось его убить. Он часто в детстве представлял, как застрелит отца или отравит, или сделает что-то такое, чтобы отец понял, как Павел страдал когда-то… Хорошо, что не пришлось это делать своими руками. Жизнь за него все сделала сама и справедливо расставила по своим местам, как считал Павел.

Павел отвернулся от окна машины, за которым печально проплывали кладбищенские кресты, стоящие в вечном убожестве среди непонятных искусственных венков, перекошенных могил, покосившихся оград.

Павел не любил кладбища: они напоминали ему о бесконечной боли от утраты, которую он пережил в детстве и которую так и не смог забыть….

***

В тот далекий день ему казалось, что все люди, стоявшие у гроба его матери, улыбались и радовались тому, что маму сейчас закопают в землю. Улыбались какие-то незнакомые тетки, улыбался отец. Даже ворона, сидевшая на ветке соседнего дерева, и та, казалось, улыбалась, когда поворачивала голову и с хитрым прищуром смотрела на Павла.

Маленькому мальчику было страшно и неуютно. Он боялся поднять глаза на отца и лишь исподлобья смотрел на человека, с которым ему придется теперь жить без его единственной и любимой мамочки. Тогда, на кладбище, он в первый раз увидел, как его отец улыбается, хотя назвать это улыбкой было сложно. Ему казалось, что отец застыл в каком-то зверином оскале. Все кружилось перед его глазами: люди, ворона, гроб. Он чувствовал, что еще чуть-чуть, и он сам упадет в этот гроб, который сейчас опускали в яму. Он закричал, но голос застрял в горле, он хватал открытым ртом холодный осенний воздух, как будто это был и его последний вздох. Он услышал, как какие-то женщины шептались между собой: «Жаль мужика-то, вон как убивается, не повезло ему, однако, что тут скажешь. Околдовали видно. Жена-то, говорят, придурковатая была. Эх, ну ладно, поубивается, зато жизнь потом нормальная будет, мужик-то видный из себя, быстро какую-нибудь молодайку отыщет».

Тогда Павел не понял этих слов, ему было все равно, что говорят эти люди. Ему было непонятно, почему кто-то старается погладить его по голове, кто-то сует конфету в руку. Его волновало только одно: что с ним будет теперь? Как он будет жить без своей любимой и красивой мамы с этим чужим и злым человеком?

А мама лежала в гробу в белых одеждах невесты, такая чудесная, нежная и прекрасная.

Спустя много лет он узнал причину того, почему отец таким образом похоронил его мать и почему, будучи женой и матерью, она лежала в гробу в одежде невесты. А в день похорон она казалась ему феей, принцессой, которую похитило у него злое чудовище. И этим чудовищем был его собственный отец, который сейчас, как казалось Павлу, радовался тому, что мамы больше нет на свете.

Павел потер пульсирующие виски и словно издалека услышал свой голос, отдающий ровные указания водителю. Он еще раз попытался отогнать от себя противное ощущение грязи, которое вызывало кладбище. Он подумал о том, что это место совсем не подходит для того, чтобы отправиться в мир блаженной вечности, которую нам обещают после того, как пробьет наш час. Павел не верил в Бога, ведь он не помог, когда Павлу нужна была помощь, когда он звал и надеялся, что Бог спасет его мамочку. Наоборот, получилось так, что Павел испытывал постоянную боль на протяжении всей своей жизни. Разве справедливость заключается в том, чтобы наградить маленького мальчика непосильными для него страданиями? Зачем Богу это было надо? То, что говорила когда-то его матушка о Боге, о царствии господнем и о том, что все люди могут радоваться и быть счастливыми, сейчас воспринималось им как злая насмешка. Эти разговоры – всего лишь фантазии больного воображения его матери…

Тогда, в детстве, маленький Павел любил слушать рассказы матери о прекрасных девушках и юношах, которые живут на облаках, о том, как все там счастливы, ходят в таких же прекрасных одеждах, которые рисует его мать. Они смеются, танцуют, наслаждаются друг другом… Павел тогда не понимал, что значит наслаждаться друг другом. Уплетая зефир и запивая его теплым молоком, он думал, что это и есть то самое наслаждение, о котором рассказывала его мать.

И все же детские воспоминания оставили след в его душе. Он научился видеть во всем свой смысл и верить, что ничего в жизни не бывает просто так. И если, к примеру, к нему обращались с просьбой помочь на восстановление или ремонт Храма – он всегда помогал. Пусть он в рай и не верил, а вот панихиду по рабе Божьей Ольге заказывал всегда, да и о здравии раба Божьего Павел тоже не забывал упомянуть. Мало ли, вдруг поможет. Он давно решил для себя, что жизнь – это то, что есть здесь и сейчас: мгновение, миг. Этот миг в земной жизни может быть значительно слаще, чем неизвестная райская жизнь потом. И не факт, что эта райская жизнь когда-то наступит.… Со временем он стал поклоняться своей религии – религии наслаждения. Он по крупицам создавал свой мир и устанавливал в нем свои порядки: все, что его окружает, должно доставлять удовольствие, начиная от ткани на его пиджаке, заканчивая теми развлечениями, о которых не каждому расскажешь.

– Мы в офис, – сказал водителю Павел. Все должно идти по плану, несмотря ни на что.

Глава 3

Сегодня Анна не торопилась. Она заранее отпустила домработницу и была дома одна. Ей некуда было спешить сегодня, ее наполняло какое-то неясное чувство.… Нет, не спокойствия, как было б свойственно человеку, получившему результат, который он ожидал получить. Это было что-то иное. Если бы ее сейчас спросили о ее состоянии, она бы, наверное, ответила – «нормальное». И это тоже было бы правдой. Особенность такой правды заключается в том, что «нормально» для каждого означает что-то свое: нормально может означать, что все хорошо, а может, что все плохо, но я держусь.

Как и многим, Анне было свойственно периодически впадать в состояние прострации, где непонятно, что хочется, что радует, а что огорчает. Как будто просто грустно или просто пусто, или просто то состояние, когда жалко всех и вся. Ну и, конечно же, в таком состоянии в первую очередь жаль саму себя. Когда Анна чувствовала приближение этого состояния, она пряталась туда, где могла находиться какое-то время без всяких мыслей. Это место было ее пустотой. Здесь она скрывалась, чтобы окружающие не видели ее переживаний. И хотя у нее было немного близких людей, от которых нужно было что-то утаивать, она убегала туда, где можно было спрятать эмоции. Так, чтобы никто их не заметил. И в первую очередь она сама.