«Класс предпринимателей имеет возможность привлекать к поддержанию своих предприятий не только свое собственное состояние, но и сбережения общества в целом… В течение ста лет эта система действовала в Европе с небывалым успехом и способствовала накоплению средств в небывалой до того степени. Сберегать и капитализировать было одновременно обязанностью и наслаждением весьма многочисленного класса… Мораль, политика, литература и религия этого времени заключили тесный союз для поощрения сбережений. Бог и Мамон были примирены. Мир на Земле людям состоятельным! Богатый мог попасть в царство небесное, если только он был бережлив. Новая гармония снизошла с небесных сфер» [1, c. 90]

«Помещение капиталов ширилось и умножалось… И весь счастливый опыт XIX века создал убеждение, что так будет продолжаться и впредь, а предостерегающие катастрофы прошлого были забыты. Казалось, забыли про отсутствие исторической гарантии того, что деньги всегда останутся одинаковой массой определенного металла или что их покупательная способность останется неизменной. И все же деньги представляют собой не что иное, как время от времени обнародуемое государством законное платежное средство для выполнения денежных обязательств… Нет страны с историческим прошлым, где, начиная с зачатков хозяйственного развития, мы не наблюдали бы неизменного падения реальной стоимости следующих одно за другим платежных средств, игравших роль денег. И это прогрессивное падение стоимости денег в процессе исторического развития не является случайностью; оно может быть сведено к двум моментам – нужде в деньгах правительств и решающему влиянию класса должников.» [1, c. 91]

«Печатание законных платежных средств являлось и является последним резервом, крайней мерой всякого правительства; и ни одно государство или правительство не согласится объявить себя банкротом и не позволит низвергнуть себя прежде, чем прибегнет к этому средству, находящемуся в его расположении.» [1, c. 92]

«В силу обычной роли денег в повседневной жизни это слишком легко забывают, и деньги как таковые рассматриваются как абсолютное мерило стоимости… События всего XIX века благоприятствовали созданию подобных иллюзий. В первую четверть этого столетия на смену очень высоким ценам периода наполеоновских войн пришло быстрое повышение стоимости денег. В последовавшие за этим 70 лет, не считая немногих кратковременных колебаний, цены обнаружили тенденцию к падению и в этом отношении достигли своего низшего предела в 1896 году.»

«Приблизительно одинаковый уровень цен был в 1826, 1841, 1855, 1862, 1867, 1871 и 1915 годах, равно как на одном уровне были цены в 1844, 1881 и 1814 годах. Если индекс цен в 1914 году принять за 100, то за промежуток времени с 1826 по 1914 наиболее сильное отклонение вверх и вниз составило всего 30 пунктов, то есть индекс цен никогда не поднимался выше 130 и не опускался ниже 70. Нет ничего удивительного, что создалось убеждение в устойчивости денежных обязательств с длительными сроками. » [1, c. 93]

«Покупательная способность годового денежного дохода в общем возрастала. С 1826 по 1896 годы … капитальная стоимость консолей [т.е. облигаций консолидированных инвестиционных фондов,] неизменно, за исключением кратковременных отклонений в обратную сторону, возрастала с 79 до 109 пунктов, в то время как покупательная способность годового дохода … повысилась на 50 %. Но, помимо улучшения курса консолей, они доказали свою устойчивость. В царствование Виктории, если не считать годов кризиса, консоли никогда не падали ниже 90, и даже в 1848 году, [году всеевропейской революции,] когда зашатались троны, средняя годовая цена упала только на 5 пунктов… Что же удивительного, если наши отцы считали покупку консолей прекрасным помещением капитала!»

«Так в течение XIX века образовался обширный, могущественный, уважаемый класс людей, зажиточный в отдельности и очень богатый в целом, не владеющий ни недвижимостью, ни землей, ни предприятиями, ни благородными металлами, но только свидетельством на получение ежегодного дохода в деньгах, определенных законом. К такому помещению капиталов прибегали в особенности люди среднего сословия – это своеобразное явление и гордость XIX века. Привычка и необдуманный опыт создали для подобного помещения капиталов неоспоримую славу полной безопасности.»

Во время и после войны реальная стоимость денег понизилась в Англии приблизительно наполовину, во Франции – в восемь раз, в Италии – в двенадцать раз, почти всякую ценность деньги потеряли в Германии, в государствах, образовавшихся на месте бывшей Австро-Венгерской монархии, и в России.

«С 1896 по 1914 год положение рантье ухудшалось: капитальная стоимость его ежегодной ренты снизилась примерно на треть и покупательная стоимость его доходов также понизилась на треть… Между 1914 и 1920 капитальная стоимость ренты снова упала на треть, а покупательная способность доходов – примерно на две трети. Кроме того, основная ставка подоходного налога возросла с 7 с половиной в 1914 до 30 % в 1921.» [1, c. 94]

«Потери класса рантье частично компенсируются его социальной и родственной близостью к классу предпринимателей, нажившему огромные состояния, что сделало возможным частичное возмещение суммы потерь.» [1, c. 95]

«Но события не становятся от этого менее примечательными. Влияние войны и денежной политики, ей сопутствовавшей, выразилось в поглощении значительной доли реальной стоимости богатств класса рантье… На всем континенте сбережения среднего класса, поскольку они были помещены в ипотеки, облигации или банковские вклады, были по большей части уничтожены, и это опыт, впредь, несомненно, изменит сложившиеся взгляды на сбережения и помещения капитала. То, что считали наиболее прочным, оказалось наименее устойчивым. Тот, кто ничего не расходовал, но и не спекулировал, кто был примерным отцом семейства, кто пел гимны постоянству и следовал неуклонно морали созидательных и почтенных предписаний опытных людей, как раз тот именно, кого Судьба, казалось, меньше всего могла захватить врасплох, пострадали больше всех. Какой же урок для будущего мы должны извлечь из всего этого? Главным образом тот, что при господствующей социальной организации в области денежной политики нельзя рекомендовать принцип lasser faire.»

[Напомним, что lasser faire – главный принцип либеральной экономической доктрины – «пусть все идет, как идет»), – иносказательно, «дозволено всё» (что не запрещено) («предоставьте делам идти своим ходом», что предполагает полное невмешательство государства в вопросы экономики. «Невидимая рука» рынка обеспечит оптимальное распределение ресурсов. Изначально, девиз французских распорядителей рыцарских турниров «Пусть все идет, как идет!»]

II. КЛАСС ПРЕДПРИНИМАТЕЛЕЙ

«Как деловым миром, так и наукой о народном хозяйстве давно признано, что периоды повышения цен подогревают предпринимательский дух. При повышении цен получаемая предпринимателями выгода является обратной стороной потери рантье. При падении стоимости денег лица, обязавшиеся платить определенные суммы из прибылей предприятия, извлекают выгоду благодаря тому, что твердо установленные денежные платежи составят меньшую, чем прежде, часть их денежного оборота… Так, например, сельские хозяева в Европе, получавшие путем ипотек [залога земли] средства для содержания своих хозяйств, теперь почти совершенно освободились от своей задолженности за счет своих кредиторов.» [1, c. 96]

«В период, когда цены из месяца в месяц повышаются, у деловых людей появляется дополнительный и более значительный источник дохода – конъюнктурная прибыль. Будь это торговец или фабрикант, каждый покупает раньше, чем продает… Тот, кто может получить в кредит деньги и не является совершенным неудачником может извлечь прибыль, не прилагая со своей стороны больших усилий. Повторение успеха вызывает ожидание таких успехов в дальнейшем… Даже одного ожидания повышения цен достаточно, чтобы путем спекулятивных сделок вызвать это повышение.»