Гость пошел к шахматистам. Окинув быстрым взглядом расставленные на доске фигуры, похвалил позицию белых, то есть Теплицкого; поинтересовался, отчего никто не идет купаться. Солнышко светит, вода — теплая, чистая. Во-он ее сколько — целое море...
— Да, вода действительно хорошая, — отвечал рассеянно Петр Михайлович, уставившись в доску. Потом поднял голову, с чуть уловимой усмешкой добавил: — И ее тут действительно много. Но — пока!
— Почему «пока»? Вы снова все о том же...
— Вот именно, — вздохнул Петр Михайлович. — Запасы воды на земле все время уменьшаются. Чтобы постирать тонну белья, мы тратим пятьдесят тонн пресной воды. На тонну стали уходит восемьдесят шесть тонн воды. А как добываем уголь? Тонна угля требует трех тонн воды! Роскошно, не правда ли?
— Овчинка стоит выделки...
— Не знаю, не знаю... В угольной промышленности новшеств много, но не все они нужны. Кое-кто хочет быть оригинальным. Есть у нас марганцевые карьеры, бокситовые, вольфрамовые, а вот угольных — уже нет. Переименовали в разрезы. А какая, простите, разница между карьером и разрезом, а? Да никакой! Но зато хочется Ване чем-то отличиться от Пети... А не лучше ли тратить энергию не на словесные выкрутасы, а на экономию воды при добыче угля, а?
Проблема водных ресурсов была любимым коньком Петра Михайловича. На эту тему он мог говорить часами. Владимир во многом был солидарен с отцом. В печати сообщалось: в американских штатах Техас и Колорадо уровни подземной воды понизились за последние годы на целых 150 метров. А у нас? У нас такая статистика — за семью печатями. От кого только прячем? От себя же!
Профессор Никанор Федорович Теплицкий потер пальцем широкий подбородок. Надо было делать ход, но он не спешил, прислушивался к разговору.
— Что же вы предлагаете, коллега? — Никанор Федорович пожал плечами. — Не выплавлять сталь? Не стирать белье?
— Я такого не говорю. Но воду надо расходовать экономнее. В Киеве, например, уровень артезианских вод все время понижается. Да и не только в Киеве... Возьмите Москву, Ленинград... Там положение не лучше!
Игорь Николаевич Боков благодушно улыбнулся. Он не разделял тревоги Петра Михайловича. На их век воды хватит. А потом соорудят соответствующее количество очистных сооружений, искусственных восполнителей. Наука движется вперед семимильными шагами. Ей сейчас все под силу. В космос постоянно летаем, скважины лазером начинаем бурить. Для тревоги нет оснований.
— Если, коллега, эта проблема действительно столь актуальна, злободневна — значит, напишите куда следует. Сформулируйте свои предложения! — обратился к Кравчуку-старшему Теплицкий.
— Легко сказать: напишите! Как будто это письмо другу детства! — Петр Михайлович снова склонился над шахматной доской.
«Пошел на попятную. Н-ну, сие уже не в новинку...» — с грустью подумал Владимир.
3
Рабочий день в отделе гидрогеологии, которым вот уже шестой год руководит Петр Михайлович Кравчук, начинался обычно с «мозгового штурма». На него Петр Михайлович приглашал не только заведующих лабораториями, но и всех младших и старших научных сотрудников. Иногда такое обсуждение затягивалось на час или два, но Пётр Михайлович полагал, что в науке, когда дело доходит до отыскания истины, людей подгонять не следует. Торопливость — признак небрежности. И потерянные на этих совещаниях минуты окупятся завтра сторицей. Правда, со временем «мозговой штурм» как-то совсем незаметно превратился в заурядную заводскую пятиминутку — там стали решаться обычные вопросы: что надо сделать в отделе в течение дня? где достать те или иные материалы? кого лучше всего послать в подшефный колхоз, чтобы это не отразилось на плане? и так далее. Петр Михайлович всячески уклонялся от обсуждения глобальных научных проблем (такие вещи надо обмозговывать в другом месте!), а мелкие гидрогеологические вопросы «раскручивались» непосредственно в лабораториях.
Сразу же по приезде домой Владимир предложил всерьез заняться в отделе изучением возможности применения на Кедровском разрезе вертикальных водопонижающих скважин. Однако его не поддержали...
Петр Михайлович, который всегда вел эти совещания, мысленно удивляясь недальновидности сына и стараясь в то же время быть объективным (начальник отдела все-таки!), хладнокровно заметил:
— Сейчас думать о вертикальных скважинах — это делить шкуру неубитого медведя. В ближайшие три года мы будем заниматься только подземными системами осушения на различных карьерах страны. План за прошлый год по этой теме у нас выполнен всего лишь на девяносто два процента. Как видите, показатели далеко не блестящие. И то, что предлагает Владимир Петрович, мы в будущем, возможно, и осуществим, но сейчас это неприемлемо.
«Выполнить план, а там хоть трава не расти! Неужели в этом и есть смысл нашей работы? Ну-ну...» — Владимир сгорбился, опустил ресницы.
Петру Михайловичу вторил Боков. Держался он, как всегда, уверенно. Слова чеканил, точно детали на прессе штамповал.
— Как заведующий лабораторией осушения, могу сказать лишь одно: для исследований действия вертикальных скважин у нас нет ни времени, ни средств. В связи с этим поднятый Владимиром Петровичем вопрос не актуален. Как говорят фламандцы: где мало слов, там мир и больше согласия. Посему я кончаю. Благодарю за внимание.
И лишь младшие научные сотрудники: голубоглазый увалень Вася Самсонов и худенькая, похожая на девочку, с косичками-хвостиками Света Оверкина, сославшись на эффективную работу (по книжным данным, разумеется) вертикальных водопонижающих скважин на угольных карьерах ГДР и ФРГ, — стали на сторону Владимира.
— Во всяком случае, нам не следует отставать в этом деле от немцев, — сказала в заключение Оверкина.
Однако с ней никто и не спорил. Да, мы действительно должны подхватывать ценные начинания, невзирая на то, откуда они исходят: из Америки, Германии или Австралии. Но сейчас главное — план! Государство поручило нам тему, и мы должны ее выполнить. А годика через три, когда исследования подземных схем осушения закончатся, можно будет просить у министерства денег на работы по вертикальным скважинам.
«А не будет ли это слишком поздно?» — хотелось бросить реплику Владимиру, но он, пересилив себя, так ничего больше и не сказал. Ни на чем не настаивал, ничего не предлагал. Разве только одному ему нужны скважины? Не хотят — не надо. Гори оно синим огнем. Может, это и к лучшему.
Владимир поднял голову и с облегчением обнаружил, что на душе стало спокойнее. Словно сбросил с себя тяжелую ношу. На него нахлынуло прежнее, так хорошо знакомое ему с прошлых лет чувство легкой беззаботности. Хорошо все-таки жить, когда ни о чем плохом не думаешь, ничто тебя не мучит. Впереди — ясная цель, голубые дали. Живут же и так люди. И ничего, выходят из них ученые, инженеры, медики. И, вероятно, приносят людям гораздо больше пользы, чем те, кто изводит себя и окружающих бесконечными бесплодными исканиями.
Напоследок выступил секретарь парткома ВНИГИ Добрыйвечир. Поглаживая серебристый ежик волос, он с мягкой улыбкой сказал:
— Товарищи! Сегодня я уезжаю в командировку на месяц и поэтому прошу извинить меня за то, что отнимаю у вас время... Разрешите от имени партийной организации ВНИГИ и районного отделения милиции вручить вашему товарищу, Игорю Николаевичу Бокову, самому активному дружиннику института, грамоту и ценный подарок — именные наручные часы... — Он вытащил из кожаной папки красочный лист глянцевитой бумаги с золотым тиснением, а из кармана пиджака — квадратную коробочку с часами и протянул Игорю Николаевичу. — От всей души поздравляю вас.
Боков смущенно опустил глаза:
— Спасибо... Но я... то есть мы вдвоем с Самсоновым задержали этого типа...
Добрыйвечир покачал головой:
— Василий Терентьевич уже получил подарок... Притом, насколько мне известно, вам в ту ночь досталось больше, чем ему. Вы много крови потеряли, в больнице лежали...
— Пустяки. Вам спасибо.
