– Что происходит? – не выдержав, решила прямо спросить я, желая избавиться от нервного напряжения, чтобы продолжать радоваться их светлыми лицами и лучезарными глазами, пышущими здоровьем, присущим молодости.

– Ну ладно вам, это уже некрасиво… – вновь закатила глаза Валери. – Скажите ей кто-нибудь, имейте яйца.

Стоило моей внучке упомянуть про яйца, как вперед вышел её дядя Джерри, который в присутствии своей молодой жены явно не мог позволить себе не иметь яйца. Потупившееся выражение его лица вызвало у меня непроизвольную, добрую улыбку.

– Дорогая наша мама, – начал он и сразу же замолчал, посмотрев на меня исподлобья, как смотрел всякий раз, когда собирался напроказничать или хотел извиниться за уже совершенное проказничество. Ну что он натворил на сей раз? Разлил мои духи? Сломал скейтборд Шона? Подрался с соседскими мальчишками? Разлюбил новую жену? Хочет на пятом десятке жизни завести ещё одного ребёнка?

– Так, Джерри, говори… – улыбнулась я, распрямив складки своей юбки и сцепив пальцы обеих ладоней, собираясь выслушать своего уже взрослого, но всё ещё по-детски неугомонного мальчика.

– Ты что-нибудь слышала о “Доме Счастья”?

Моё дрогнувшее сердце громко стукнулось о старые рёбра и замерло. Конечно, я слышала о “Доме Счастья”. Пять лет назад в нём умерла одна из моих лучших подруг – как он мог забыть об этом? Нужно узнать, как…

– Пять лет назад в нём умерла моя подруга Бренда, разве ты забыл об этом? – в ответ на мой вопрос Джерри моментально растерялся. Его глаза забегали по моей блузке, затем соскользнули на диван, побегали по стене позади меня и, наконец, переметнулись на его младшего брата. Так я заметила айсберг, о который мне суждено было разбиться… – Что происходит? – повторила свой вопрос я.

Яиц у Джерри всё-таки не оказалось, поэтому вместо него решила произнести всё слух моя нетерпеливая внучка Валери:

– Да задолбали вы! – взмахнула рукой девочка. – Ба, на семейном совете было единогласно решено перевезти тебя жить в дом престарелых. Так будет лучше для тебя. – Она повернулась лицом к своим родителям. – Ну вот, сказала я, видите, не так уж и сложно, и не нужно никого мучить ожиданием.

Моё сердце перестало стучать… Зрачки глаз ощутимо расширились… Комната сжалась, выдавливая из моих слабых лёгких остатки вошедшего в них пять секунд назад воздуха… Голос вдруг сам собой заскрипел предательски старческим скрипом:

– Вы решили отдать меня в престарелый дом? – это был не мой голос и вообще как будто эти слова я не произнесла, а только услышала их произнесенными со стороны…

Единогласно.

Так сказала внучка…

Несовершеннолетние внуки тоже принимали участие в голосовании?.. Был семейный совет?.. Почему меня на него не позвали?.. Почему не поинтересовались моим мнением?.. Почему?..

Почему?..

Почему?..

…Мои глаза начали бегать по родным, уже совсем не улыбающимся лицам, желая выхватить на них хотя бы одну улыбку, хотя бы один намёк на дурную шутку, но это была дурная правда, я видела это в их отведенных в сторону глазах, слышала в их сжатых дыханиях, чувствовала в вибрации воздуха, застывшего между нами непроницаемым полотном, способным задушить если не нас всех, тогда определённо точно одну меня…

– Почему? – изо рта у меня вырвался не голос, а скрипучий шепот. Я не могла поверить в происходящее… Чтобы я скончалась в “Доме Счастья”, как скончалась в нём бездетная бедняжка Бренда?.. Не может такого быть!

Заговорил Закари, привычным, мягко-неуверенным, однако одновременно и настаивающим тоном:

– Мам, доктор, который работал с твоим ожогом, сказал, что тебе небезопасно жить одной…

– Небезопасно жить одной? Что это значит? – мой взгляд резко взметнулся и вцепился в лицо младшего сына, пальцы рассоединились и ладони сразу же непроизвольно сжались в кулаки.

– Мирабелла, дорогая, тебе в этом году будет уже восемьдесят один, – подбадривающе положив ладонь на плечо моего младшего сына, заговорила моя невестка Присцилла. – В таком возрасте людям бывает нужна помощь…

– Я способна жить одна, – мой голос зазвучал неожиданно твёрдо. – Я не нуждаюсь в обслуживании.

– Нет, одной опасно, ты уже обожглась, – вдруг отрицательно замотал головой Джерри.

– Все люди способны обжечься, не только старики, – во мне продолжал зарождаться взрыв.

– Мы за тебя переживаем, – снова приглушенный голос через зубы Закари.

– Но почему, почему ваше переживание вылилось в престарелый дом?! – взрыв произошел. Я вскочила на ноги с неожиданной скоростью молодой женщины, мои сжатые кулаки ударились о бёдра, мой голос уверенно протестовал. – Если вы так беспокоитесь обо мне, почему никто из вас не предложил мне свой собственный дом?!

– Сейчас не такие времена, какие были во времена бабушки Корнелии… – Джерри.

– Надо же, вы всё-таки помните, что ваша любимая бабушка жила с нами – мы с вашим отцом не отдали её в дом престарелых!

– У вас просто не было средств…

– Не поэтому, сынок! Не поэтому ваша бабушка была окружена нашей заботой! А потому что мы её любили!

– Мы тоже любим тебя, – Джерри поморщился, как будто я нанесла ему сердечную обиду.

– У тебя огромный дом с тремя пустующими спальнями, в доме Закари тоже есть свободная комната, Тиффани и вовсе сдает квартиру в Бостоне…

– Мама, ты не слушаешь, – внезапно подала голос моя единственная дочь, что сразу же резануло моё сердце. Её руки вновь были привычно скрещены на груди, от той улыбки, с которой она встретила меня полчаса назад, не осталось и следа, во взгляде опять читалось известное отстранение. – Отдельная квартира – не твой вариант. Мы все искренне переживаем о тебе и заботимся о твоём комфорте. Братья не могут взять тебя к себе, будь у каждого из них в распоряжении хоть по за́мку, ведь, в конце концов, они оба работают, как и твои невестки. Кто же при таком раскладе присмотрит за тобой днём?

Внутри меня рухнул целый мир – представьте, как планета Земля разлетается на метеоры-кусочки, а вы смотрите на это из глухой капсулы, парящей в темноте бесконечного космоса.

– Мне не нужен присмотр! Я здорова и не мочусь под себя, чтобы доживать остаток своей жизни под присмотром безразличных сиделок!

Я не осознавала, что впервые за последнее десятилетие – впервые со дня потери Геральта – кричу от отчаяния. Как и не осознавала того, что в следующую секунду резко развернулась и быстрым шагом направилась к выходу из этого дома. Никогда, ни от чего я не сбегала, а здесь вдруг развернулась и прочь-прочь-прочь…

– Не веди себя как ребёнок… – в спину мне долетело эхо. Я не обернулась и продолжила идти к выходу. Но… Кто это сказал?! Кто из них?! Голос был женским, но я его не узнала… Кто-то из них… Присцилла, Лукреция, Шанталь, может быть Валери, Тиффани – кто?! Кто сказал, что я ребёнок?! Кто посмел меня так унизить?! Они все! ОНИ ВСЕ!!! Единогласно! И никто не заступился! Никто не заступится! Геральт бы не позволил, он бы не позволил им так со мной…

Задыхаясь, я вырвалась из надушенного дешевыми духами и тяжелыми дыханиями людей дома на широкое крыльцо, схватилась за кованые перила, начала спускаться по ступеням вниз… До чего же они высокие! Главное – не споткнуться… Перелом для меня будет конечным итогом – меня запрут, чтобы потом зарыть и в конце концов забыть! И всё равно я спешила спускаться по этим крутым, остроугольным ступеням… Спешила, как будто меня могли догнать, чтобы надеть на меня смирительную рубашку и тогда уже отправить не в “Дом Счастья”, а в сумасшедший дом…

Я сказала им… Прокричала, что достаточно здорова, чтобы не доживать остаток своей жизни под присмотром безразличных сиделок… Но есть кое-что хуже смерти в окружении безразличных чужих людей – доживать свою жизнь под присмотром безразличных родных!

Я не заметила, как выбежала на тротуар… По тротуару шли люди: трое подростков, пожилой мужчина и пара с маленькой собачкой… Собачка. Дома ждёт Вольт – он ждёт меня! Его нужно покормить, ему нужны лекарства, ему нужна я! Срочно домой!