Она сказала, что забеременела сразу же. А я не могла забеременеть на протяжении двух лет. Она сказала, что соблазнила его… А он ничего не сказал.

– После получения на руки ДНК-теста, Ваш муж на протяжении восемнадцати лет жизни моего сына ежемесячно перечислял на мой счёт сумму, на пятнадцать процентов превышающую установленные законом алименты. Видимо, сочувствовал моей участи хромой матери-одиночки, которую я всю свою жизнь воспринимала за счастье: я всё-таки стала матерью очень красивого и полностью здорового мальчика, а его отец, к которому у меня не было требований, так как я сама инициировала нашу близость, предоставлял нам финансовую помощь, отчасти благодаря которой мы с Хэнком не впали в своё время в нужду.

Мы с Геральтом подсчитывали деньги, чтобы завести себе еще детей, и по нашим подсчетам, мы не могли себе этого позволить, потому что, оказывается, всё это время он за моей спиной платил алименты на своего ребёнка, рождённого во время нашего брака, но не от меня, а от другой женщины?! Я не смогла стать матерью ещё одного ребёнка, потому что от моего мужа второго ребёнка родила другая женщина?! Меня накрывало что-то нехорошее… Кажется, мне хотелось вскочить в порыве, который присущ молодым особам, и столкнуть эту старуху с моего стула… Она спала с моим мужем?! Она родила от него ребёнка?! Поэтому у меня с ним был только Шон?! Поэтому у меня сейчас нет никого по-настоящему родного?! Потому что она украла у меня мою возможность повторно стать матерью, которой я владела по праву своего брака с мужчиной, который по пьяни трахнул её несчастную-нуждающуюся?!

– Вы вправе злиться, – по-видимому, правильно считав выражение моего лица, заключила Имоджен Бигелоу. Мои желваки и скулы заходили ещё сильнее. – Но дослушайте прежде чем проклинать меня. – Дура она дура! Я не из тех, кто проклинает! И Геральт, зная об этом, всё равно не рассказал мне ничего! Как он мог смолчать?! Столько лет! – Но дослушайте меня до конца и поймёте, что я уже сполна заплатила за то, как поступила с вашей прекрасной семьёй. Не стоило мне соблазнять женатого мужчину и тем более заводить от женатого ребёнка – не навлекла бы на себя и на своего ребёнка такой горестный исход… Знайте, что Геральт любил Вас настолько, что ни разу не пообщался с сыном, рождённым от меня. Не знаю, сожалел ли он об этом после… Надеюсь, что нет, потому как я достаточно нанесла душевных мук этому мужчине. В возрасте тридцати двух лет Хэнка зарезали неподалёку от моего дома – обыкновенная кража кошелька с незапланированным летальным исходом.

Меня словно ледяной водой окатило. Она потеряла своего единственного ребенка. Рождённого от Геральта. Повторила мою историю убитой горем матери. Вернее… Я повторила её роль? Она сказала, что её Хэнку было тридцать два, получается… Он умер за год до Шона?

Горло сжалось, дыхание перехватило… Злости не осталось ни капли. Одно сочувствие, способное, кажется, покрыть любой грех этой женщины. Она потеряла ребенка. Единственного. Никто не заслуживает подобного.

– Преступника нашли? – мой голос захрипел. Я боялась услышать “нет”, потому что этот ответ породил бы отчётливую связь между преждевременной смертью обоих сыновей Геральта.

– Да. Его зарезал пробегающий мимо наркоман. Всё было записано на камеры наблюдения, установленные возле банкомата. Убийцу нашли к концу того же дня – скончался от передозировки наркотиками в карете скорой помощи.

Это ужасные слова, но этой убитой горем матери повезло. Страшнее не знать, кто забрал жизнь у твоего ребёнка, не знать, наказано ли зло по заслугам. Я с этим грузом живу уже пятнадцать лет и никто не может мне помочь.

В моей памяти внезапно начали проявляться вспышки воспоминаний. Как раз за год до потери Шона Геральт ранней весной вдруг совершенно неожиданно впал в сильную хандру, граничащую с депрессией. Мне он сказал, что у какого-то его друга детства из Атланты, которого я не могла знать, умер сын. Чуть больше чем через год, когда не стало Шона, он рыдал на моей груди со словами о том, что мы потеряли нашего сына за его грехи. Я не понимала его слов, потому что в моих глазах он был безгрешен, но он рыдал… Рыдал, а не сознался в том, о чем мне сейчас рассказывала сидящая напротив меня незнакомка. Боялся добить заблудившуюся в депрессии меня? Боялся потерять и меня тоже? Боялся всего и сразу? Геральт был трусом?! Нет… Нет, он не был таким! Потому что я его таким не помню!

– Вы пришли, чтобы излить свою душу? – мой голос звучал потухше. – Чтобы получить прощение?

– Разве за такую боль можно получить прощение?

– Не хотите попробовать?

– Простите же меня, Мирабелла. Мне очень… Мне безмерно жаль.

– Я прощаю вас.

Женщина на мгновение замерла. И вдруг спросила неожиданное:

– Вы святая?

– Я старая. Старость умеет прощать. Но вы пришли не за прощением.

Если меня что-то преждевременно и сведет в могилу, так это моя эмпатия.

– Нет, я пришла за другим, но неожиданно получила нечто более ценное… Я не знаю… – Старуха начала кусать губы, в её голосе послышался надлом. – Не знаю, как можно отблагодарить Вас за Ваше прощение…

– Просто скажите, зачем Вы пришли ко мне, и уходите.

Столько лет хранить тайну, чтобы в итоге, после того, как от этой тайны не осталось ничего, заставить себя встать, прийти и выдать правду. Для такого нужна смелость, и нужен серьёзный повод. А если есть повод, значит, от этой тайны что-то до сих пор да существует, какая-то крошка, какой-то след, какое-то продолжение…

– Я прослышала о… Я пришла попросить о… Наследстве.

Пощечина прилетела так жестко, что я в который раз удивилась, как до сих пор выжила со своей-то жалостливостью:

– Ха! Вы пришли ко мне за наследством?! Не знаю, откуда вы узнали про моё нынешнее финансовое положение… Но вы действительно думаете, будто я протяну вам хоть цент?!

– Я… Прошу не для себя… – собеседница снова полезла в свою помятую сумочку.

– Вашего сына, как и моего, уже давно нет в живых…

– У него… У Хэнка осталась дочь… – она протянула мне фотокарточку, но я не взяла её, и тогда она положила её на стол и подтолкнула её таким образом, чтобы та проскользила прямо к моим рукам. – Серафина родилась за год перед тем, как не стало Хэнка. Мать девочки бросила нас сразу после её рождения. Сначала мы с Хэнком были вместе, но уже спустя год мы с Серафиной остались одни.

Я взяла в руки фотокарточку. На ней была изображена красивая молодая девушка лет семнадцати, с длинными тёмными волосами и знакомыми чертами лица: губы точь-в-точь как у Геральта, что сразу же болезненно резануло мои глаза, но вот все остальные детали я уже как будто видела где-то… Девочка была на кого-то похожа, но на кого? Я никак не могла припомнить…

– Необычное имя: Серафина, – заметила я, продолжив морщить лоб в попытке понять, что же в этой девочке так знакомо мне.

– В честь дальней родственницы. Её бабка по материнской линии была оперной певицей, которую сейчас уже никто и не помнит.

– Серафина Помпадур? – сразу же вспомнила я. Не успевать за текущим веком и хорошо помнить прошлый век – удел стариков.

– Да, именно она.

– Я помню её выступления в конце прошлого века. Она очень хорошо пела, как для нашей провинции.

– Не обзавелась бы дочерью – матерью Серафины – и вдобавок фанатичным мужем, в итоге сгубившим её своей ревностью, наверняка спела бы для более широкой и умеющей слушать публики.

Надо же. На меня с фотокарточки смотрела смесь Серафины Помпадур с Геральтом Армитиджем, унаследовавшая от своей бабки и своего деда лучшие внешние качества. Интересно было бы узнать, что внутри… Нет, на самом деле – неинтересно.

– Моя жизнь сложилась таким образом, что сейчас я очень бедна. Мы с Серафиной едва сводим концы с концами, а между тем девочка очень умна. Настолько, что у нас есть надежда на бесплатное образование, оплачиваемое только её талантами, но вероятность поступления в университет всё равно колеблется пятьдесят на пятьдесят – слишком много в этой стране нуждающихся в материальной помощи талантов. Я откладывала на её образование с момента её рождения, но сейчас мне понадобилась операция на ногу, деньги придется брать из этих накоплений… Со своими талантами моя внучка рискует остаться без необходимого её навыкам образования, и всё потому, что её старухе требуется лечь под нож. Я стара и бедна, а она ещё слишком юна и совсем одна. Если меня не станет… Если я стану обузой… Если она не вырвется из этого города… Слишком много “если”, за которые я не прощу себя так же, как никогда не прощу себя за то, что тем злосчастным утром позволила Хэнку уйти от меня в порыве ссоры. Я прошу не для себя. Я прошу… Для кровной внучки Вашего мужа, Мирабелла.