Постучавшись в дверь, мне открыла худенькая девушка в белом передничке старого образца. Она была зачарованным человеком, но, судя по поведению, из тех, кто поколениями служат вампирам. Представившись как Луиза, девушка сделала небольшой книксен, признавая неравенство между вампирами и людьми, и пропустила в дом.

Собственно, чего-то такого я и ожидала. Потентат, господин Август Патрицин, выходец из патрицианского клана, достиг девяносто восьми лет, сохраняя молодость вплоть до позапрошлого года, когда начали седеть его волосы и появились первые морщины. Теперь вопрос времени сколько ещё он проживёт, прежде чем смерть нагонит его и отправит в могилу.

Главным было то, что вампир сохранял трезвость ума и твёрдость памяти. Однако прожитые годы наложили отпечаток на его дом. Здесь всё дышало стариной. Проведённое электричество, шум канализационных труб в стенах, телефонная линия, даже интернет, атрибуты современности, включая камеры видеонаблюдения, – всё это, разумеется, присутствовало, чу́дным способом переплетаясь с более причудливыми вещами из далёкого прошлого.

Ярким примером служила та самая Луиза, что вела себя как гувернантка или служанка из девятнадцатого века. Она проводила меня в гостиную, предложила чай, кофе и кровь, даже ручку протянула, показывая, что здесь мне рады, раз предлагают отведать крови слуги.

Я согласилась на подогретый кувшин. У меня не было желания испытывать судьбу и пить из источника, а события прошедших суток намекали, что от дармовой крови не стоит отказываться.

Спустя четверть часа ко мне спустился и сам Потентат. Когда слышишь об угасании вампира, то представляется немощный человек в возрасте за восемьдесят, покрытый сетью старческих морщин с пергаментной кожей и блёклыми глазами. Тот, кто уже утратил смысл жизни, и существует по инерции, как медленно вращающийся вокруг земли спутник, готовящийся сойти с орбиты, чтобы рухнуть на планету последним ярким росчерком пера.

Однако вампиры стареют иначе. Процесс захватывает незначительными деталями, потом углубляясь и расширяясь, пока однажды он не заснёт вечным сном и организм не перестанет функционировать.

Первые симптомы – появление морщин. Но не таких, как у людей. Они напоминают паучью сетку, наброшенную на кожу вампира. Белая, тонкая, охватывающая всё тело. Ближе к концу сеть укрупняется, вампир чаще испытывает жажду, проявляются те самые мимические морщины, и в этот миг вампир впервые становится действительно похож на человека. Однако нет никакой скованности движений, старческой усталости или тяжести, сонливости или бессонницы. Сдаёт тело, но не разум.

И в этом проблема. Как мыслящее существо, никто не хочет смерти, особенно когда жизни была такой длинной, а могла и вовсе перейти в вечность. Кто же смирится с подлостью без борьбы? И они борются. Пьют кровь из источников, пьют кровь соплеменников. Иногда даже выходя на охоту за теми самыми вечными, что обманули смерть. Увы, но все эти шаги не способны отогнать злодейку, и вампиры умирают, напоследок от души покуражившись.

Август Патрицин был не таким. Вампир принял свою грядущую смерть и с достоинством готовился к уходу. Во время нашего разговора я даже уловила сочувствие к себе и желание исправить ошибки прошлого. Что сказать, вероятно только поэтому он и принял такое решение. Чтобы сохранить мне жизнь.

– Сегодня чудесная ночь, сударыня. Не желаете прогуляться вдоль набережной? – мягко предложил он после официального знакомства.

Я с удовольствием согласилась. Эти старые стены тяготили меня, превращая дом в какой-то склеп. Перед выходом на улицу, Август надел твидовое пальто, кепку и тёплые кожаные ботинки на толстой подошве. Повязал горло шарфом и даже натянул перчатки, хотя температура за окном была не ниже пяти градусов тепла. Свои приготовления объяснил вполне старческими привычками – не морозить кости, которые ломит промозглый холод, а желание прогуляться – потребностью сохранить живость суставов и мышц.

Это было даже как-то удивительно. Я ожидала встретить могущественного вампира, решающего судьбы кланов и людей, делового и активного, жёсткого, решительного, бескомпромиссного. Даже в моей дубраве когда-то обсуждали Августа, побаиваясь его за прошлые, выдающиеся заслуги. Однако передо мной оказался заботливый дядюшка, почти старичок из прошлого столетия, курящий трубку и обсуждающий цены на морковь.

Его седые волосы вились от влажности. Его ореховые в крапинку глаза сияли в полусумраке прыткостью ума, лисьей хитростью и лукавством шулера. Невысокий, чуть ниже меня ростом, он вёл себя как джентльмен, беря меня под руку и задавая невинные вопросы о моём самочувствии, о положении, сложившемся вокруг моей особы, о моих планах на будущее и прошлое.

В его губах то и дело мелькали клыки, но возбуждением или жаждой даже и не пахло – так бывает от старости, когда ты уже не можешь контролировать вампирскую природу и она проявляется в мелочах. Сквозь радужку проступал кровавый отблеск, а концы ушей заострились, и до того, как вампир надел перчатки, я увидела, что вместо ногтей у него отросли когти.

– Вам прежде не приходилось видеть стареющего вампира? – заметив с каким интересом я изучаю его внешность, поинтересовался Август.

– Простите за назойливость и излишнее любопытство, – крайне вежливо ответила я.

С ним я старалась быть максимально деликатной и всячески глушила вампирские импульсы, желание сходу атаковать вопросами про своих родителей и почему их приговорили к смерти.

– Это приятный процесс, сударыня, – откровенно ответил он, останавливаясь у ограды и наблюдая, как по реке проплывает теплоход с веселящейся под куполом публикой. – Я никогда не завидовал бессмертным. Их жизнь слишком одинокая. Они не могут привязываться ни к людям, ни к своим соплеменникам. Вынуждены наблюдать, как время утекает сквозь пальцы, как вода, а они остаются неизменными. Им знаком страх. Ужас перед смертью, ведь если обычные вампиры и люди примиряются с ней, готовятся ко встрече со старухой с косой, то их гибель – это насилие. Это кровопролитие и крайняя жестокость. Нет объятий холода, утягивающего в блаженную пустоту. Нет близости конца. Потому им страшно как жить, так и умирать, – мягко рассуждал Август, чуть наклонив голову.

В его глазах отражались огни ночного города. Его слова так и полнились желанием отдохнуть. Он хитрый лис в своём сером пальто и клетчатом шарфе. Деловой франт, ещё пять лет назад выглядевший не старше тридцати, а теперь ближе к шестидесяти.

– Вам не страшно умирать? А каково это, жить не зная, сможете ли обрести бессмертие?

– О чём вы, Дарья? На планете обитает дай бог дюжина вечных. Каковы шансы оказаться одним из них? В юности мы все мечтаем пополнить их ряды, но зрелость расставляет всё по своим местам, – веселясь, ответил он. – К тому же, статистика показывает, как мало нас осталось.

– Не понимаю, – нахмурилась я, а он, вновь взяв меня под руку, повёл дальше по набережной, чтобы мы перешли через мост и оказались у ротонды, откуда открывался красивый вид на город.

– Какой красивый полумесяц, – вместо ответа сказал он, глядя на выступивший сквозь тонкую сеть облаков спутник земли.

Окрашенный в оранжевые оттенки, он висел так низко над крышами высоток, что казалось, ещё немного и рухнет вниз, прокатившись по проспектам, а потом соскользнёт в воду и исчезнет в глубине.

– Оборотни безумствуют от полной луны. Почему она так влияет на них? – задумчиво протянул он. – А на твой вопрос, ответ простой. Мы обуздали дикость. Даже наши дикари уже не такие дикие, как в прежние годы. Чем больше порядка, тем меньше рождается детей. Демографический кризис. И не потому, что вампирши не желают рожать. Просто они слишком упорядоченные для рождения вампиров.

Достав из кармана портсигар, он вытащил самокрутку с фильтром и закурил, выпуская тонкий дым в небо, а потом предложил сесть на лавочку прямо в ротонде, спугнув с неё парочку тощих, нервных котов.

– На самом деле, именно эту проблему исследовал твой отец, – резко добавил он, чуть глянув на меня. – Конгрегация не должна была знать о его экспериментах, ведь он занимался евгеникой. И не только с вампирами. Он изучал способы скрещивания. Создания дампиров без слабостей вампиров и людей.