— Отступим и проведем рекогносцировку.

Я поморщился. Терять времени ужасно не хотелось. Душенька рвалась на юг, в Росс, к Кире. Но Витька — пацан умный и практичный. Если мы сами идем в ловушку, то о Кире придется забыть надолго…

Мы остановились, чтобы развернуться и пойти назад.

— Вы серьезно? — заговорила Рина недоуменно и зло. — Собрались отступить, когда до цели пара шагов осталась? Вы мужики вообще или кто? Ты, Олесь, и вовсе колдун-телепат — и туда же? Испугался? В Вечной Сиберии нет колдунов и нет магии! Чего бояться-то?

— Ну не знаю, — протянул я, — например, снайпера! Если я плохо зачаровал начальство на каторге, то они давно сообщили куда надо, и нас ждут.

— Для этого и Модераторов убрали с дороги? Не смеши.

— Когда-то меня выпустили из обезьянника в Посаде по приказу Председателя, — вспомнил я. — Чтобы я смог покинуть Сиберию и уйти в Росс. Таков был план россов, а Председатель с ними заодно. Мне глюк устроили, и я память потерял, поперся куда-то… То, что он хитрая сволочь, надеюсь, всем понятно? А сейчас он убрал Модераторов, чтобы мы беспрепятственно заплыли в силки…

Рина подбоченилась, огляделась демонстративно.

— Ну и чего твои снайперы не стреляют? Нас далеко видать!

— Хотят живыми взять, — вставил Витька.

— Пусть берут, — сказала Рина. — Тогда ты, Олесь, Председателя зачаруешь, делов-то! Вы чего испугались-то?

Я промолчал. Не стал рассказывать о том, что ощутила моя проапгрейденная нервная система. Рина посмеется, скажет, что у меня необоснованные страхи.

— Ты прям так хочешь, чтобы мы разобрались с Председателем? — спросил я.

— Вот прям сейчас ничего не хочу сильнее, — процедила Рина, и в ней вдруг проступило что-то звериное. — На каторге, когда меня холодной водой обливали, в подвале держали, плетьми секли, поняла, до чего я его ненавижу! Из-за него все!.. И все эти слюнявые разговоры про систему, про то, что люди, дескать, сами виноваты, что терпят над собой это чудовище, — все эти байки чушь полная! Ему там наверху проще всех остальных хоть какое-то облегчение для людей устроить! То, что он заложник системы, — хрень! Его бы на несколько суток голым в карцер закрыть, небось сразу нашел бы, как систему поменять! Урод!

Меня осенило.

— Так вот почему ты за нами шла все это время!

— Мне больше желать нечего. Все у меня отняли, что было. А было-то немного. Любимого человека отняли, дом забрали, всякую репутацию говном измазали… Меня ж в родном Посаде чуть ли не преступницей считают, хотя я ничего дурного не сделала…

Мы с Витькой переглянулись. Те, кто сидит в местах не столь отдаленных, как правило, всегда считают себя жертвами государственного произвола, наветов, недоразумений и обстоятельств. Верить, когда каторжанин говорит, что ни в чем не виноват, сложно. Но я вспомнил тетю…

— Я одного сейчас хочу, — шептала Рина горячо, глядя на меня в упор, — в глаза Вэсэ посмотреть, в эту рожу мерзкую…

— В глаза Вечной Сиберии? — не понял я.

— Владилену Станиславовичу, — слегка удивилась моему незнанию Рина, — Кирсанову. Председателя так звать. На каторге его Вэсэ кличут и как боженьку восхваляют.

Я снова переглянулся с Витькой. Так “Слава Вэсэ!” значит не восхваление Вечной Сиберии, а лично Владилена Станиславовича?

— Культ вождя, — сказал Витька. — Для многих здешних правитель и государство — одно и то же.

— Понятно, — сказал я Витьке и повернулся к Рине. — Ты решила нас использовать в своих целях? Чтобы отомстить?

— А ты разве меня с собой не из-за Веры взял? Чтоб ухаживала? А остальных оставил как есть, хотя у тебя возможность всю каторгу распустить была?

— Была, — закипая, сказал я. — Но я приехал не революции устраивать и народ от гнета освобождать, а выручить тетю…

— Выручил?

— Ты на что намекаешь?

— Я намеками разговаривать давно уж разучилась. Прямо тебе говорю. Если б ты из Посада не сбежал, тетя бы на каторге не зачахла. А если б не игры Председателя Вэсэ с россами, ты бы после глюка память не потерял. Из-за этой твари наши жизни сломлены и близких мы потеряли. Кого еще ты готов потерять, прежде чем решишься раздавить гадину, из-за которой зараза и смерть вокруг?

Несмотря на слова Рины, хлещущие меня по обеим щекам, и зарождающийся гнев, я не придумал, что ответить. Она была права. Детинец — причина всех моих злоключений. Можно сколь угодно валить вину на “бесящихся с жиру” россов, но если бы не Детинец, никакие эксперименты над людьми без согласия у россов не выгорели бы.

А еще в памяти возникла Кира. Ее потерять я не готов. И Витьку, которого уже терял.

И аргумент, что, мол, если Председателя завалить, тут же нарисуется новый, никакой не аргумент, а демагогия. Из разряда: зачем в доме убираться, если пыль и грязь постоянно скапливаются?

— Я понял, — после долгой паузы сказал я. — Пойдем и раздавим гадину. Убьем Председателя Вэсэ.

Сказать легко, а реализовать сказанное непросто, особенно когда речь об убийстве человека. Председатель, несомненно, гадина из гадин, но я никогда в глаза его не видел и с трудом представлял, как проверну экзекуцию. Мне уже доводилось убивать, — о чем напоминал кинжал по имени “гришан”, по-прежнему лежащий в рюкзаке вместе со шпагой, — но убийство совершалось в бою, на эмоциях, когда выбора-то особо нет: или ты, или тебя. А тут ты должен пойти и совершить казнь, будто профессиональный палач, и к тому же в присутствии подростка и женщины.

Будь на моем месте более рефлексирующий человек, он столкнулся бы с огроменной морально-этической дилеммой. Но я пообтерся, пообвыкся, закалился духовно и физически, в рефлексии впадать не собирался и был более-менее уверен, что после казни особым чувством вины страдать не буду. К тому же на дне сознания вертелась юркая успокоительная мыслишка, что вместо казни мы обойдемся каким-нибудь другим наказанием, вроде заключения под стражу на веки вечные…

Я поправил рюкзак, висевший на плече, и направился к воротам. Витька и Рина устремились следом. Не успел я осмыслить, каким образом мы откроем эти ворота, как они распахнулись сами, движимые скрытым механизмом. Между раздвигающимися створками появилась одинокая фигура очень упитанного немолодого человека в хорошем костюме, с седым ежиком волос, чисто выбритой холеной мордой, надменным взором глаз навыкате. Мы остановились.

Человек не был похож на “икону” Председателя. Но, как известно, живописцы, изображающие высокие лица, облеченные неимоверной властью, как правило грешат против истины. Это мог быть и сам Председатель. Вопрос в другом: какого лешего он нас встречает? Все-таки ловушка?

— Э-э… добрый день, — густым басом проговорил солидный гражданин, хотя время клонилось к вечеру.

Я внезапно понял, что он растерян. Трудно это заметить по его невыразительному лицу, с помощью которого запросто вешать с трибун любую лапшу. Такие лица — профессиональный инструмент любого закоренелого политика, его непробиваемый щит. И тем не менее, даже сквозь этот щит просвечивали растерянность и — немного — страх.

Это придало мне уверенности.

— Уверены, что он добрый? — спросил я.

— Владилен Станиславович ждет вас, — проигнорировал мою шпильку встречающий. — Прошу следовать за мной.

Я посмотрел на Витьку и Рину. Пацан был удивлен, а Рина напряжена. Если Вэсэ нас ждет, значит, это однозначно ловушка. Тут и думать не надо — надо валить со всех ног. Но я отчего-то не сомневался, что валить поздно, мы уже в ловушке. Побежать — значит подставиться под выстрелы гипотетических снайперов. Умирать от выстрелов в спину, как трус, ужасно не хотелось. Раз уж подставились, нужно встречать опасность лицом к лицу.

— Как о нас узнали? — спросил я, подбавив в голос волшбы.

Волшба подействовала, я это почуял, однако солидный гражданин устоял, хотя его затрясло от магического воздействия. Он бледно улыбнулся, глаза окончательно опустели, как разбитые окна заброшенного здания.