В 80-90-х годах прошлого столетия такие фото были довольно популярны и в семейном альбоме Брянцевых хранилось немало подобных фотоснимков. На этих фотографиях, родители Алексея были еще совсем молодыми, и, наверное, моложе чем сам он сейчас. И если бы это было фото какой-нибудь незнакомой Брянцеву девушки, то он скорее всего, запихнул бы его и другие фотографии, обратно в страницы ежедневника, а сам ежедневник отложил бы в сторону за ненадобностью. А вскоре и вовсе забыл бы о нем. Но, на фотоснимке была запечатлена Евгения Перевалова и это обстоятельство, мягко говоря, смутило Алексея. На фотографии, у Евгении были те же, большие зеленые глаза, смотревшие на Брянцева с таким же позитивом, как и утром при последней их встрече. И что это была именно Евгения Перевалова, Алексей даже не сомневался. Не найдя какого-либо объяснения этому обстоятельству, он взял, уже отложенный в сторону, ежедневник, в надежде, что найдёт на его страницах, хоть какую-нибудь информацию. Фотографию Евгении, Брянцев машинально запихнул между страниц ежедневника, а остальные фото бросил рядом на стол.  Затем, расположившись по удобнее в кресле, Алексей сам не заметил того, как целиком погрузился в чтение рукописного текста, который начинался с даты, но без указания года, как-то так: “21 октября. Уже третий день живем в поезде. Едем на Северный Кавказ, а куда именно держим курс, еще не известно…”

21 октября.

Уже третий день живем в поезде. Едем на Северный Кавказ, а куда именно держим курс, еще не известно. Офицеры толком ничего не объясняют, так как скорее всего, они сами не знают замыслов командования. Но поговаривают, что едем в какой-то Хасаюрт, Хасавюрт или Хамавюрт. Короче, я не знаю, как правильно произносится и пишется название этого города.

Нас разместили в плацкартных вагонах. Спим на твёрдых полках. Полки абсолютно деревянные со всех сторон, и к тому же, очень жесткие.  Матрацев и подушек не выдали, и у меня уже болят все бока. Из постельных принадлежностей, имеются только бушлаты и плащ-палатки.  Свою амуницию – бронники и вёсла, сложили в ящиках под первыми полками. Наша батальонная техника то же едет с нами. По прибытии, нам должны передать еще 3-а БТРа из Калужского батальона, на место которого мы и едим.

Я занял правую верхнюю полку во втором купе. Само купе выглядит мрачновато, кругом царапины и пятна неизвестного происхождения.  Со мной в одном купе едут: Пескарь, Капэн и Табун. Боковые места заняли: Паша Андреев и Андрюха Рыкин.

Пескарем, мы зовём Леню Дробыша. Хотя в военнике, он записан как Алексей.  Он родом откуда-то из Брянских лесов, на гражданке жил почти у самой границы с Беларусью и Украиной. На КМБ мы были в одной роте, но в разных взводах. Потом я поехал в учебку, а он остался в бригаде. Тогда-то его и прозвали Пескарем. Говорят, что он был похож на какого-то дембеля по прозвищу Пескарь. Этот дембель уволился перед нашим призывом. Вот в честь него, его так и прозвали.  А когда через четыре месяца я вернулся в Тулу, на базе нашей бригады сформировали дивизию, в которую вошли еще несколько частей. И так получилось, что мы попали служить в разные части. А перед командировкой, Пескаря перевели в наш полк и назначили водителембэтэра, да еще и в мой расчёт.

Капэном, здесь зовут Женю Капелана, он в моем расчёте числиться стрелком-наводчиком, а Табуном, мы называем водителя из другого экипажа – Витьку Табунова. Командиром его экипажа числится Паша Андреев, но так его тут никто не зовет. Весь батальон, знает его как Андрюху. Ну, а Андрюха Рыкин, прозвищем пока не обзавелся.

Половина нашего вагона заселена мазутой, к которой относятся: БТРщики, водители, связисты, слесари и химики. Остальные пассажиры, кто не мазута, относятся к третьей роте.  Где-то там дальше, в других купе, едут: невероятный парень из Чувашии по фамилии Гайдак, Чебурашка или просто Чеба, Пушкин, Малой и другие военные, чьи имена и прозвища в своем большинстве мне не известны. Хотя Малого, кажется, Вовой зовут…

За месяц до командировки, в наш полк перевели много солдат из других частей Московского округа. Среди них было очень много молодых, которые только-только КМБ прошли. Потом, все роты в батальоне здорово перемешали. Списки были известны давно, но фактически это произошло прямо на перроне, в момент погрузки эшелона.

Мою, родную, третью роту тоже основательно потрепали. Но я, впрочем, как и вся мазута, осталась числиться в взводе материально-технического обеспечения. Нас только слегка укрепили связистами, слесарями и водителями. А еще сформировали три расчёта экипажей БТРов. В этой связи, кое-кого, в том числе и мня, назначили на другую должность. Из командира авто-отделения, я превратился в командира расчёта БТРа. И мой расчёт стоит по списку первым.

Поезд движется, как правило, только в ночное время, а днем стоит в тупиках и отстойниках.  Обычно, за окном можно лицезреть только кирпичные стены, пустыри или неподвижные товарные вагоны других поездов. Ночью – ясное дело, вообще ничего не видно. Поэтому, какой город мы сейчас проезжаем, я не знаю.   Названия станций никто не объявляет, а расписания движения нашего поезда, скорее всего никто не составлял.

Делать нечего, сохнем от скуки.  В другие вагоны не ходим – не велено, да и двери в тамбурах заперты на замки.  А еще, в нашем вагоне едет проводник – мужик лет сорока, но его никогда не видно. Он всю дорогу бухает вместе с нашими офицерами, а иногда выходит по блевать в туалет. Я даже не знаю, как его зовут.

Из Тулы выехали 18 октября. Тогда, ночью был заморозок и при погрузке все сильно замерзли. И как выразился Пескарь: “Змерзли, як на марском дне”.  Поэтому, по-настоящему отогреваться начинаем только сейчас. А чем дальше едем, тем теплее становиться. Видимо Кавказ уже близко. Хотя едим как-то странно. То в зад, то в перед. Поезд часто меняет направление.

 24 октября.

Продолжаем ехать. Несколько раз двигались днем. Проехали Белгород, а потом снова где-то остановились, после чего со всех сторон, наш эшелон окружили товарные вагоны. От такой езды, скоро наши крыши поедут быстрее, чем мы.

В вагоне полным ходом идут притирки и проверки на вшивость.  Но до обид дело не доходит. Молодежь расслабляется, почувствовали слабину. А вот когда мы били еще в Туле, то у каждого молодого бойца нашей роты была своя не формальная должность. Кто-то по вечерам исполнял обязанности выключателя. Его так и звали – Выключатель.  После отбоя, он строевым шагом подходил к выключателю и с докладом: «Товарищ Выключатель, разрешите Вас выключить», гасил в казарме свет. После этого, боец замещающий должность сказочника, должен был рассказывать сказку.  Сказка была всего одна, про птичку-синичку, и начиналась как-то так: «Летит птичка-синичка по лесу, а ей на встречу три поросенка: Ниф-ниф, Нуф-нуф и Наф-наф.

– Здравствуй Нуф-Нуф, – говорит птичка-синичка.

– Здравствуй, – отвечает ей поросенок.

– Здравствуй Наф-Наф.

– Здравствуй птичка-синичка, – отвечает другой.

– Здравствуй Ниф-Ниф.

– Здравствуй! – отвечает ей третий поросёнок и она летит дальше. Вдруг, ей на встречу идут Белоснежка и семь гномов.

– Здравствуй Белоснежка, – кричит птичка-синичка.

– Здравствуй птичка-синичка, – отвечает ей та.

– Здравствуй первый гном.

– Здравствуй птичка-синичка.

– Здравствуй второй гном…

В общем, потом она встречает трех мушкетеров, Али-Бабу и сорок разбойников, двадцать Бакинских комиссаров и множество других, не мене известных и многочисленных героев.  И с каждым здоровается, и каждый ей отвечает».

 Был у нас летчик.  Кто-нибудь крикнет: «Летчик!». А он:

– Разрешите взлет, товарищ сержант.

– Разрешаю!

А после получения разрешения на взлет, боец прикладывал ладони к лицу так, что они становились похожими на очки шлема, и кружил по взлётке до тех пор, пока не поступала команда на посадку.

Эх, сейчас у нас нет ни летчиков, ни выключателей, ни сказочников и даже зажигалок с жертвами.  Грустно и не по себе как-то.  Честно говоря, тревожно от мысли, что мы едим в горячую точку.  Что нас там ждет… Смотрю на пацанов и думаю: «Все ли мы вернемся?».  Вон, Пескарь спичкой ковыряет в зубах, Табун в своем вещмешке копошиться. Все стараются держаться бодрячком и не показывают, что у них кошки на душе скребут.