Журнал стоит колом, и мне нельзя даже пошевелиться, чтобы малышка не заметила, что под ним творится.

— Ты умеешь рисовать, Марк? — она присаживается рядом на кровать, и я так сильно сцепляю зубы, что воздух сквозь них проходит с трудом. — Сам учился или ходил в художественную школу?

— Да, ходил. Немного, — выдыхаю, а сам чувствую, как голова начинает дымиться.

— Очень красиво, — говорит она, немного помолчав.

— Потому что модель красивая, — отвечаю и с тайным удовольствием наблюдаю, как Каро заливается краской.

Вот только когда я успел ее нарисовать, убейся не пойму. Даже листок перевернул со списком, чтобы места было больше.

— Так ты голоден? — на мое счастье она отводит глаза и не видит, как шевелится журнал.

Черт. Это в мои планы точно не входило.

— Да, — отвечаю честно и правдиво, — я очень голоден, малыш.

Слежу, как она стремительно выходит из комнаты, и с облегчением отбрасываю журнал. Может, к вечеру температура возьмет пример с некоторых моих частей тела и поднимется сама собой?

Тогда можно начинать надеяться, что Каро снова останется ночевать в моей постели.

Он меня нарисовал.

Аааааааааа!

Меня никто никогда не рисовал. Никто. И никогда.

Что это может значить, кто-то понимает? Я сейчас в принципе неважно соображаю.

А ведь даже спросить не у кого. И прочитать негде.

Выбегаю из спальни и вбегаю в кухне, прижимая руки к груди как будто сердце в грудной клетке удерживаю. А оно так скачет, что я не удивлюсь, если выпрыгнет.

Сажусь за стол, глубоко вдыхаю носом, задерживаю дыхание и выдыхаю через рот. Нерешительно смотрю на холодильник, на плиту, а затем на телефон, лежащий на столе.

Марк Громов сидит голодный уже минимум пару часов, поэтому ничего не случится, если Марк Громов поголодает еще немножечко. А вот если я прямо сейчас не узнаю правду, меня разнесет на атомы.

Беру телефон и забиваю в гугле «Если тебя нарисовали, это…» Жду.

Гугл натужно вращает колечко ожидания и выдает спустя некоторое время:

«Как толковать сон, в котором вас нарисовали».

Эм… Это как бы не совсем то. Я не спала, Громов мне не приснился, и нарисованный портрет я держала в своих собственных руках. Наяву. Но других вариантов гугл не предложил, поэтому открываю первый.

«Если кто-то рисует вас — в вас накопилось много нерастраченного чувства, но вы не знаете, куда его направить».

Хм. Ну допустим. А где конструктив? Где рекомендации, что мне с этим делать? Нет, это не подходит. Нажимаю другую ссылку.

«Снилось, что нарисовали вас — ваши родные начнут к вам лучше относиться».

Вот же бред. Да мой папа если надо за меня убьет. Без шуток. Не дрогнет ни на секунду.

Разве можно относиться лучше? Кликаю на следующую ссылку.

«Если в сновидении вы позировали художнику — то у вас скоро родится ребенок».

А вот это к чему? Это вообще не в тему. Откуда у меня взяться ребенку? И это, напоминаю, толкования снов. А мой портрет очень даже реальный.

Вижу следующую ссылку «Что значит если тебя ограбили во сне?» и некоторое время героически борюсь с искушением на нее кликнуть. Но я знаю себя. Дальше зацеплюсь за какой-нибудь видосик и очнусь часа через два в поиске разрекламированного сериала.

Плавали, знаем. Поэтому с некоторым усилием закрываю гугл и открываю холодильник. Если Марк Громов выжил в аварии, будет очень несправедливо, если он погибнет от голода.

***

Ужинать садимся на террасе. Яннис с Менелаем давно закончили работу и ушли домой, с улицы террасу не видно. Она хорошо закрыта деревьями и виноградом.

Марк соглашается с моими доводами и теперь сидит напротив сытый и умиротворенный. Слегка задумчивый, ну так и обстановка у нас располагающая.

Вечер сегодня тихий и безветренный. Громко трещат цикады, по воздуху плывут ароматы олеандра и бугенвиллии — у нас их целые заросли. Забора за ними не видно, там из олеандра настоящая живая изгородь.

— Как ты нас нашла, Каро? — спрашивает Марк, откинувшись на диване. Я подливаю ему чай, и он благодарно улыбается.

— Ты мне позвонил.

— Я? Я тебе звонил? — он смотрит недоверчиво, и я спешу пояснить.

— Почти сразу после того, как позвонила я, и ты ответил, что у вас все в порядке. Вы когда уехали, я себе места не находила. Мне все этот писк чудился, и на душе было неспокойно. Вот и решилась тебя набрать, — «а вовсе не из-за того, о чем ты подумал, заносчивый павлин!» — Видимо вас тряхнуло, телефон включился на автодозвон. Я увидела, что ты звонишь, услышала и…

— Значит, ты все слышала? — задумчиво спрашивает Марк. Закусываю губу и с виноватым видом киваю.

Конечно, моей вины нет, и Марк ни в чем не виноват перед братом. Но мы с ним здесь, сидим и слушаем как заходятся цикады, а он…

— И ты бросилась нас искать? — Марк первый берет себя в руки.

— Да. Мне повезло, что у тебя была включена геолокация.

Мы молчим под заливистую трескотню цикад. Я боюсь сказать лишнее, а Марк снова погружается в себя. Молчание становится невыносимым, и я первой решаюсь его нарушить.

— Расскажи мне про себя, Марк.

Он смотрит на меня блестящими глазами, подносит к губам чашку и делает глоток.

— Я не знаю, что тебе интересно, Каро. Ты лучше спрашивай, а я буду отвечать.

— Хорошо, — я готова болтать о чем угодно, лишь бы отвлечь его от тяжелых мыслей, — то что ты ходил в художественную школу, мы уже выяснили. А чем ты еще увлекался? Что ты любил?

Марк прикрывает глаза, словно силится вспомнить, но возможно ему просто скучно со мной, а еще хочется спать. Настроение дает опасный крен и грозит понестись под откос.

— Я ходил на танцы. Еще на теннис и на бокс. Но больше всего я всегда любил машины. Скорость.

— Ты умеешь танцевать? — не скрываю изумления, вмиг позабыв о том, что мое настроение собиралось падать ниже плинтуса. — Правда?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— А почему тебя это так удивляет? — в свою очередь удивляется Громов.

— Я обожаю танцевать! В школе танцевала, это уже потом забросила.

— Ты не захотела дальше учиться? Ты давно закончила школу? — у Марка это звучит чересчур сурово, и я невольно выпрямляю спину.

— Я сказала родителям, что устала учиться и хочу отдохнуть. Попросилась помогать на заправке. Но это неправда, я им соврала, — спешу договорить, поймав непонимающий взгляд. И принимаюсь объяснять: — Понимаешь, отец мечтает построить здесь станцию техобслуживания, а мама — небольшой отельчик на несколько номеров. Они давно откладывают деньги. Но если я скажу, что хочу учиться, они потратят все эти деньги на меня. А я не могу. Это же мечта! Как можно отказаться от мечты?

— И поэтому ты врешь им, что не хочешь учиться? — лицо Марка принимает странное выражение, от которого мне становится неловко.

— Я хочу сама накопить денег на свое обучение. Поэтому я здесь работаю, у родителей.

— И какая же у тебя должность? — Громов переплетает руки на груди и смотрит с нескрываемым интересом. — Что входит в круг твоих обязанностей?

— Да все, — машу рукой, — и закупки, и сотрудники, и клиенты. Я уже месяц как сама здесь, родители уехали за бабушкой присматривать.

Мы разговариваем, пока я не начинаю зевать, запоздало прикрывая ладонью рот. Марк поднимается, делая опору на здоровую ногу.

— Ты мне не поможешь дойти до комнаты, малыш?

Я с готовностью подставляю плечо, но Громов кладет мне на талию крепкую ладонь, и я превращаюсь в безвольную податливую массу. Он прижимается ко мне всем телом, хотя чтобы идти, это совсем не обязательно.

Терпеливо и молча довожу мужчину до кровати. Марк с размаху падает на подушку, тянет меня с собой, и я слышу у самого уха мурлычущий голос:

— Малыш, тебе не кажется, что у меня поднимается температура?