— Вообще-то да… — ещё тише ответил я. — Давай пойдём сегодня вместе?
— Ладно, — пожала плечами она. — Только свой портфель я понесу сама, а то ты в него вцепился так, как будто хочешь его украсть.
В тот день я впервые проводил её домой, глупо шутя и пытаясь завести диалог, восхищаясь её чёрно-розовыми волосами и тихим, мягким голосом. И тогда холодная осень с её мрачными пейзажами, опавшими листьями и глубокими лужами отходила на второй план, а рыжие солнышки в Наташиных глазах согревали меня лучше, чем то солнце, что пряталось за тучами на небе. И уже через некоторое время молча идти с Наташей со школы стало почти традицией. Мы не разговаривали, не шутили, не обсуждали школу или одноклассников, но это молчание было приятнее, чем любые разговоры, и когда мы, стоило чему-то привлечь наше внимание, переглядывались, мне казалось, что мы читаем мысли друг друга и нам вовсе и не надо слов.
А сейчас всё было по-другому. Я шёл домой, но уже не со школы, и в руках нёс не портфели, а забитые продуктами пакеты, да и девушка, которая шла рядом со мной, не была Наташей. Голова закружилась ещё сильнее, в глазах потемнело, звуки улицы стихли, и я почувствовал, как по всему моему телу медленно расползается странное чувство пустоты, словно из меня выжали всю жизнь, а потом, наполнив чем-то странно тёмным и тягучим, вернули на место мою пустую оболочку. Стоять на ногах стало невыносимо тяжело, колени согнулись сами по себе, а осознание, где я и что со мной происходит, полностью затерялось среди роя беспокойных мыслей, воспоминаний. Я отчаянно пытался открыть глаза, чтобы снова увидеть серое небо, жёлтые деревья и красный зонт девочки-хирурга, у которой я так и не спросил имя, но у меня ничего не выходило и всё что, я мог увидеть — лишь бесконечную пустоту, окружающую меня и захватывающую мой разум целиком и полностью. Последнее, что я почувствовал перед тем, как полностью потерять связь с миром — тёплые руки, обхватывающие меня сзади, не давая мне упасть.
Холод, пустота, боль где-то в районе живота. Я не ел слишком долго? Всё тело ломило, казалось, будто из моих вен выкачали всю кровь. Я не слышал и не видел ничего, и всё, что сейчас существовало для меня — тошнота и мерзкое ощущение где-то в верхней части тела. Я уже не чувствовал тёплых рук девушки, холодного осеннего ветра, земли под ногами, не чувствовал ничего, словно кто-то выключил моё сознание, отключил все органы чувств, и оставил мою душу болтаться где-то внутри пустого, почти безжизненного тела. Перед глазами пролетели последние дни: тарелка овощного бульона, Алиса с зеркалом, старый телевизор, народный хор, Наташа… Моя самая светлая, но так и не сбывшаяся мечта. Помнит ли она сейчас, как в старшей школе мы хотели пожениться? Она тогда сказала, что на свадьбу наденет чёрное платье, ведь белые платья носят только дурочки вроде Иры с Соней. Почему же сейчас она изменила своё мнение? Почему теперь дирижирует хору стоя в белоснежном платье в пол? Что происходило в её жизни эти два года? И помнит ли она меня? Нет, вряд ли. Эта Наташа — Наташа из телевизора, не была той, кого я так отчаянно любил. Перед глазами возникла новая картина: стол, заваленный бумагой, почти сточенный карандаш, одинокая мигающая лампочка на потолке, шум дождя, головная боль, какие-то запутанные философские размышления — прошлая ночь, когда я, мучимый бессонницей, пошёл на кухню, и там, в полном одиночестве, предпринял первую попытку творить. Это не было чем-то великим, чем-то таким, каким я хотел бы это увидеть, но это уже был маленький шажок вперед — если сегодня я смог изобразить такие родные черты лица на бумаге, то стоит мне постараться, и я смогу сделать что-то, что не делал никто и никогда раньше.
Проблема современного мира в том, что люди, полагаясь на науку, отвергают силу человеческой души, словно души не существует вовсе, а мы — лишь песчинки в бескрайней Вселенной. Вот только это совсем не так, и каждый из нас не песчинка, каждый из нас — Вселенная, огромная, запутанная, со своими маленькими тайнами и большими проблемами, катастрофами и победами, со своими особенностями. Мы все такие разные, но у каждого есть свой внутренний мир, не просто разум, а целый мир чувств, эмоций, переживаний, целый мир, не похожий ни на один другой, а потому смерть — не просто биологический процесс, а разрушение целой Вселенной. Ни один учёный никогда не сможет объяснить, как устроена человеческая душа, и поэтому весь современный прогресс бесполезен — пока человек не поймёт всех возможностей своей души он так и будет топтаться на месте, пытаясь при помощи глупой машины создать себе подобного, игнорируя то, что только способность души творить может помочь создать другую, некогда пропавшую Вселенную. Построить другого человека из своих воспоминаний, вдохнуть в него жизнь, отдав ему часть своего внутреннего мира — что-то невозможное для людей, полагающихся лишь на разум и отрицающих факт того, что каждый из нас почти что всемогущий.
Обрывки фраз, сказанных на каком-то непонятном мне языке (или это я забыл, как звучит мой родной язык?), капли воды, стекающие по моему лицу, удары по щекам, холод. Кажется, я медленно начал приходить в сознание. Я попытался открыть глаза ещё раз, и, словно сквозь чёрное облако, увидел обеспокоенное лицо девушки, склонившейся надо мной. Я не сразу сообразил, кто это и где я нахожусь, и только спустя несколько минут почувствовал деревянные доски скамейки под моей спиной, осознал, что капли, разбивающиеся о мои очки и стекающие по лицу — это дождь. Видимо незнакомка, увязавшаяся за мной, была права, и я правда потерял сознание от голода прямо на улице. Я попытался сесть, но мой мозг еще не включился полностью, так что я так и остался лежать под дождём на скамейке, никак не реагируя на попытки девочки-хирурга привести меня в сознание. А попытки у неё, между прочим, были весьма болезненные.
— Хватит меня бить! — прохрипел я. Сказать это разборчиво вышло не с первого раза, но она всё же остановилась, наклонилась ближе, вопросительно глядя мне в глаза, так что я для ясности добавил:-Ты мне так и щёки отобьёшь, и зубы повыбиваешь.
Девушка на секунду непонимающе приподняла брови, а потом весело засмеялась:
— Ещё до конца в себя не пришёл, а уже шутишь! Мне бы такую стойкость. Нет, правда, это же восхитительно, с таким оптимизмом не пропадёшь. Если бы ты ещё не был таким упрямым… Боже мой, это хорошо что я за тобой пошла, а представь, если бы кто-то другой предложил тебе помощь, ты бы ему отказал, а он бы взял и ушёл! Всё, упал бы ты, разбился насмерть… — Она ненадолго замолчала, и я было обрадовался — монолог закончен — но, как оказалось, свою речь девушка прервала только чтобы набрать побольше воздуха в лёгкие и продолжить:-Я, когда ты начал падать, сначала испугалась, а потом обрадовалась — поняла, что я была права! Я люблю, когда оказывается, что я была права, хотя, я думаю, все любят, когда они правы. Но вообще не об этом речь. Ты когда последний раз ел? Думаю, давно. Вот ты и грохнулся. А ты знаешь, как мне было тяжело дотащить тебя до скамейки? Ладно, даже не в этом дело, тебе надо срочно выпить сладкий чай. Ты дойдёшь до дома? Ты можешь подождать меня здесь, я тут недалеко живу, принесу тебе в термосе. Запиши мой номер на всякий случай. Тебе нужно попить, но не кушать. Главное полежи ещё немного, я сейчас…
— Мне надо идти, — перебил её я. — Меня сестра дома ждёт.
Я никогда раньше не перебивал людей, знал, что это невежливо, но выслушивать болтовню этой девушки мне вообще не хотелось — говорила она много, но смысла в её словах было мало. Такие люди как она всегда казались мне глупыми, но сейчас я был обязан ей жизнью, а потому и постарался выражаться как можно более вежливо:
— Я благодарен за помощь, но твоя болтовня сбивает меня с толку, поэтому я лучше дойду до дома сам. — Я немного приподнялся на локтях, и, убедившись, что не упаду снова, сел, — Мне надо спешить, я должен покормить младшую сестрёнку.
Лицо девушки помрачнело:
— Но я просто хочу тебе помочь… Ты выглядишь несчастным, а я не могу пройти мимо человека, который нуждается в помощи. Тем более я не так уж и много говорю, просто хочу пообщаться. И где гарантия, что ты не упадёшь снова? Тебе далеко идти? Может вызовем такси?
