Уже не имея никаких сил ни возражать, ни спорить, я лишь молча кивнул и медленно пошёл в сторону дома. Честно говоря, у меня и правда было ощущение, словно я вот-вот потеряю сознание, но даже будь оно так, вряд ли бы мне как-то смогла помочь эта девушка. Скорее она сама заболтала бы меня до смерти, пытаясь нелепо шутить про программистов и называя меня маленьким мальчиком.
— Эй, ну чего ты так помрачнел? Я же развеселить тебя пытаюсь… — девочка попыталась заглянуть мне в лицо, но я отвернулся.
— Если хочешь проводить меня — можешь это сделать, но, пожалуйста, молча, юная медсестра, — холодно ответил я.
— Я не медсестра, я хирург! — воскликнула девушка, но, поймав мой хмурый взгляд, тут же успокоилась, замолчала.
Дальше мы шли в абсолютной тишине: я с двумя загруженными разными продуктами пакетами и она с пачкой гречневой крупы. Девушка-хирург молча плелась за мной, часто переставляя свои короткие ножки, чтобы не отстать, и высоко держа зонт, закрывая меня от дождя. И зачем только она за мной увязалась? Неужели я выгляжу так немощно? Зачем она пыталась шутить и говорила всякие глупые вещи? Выглядел ли я так же в Наташиных глазах, когда провожал её домой? В первый раз, наверное, да.
Тот день был таким же холодным и пасмурным, как и сегодняшний. Небо роняло на землю большие прозрачные слёзы, листья с деревьев, пожелтев, падали в лужи, корабликами плавая по воде, а от осеннего холода не спасали ни заклеенные окна, ни вязаные бордовые жилетки — наша школьная форма. Сидеть на химии было моим самым нелюбимым занятием, а химия — тем предметом, который я бы с радостью убрал из школьной программы. Запоминать однообразные формулы, писать химические уравнения и решать задачи не было чем-то нужным и важным почти ни для кого из класса, кроме красавиц Иры и Сони, которые собирались поступать в медицинский колледж после десятого класса — после девятого их почему-то не взяли, и я не был уверен, что они поступят и на этот раз — слишком уж бурные переговоры они вели посреди урока, который им бы следовало внимательно слушать.
— Ир, передай записку Андрею, — громко шептала Соня, чтобы я, услышав своё имя, обернулся, и она могла попросить меня помочь с заданием.
— То, что Андрей носит очки, не значит, что он умный, — закатила глаза в ответ на просьбу подруги девчонка. — Он сам-то ничего не написал ещё. Ему очки нужны только чтобы нефоршу лучше видеть.
«Нефоршей» у нас в классе называли Наташу, которая больше чем за месяц учёбы так ни с кем и не сдружилась, то ли из-за своего странного, мрачного стиля, то ли из-за стеснительности и необщительности. За всё время учёбы в нашем классе она разговаривала только со мной — тогда, на первое сентября, и с тех пор её голос был слышен лишь иногда на уроках, фразой «Я не знаю». Учителя Наташу тоже невзлюбили: ученица, которая постоянно засыпает, положив голову на парту, не знает ответа ни на один вопрос и слушает музыку на занятиях — совсем не тот персонаж, которого хотели бы видеть на своих уроках они. И только меня почему-то постоянно тянуло к ней. Это было не что-то, что можно объяснить логически, ведь Наташа не была похожа на модель из глянцевого журнала, да и харизматичной её было сложно назвать. Но всё же была какая-то прелесть в её бледной коже, вечно сонном и безэмоциональном лице, спутанных волосах и худых запястьях с красующимися на них фенечками. Наташа не была похожа ни на кого из тех, кого я знал раньше, и оттого казалась мне ещё более загадочной и удивительной. И то, как я на неё смотрел, со временем начали замечать сначала мои друзья, а потом и девочки, которые сидели за мной: Ира и Соня. И последние, в отличие от Гриши, моего лучшего друга, не просто подшучивали надо мной, а обсуждали нас с Наташей почти постоянно. Зачем им это было нужно, я не понимал: сильно красивым или желанным парнем я бы себя не назвал, да и с Наташей мы не общались с того самого момента, как вернулись на линейку после короткого диалога на лестнице. И всё же сидя на химии девочки шептались именно о нас с ней.
— И что он в ней нашёл? — Соня артистично вздохнула, словно играла в каком-нибудь дешёвом фильме, а не сидела на уроке химии, безнадёжно пытаясь сообразить хоть что-то. — Она же ну… Странная…
— Разум мужчин — мистическая тайна, никогда не поймёшь, что у них на уме, — снова закатила глаза Ира. Кажется, закатывать глаза было её любимым занятием. — Интересно, он признается Наташе..?
— Кстати, да! — уже чуть громче ответила ей подружка, словно она хотела быть уверенной, что я услышу каждое слово, что они сейчас скажут. — Было бы мило, если бы он, например, проводил её до дома…
— Да-да-да! У неё ведь такой тяжёлый портфель. Она бы оценила, если бы Андрей предложил ей помочь.
Под конец предложения Ира уже говорила почти во весь голос, так что слышал её совет не только я, но и учитель.
— Ирина, Софья, отложить разговоры на занятниях! Или вы желаете заняться уборкой кабинета после урока?
Девочки резко дёрнулись, а потом замотали головами:
— Нет-нет, простите, Виталий Михайлович! — Соня опустила голову, сделав вид, что что-то записывает, а потом, немного наклонившись к соседке по парте, прошептала:-Надеюсь, Андрей понял наш намёк.
Ира лишь тихонько хмыкнула в ответ, и потом замолчала насовсем, показывая этим, что всё что хотела сказать, она уже сказала. Что за намёк я должен был понять и зачем они делают какие-то намёки я не соображал совсем: если они хотели, чтобы я проводил их до дома, почему не могли сказать об этом прямо? Любой парень из нашего класса был бы счастлив прогуляться с Ирой или Соней. А если они намекали на то, чтобы я предложил поднести портфель Наташе, то тут всё становилось ещё непонятнее: зачем им это вообще? Разве это не Ира постоянно смеялась с Наташиного стиля, и не Соня говорила, что ни один парень и не посмотрит в сторну Наташи, если она продолжит избегать людей? Но пусть мотивы красавиц мне были непонятны, то, что мне стоит подойти к Наташе, я понял наверняка — раз уже даже они говорили об этом, а потому, как только прозвенел звонок, я пулей метнулся на улицу, чтобы дождаться, когда Наташа выйдет из школы и я смогу поговорить с ней, не беспокоясь о толпах детей вокруг.
И Наташа вышла. Вышла в своей чёрной кожаной курточке и высоких ботфортах, глядя куда-то вниз и слушая музыку в наушниках, и, не обратив на меня никакого внимания, быстро направилась к калитке, отделяющей школьную территорию от старых грязных панельных домов, выстроенных рядами вдоль улиц.
— Наташа! — крикнул я, пытаясь привлечь её внимание, но девочка никак не отреагировала: видимо музыка в её наушниках звучала слишком громко. Опасаясь, что сейчас она уйдёт и я уже не смогу её догнать, я, перепрыгнув сразу через несколько ступенек, схватил её за рюкзак и во всё горло закричал:-Наташа, давай я провожу тебя домой!
Остановилась не только Наташа. Остановились все. Остановились, глядя на меня так, что моему сердцу тоже захотелось остановиться. Но уже через секунду школьники двинулись дальше, смеясь с того, как я, крича на весь двор, предложил Наташе провести ее домой, и обсуждая, согласится ли она на это предложение. А я так и остался стоять, не отпуская Наташин портфель, так что девочке пришлось постараться, чтобы повернуться, посмотреть мне в лицо, а потом, сняв наушники, спросить:
— Что-что?
От того факта, что моё предложение слышали почти все, кто находился в тот момент на школьном дворе, но не та, к кому я обращался, мне стало невероятно смешно, так что я глупо хихикнул, а потом, осознав, как нелепо выгляжу, покраснел, и пробормотал себе под нос:
— Наташа, давай я тебя провожу.
Девочка нахмурилась:
— Я тебя правильно поняла? Ты хочешь проводить меня домой?
Её голос звучал тихо, но я, несмотря на шум вокруг, слышал только его, как будто не существовало ни школы, ни орущих детей, ни смеющихся старшеклассников, ни ругающих кого-то учителей, ничего и никого кроме Наташи, которая стояла передо мной в своих странных ботфортах и смотрела так, словно я предложил ей совершить какое-то преступление мирового масштаба.
