Назавтра весь 10-А собрался на даче у Лёши Демидова. Витя пришел туда только ради того, чтобы не отрываться от коллектива – все-таки со многими они целых 10 лет учились вместе, а с некоторыми, включая Лёшку и Вовку, они ходили еще в детский сад. На даче было два этажа, и ребята разбрелись по комнатам. Конечно, ни о каком уединении не могло быть и речи – комнат-то мало было. Но все равно все, изрядно поддатые, вповалку завалились спать, а Витя засобирался домой.
– Коростелёв, ты куда? – спросила Юлька Горячева.
– Мне домой уже пора, – ответил он.
– Боишься, что тебя опять папаня выдерет ремнем? – спросила Анька Шевченко.
– Иди ты, Шева, знаешь куда! – проворчал он.
– Анька, ну как же ты не понимаешь, – сказал Лёшка Демидов. – Токарева уехала, теперь ему не с кем спать.
– Я с кем попало не сплю, – сказал Витя.
– Ах какие мы правильные! – засмеялся Вовка Козаков.
– Счастливо оставаться, – сказал Витя. – Чао-какао!
– Витёк, ты хоть нас не забывай, – сказал Генка Козлов. – Мы же всё-таки 10 лет вместе учились.
Витя пошел пешком по трассе, поймал такси и приехал домой не слишком поздно. Родители, как ни странно, не ругались, несмотря на то, что от него попахивало вином. Тем не менее, он был в форме. И вообще дал себе зарок больше не напиваться в хлам как у Любки на дне рождения. Интересно, как она там? Наверное учится в школе где-нибудь в Тель Авиве и не исключено, что ее посадили на класс ниже – она же не успела закончить школу в Советском Союзе. Эх жаль, невозможно ей написать.
В ту ночь ему приснилась Люба. Будто бы она пришла к нему домой, они сидели, болтали, слушали музыку и пили вино. Потом она сказала: "Витя, мы с тобой еще встретимся обязательно. Я прилечу в Воронеж". Интересно, быть ли этому? Ведь границы нашей необъятной Родины закрыты наглухо.
Глава 5. Надо, Витя, выбрать правильный вуз
После школы Витя пошел, конечно, в политех. Точнее, родители за него решили, куда ему поступать. Сначала он хотел идти в универ на филфак, ибо по русскому и литературе он всегда был первым. Недаром Елена Петровна, которая была их бессменной классной руководительницей с четвертого по десятый классы, нередко поручала ему проверять тетради. Но Петр Григорьевич, когда сын озвучил ему свой выбор, презрительно фыркнул:
– Ну что это за профессия такая – филолух! В школе, что ли, будешь на чужих оболтусов нервы тратить?
– А Елена Петровна говорила, что из меня выйдет замечательный учитель. Зря, что ли, я сначала был председателем совета отряда, потом комсоргом? Не говоря о том, что она мне одни пятерки ставила.
– Мало ли что тебе Елена Петровна говорила! – гнул свою линию Петр Григорьевич. – Она женщина, и ей место именно в школе. А ты мужчина и должен выбрать хорошую денежную специальность. Ты должен сделать карьеру в конструкторском бюро как я.
– Пап, но я равнодушен к инженерному делу…
– Болван! В политехе есть военная кафедра. Ты что, хочешь чтобы тебя на целых 2 года в армию загребли? А если ты в институте будешь исправно посещать занятия по военному делу, то по окончании учебы получишь звание офицера запаса.
Это была правда. Пусть тогда, в 1977 году, в Афганистан еще не брали ребят, но спустя два года начали их туда призывать выполнять так называемый интернациональный долг. А потом они оттуда возвращались либо покалеченными, либо в цинковых гробах. Но и без Афгана примерять солдатскую шинель было сомнительным удовольствием, поэтому Вите больше ничего не осталось кроме как подать документы в политех. И вообще спорить с отцом – себе дороже.
Политех заканчивали его родители, и оба сделали карьеру. И действительно по советским меркам их семья была обеспеченная: у них были квартира, машина и дача. Мать с отцом много работали, и Витя их почти не видел – в основном он общался с бабушкой, которая его нянчила с рождения, а потом встречала его из школы, кормила обедом, и они беседовали обо всём на свете. А родители только назидали, приказывали да запрещали, и он покорно их слушался. Или делал вид, что слушался.
В студенческие годы они продолжали следить за ним, но уже меньше чем в школе. Ничего не имели против того, чтобы их выросший сын ходил на вечеринки, но чтоб к полуночи как штык был дома. Он действительно старался приходить домой вовремя, но затаил обиду на отца, который его выпорол ремнем в 10 классе, и с тех пор у них отношения сильно испортились. Иногда Витя его слушал, а потом исподтишка делал всё по-своему.
А вообще парень он был видный – высокий статный блондин нордического типа. Его можно было принять за литовца, латыша или эстонца, хотя у них в роду вроде не было ни прибалтов, ни викингов. Девчонки на него заглядывались, но он серьезно ни за кем не ухаживал: во-первых, не мог забыть Любу уже не первый год, во-вторых, стоило ему только заикнуться, что дома родители ждут, и мама будет волноваться, те только посмеивались и приговаривали: "Хуже нет с маменькиными сынками связываться".
К тому же, после того злополучного вечера, мать ему сказала, что до свадьбы не должно быть никаких отношений, иначе придется воспитывать чужака. Интересно, бабушка Даша то же самое говорила его отцу? Вроде не похоже. Наоборот, она была всю жизнь очень дружна с невесткой, его мамой. Интересно, однако! Как же он будет себе невесту искать если мать запрещает близкие отношения с девушками?!
Ну что ж, раз не получается заводить отношения с девушками, придется "учиться, учиться и учиться". В те годы действительно было принято цитировать дедушку Ленина. Поэтому Витя из библиотек не вылезал и получал повышенную стипендию. И даже в партию вступил по настоянию родителей. "Ну вот, теперь тебе карьера в КБ гарантирована, – радовался Петр Григорьевич. – А девчонки никуда не денутся, наоборот, они еще сами будут за тобой бегать если будешь хорошо зарабатывать". А что девчонки? С кем попало Витя не хотел встречаться, да и стеснялся первым подходить к ним. Выходит, что ему нужна та, которая бы сама проявила инициативу как это сделала Люба.
– Всё еще скучаешь по этой жидовке? – спрашивал отец.
– Папа, она не жидовка, а еврейка, – парировал Витя. – Чем тебе евреи не угодили?
– Она Родину предала, а нам таких не надо. А ее папаша опозорил всё наше конструкторское бюро. Оказывается, мы там держали предателей Родины, стыд и позор!
– А что, они не имеют право жить там, где живут другие евреи?
– Но представь: там война, наркотики, безработица и арабы со всех сторон. Мы с мамой работаем, и никто нас не уволит, а на Западе бывает, что на всех работы не хватает. Да-да, безработные обречены на погибель. Небось, поди, Циля и Давид прокляли всё на свете, что увезли туда своих детей, а обратной дороги нет. Никто их теперь в Советский Союз не пустит – и поделом им!
– Пап, ты что, завидуешь Токаревым, что они уехали? – спросил Витя.
– Да как ты смеешь так говорить?! – взвился Петр Григорьевич. – А еще тебя в партию приняли. Впрочем, Давид тоже был в партии, а потом мы его с позором выгнали оттуда.
– Зато они мир посмотрели. Их поездом повезли в Вену. Подумай, они пол-Европы увидели из окна поезда.
– А теперь, небось, не знают как выбраться из этого сраного Израиля.
– Откуда ты знаешь? Ты что, им писал, звонил? Ну-ка признавайся.
– Прекращай хамить отцу, а то опять получишь. Хоть тебе уже за 20 перевалило, мозгов у тебя, похоже, не прибавилось. И вообще давай закончим этот разговор. Советский Союз большой – езжай куда хочешь: Прибалтика, Кавказ, Средняя Азия, Дальний Восток. Будешь зарабатывать и кататься в отпуск куда угодно. Зря, что ли, я тебя возил то в Киев, то в Ленинград, то в Крым?
– Я не хамлю, я говорю.
– Найди себе хорошую русскую девушку, а про Любку забудь. Она, небось, сейчас кусает локти, что уехала со своими родоками и осталась без аттестата. Теперь будет там всю жизнь мыть полы.
