Выскочив за дверь, я огляделась по сторонам. Уже потом я поняла, как рискованно поступила, но в тот момент ничего не могла с собой поделать, несмотря на то, что холодный пот струился по спине, под мышками и сзади по ногам. Услышав удаляющийся шорох шагов, я прищурилась в направлении, откуда долетали звуки. Мне показалось, что я вижу среди хурмы убегающую человеческую фигуру в мешковатой одежде, и я ощутила, как кровь отхлынула от моего лица.
– А, это олень – его иногда можно увидеть в секции «Дары леса», – отозвался господин Хакота, когда я рассказала ему про журнал и удаляющуюся фигуру. – Людей он боится, поэтому сразу удирает.
– Про оленей мне не говорили, – чуть раздраженно возразила я. – И в брошюре, которую вы мне дали, о них не упоминается.
Господин Хакота помахал рукой, словно призывая меня успокоиться, и понизил голос.
– То, что я сейчас скажу, должно остаться между нами, – начал он.
Все-то у вас «должно остаться между нами», чего ни коснись, чуть было не выпалила я, но вовремя прикусила язык.
– Не так давно произошел инцидент, при котором детеныш оленя сбежал из зоопарка, и его так и не нашли. Говорят, он прибежал сюда и обосновался в парке.
– И вы не пытались поймать его?
– Мне жаль беднягу. – Господин Хакота пожал плечами, очевидно, не испытывая ни толики вины. – Мы ни разу не получали жалоб на то, что он наносит какой-либо ущерб, и на собрании решили, что здесь, в сущности, нет причин для беспокойства. Думаю, для нас на первом месте должно стоять качество жизни оленя.
Мысленно я хмыкнула: качество жизни – это, конечно, замечательно, но слишком уж на многое в этом парке смотрят сквозь пальцы. Мало-помалу я переставала воспринимать его как обычный парк, тщательно патрулируемый и ухоженный, и начинала относиться к нему как к чему-то вроде Серенгети или Йосемитского национального парка, где граница между контролируемой общественной территорией и дикой природой, которая предоставлена самой себе, несколько размыта.
– А что же вы тогда думаете о перевернутых страницах?
– Наверное, это ветер.
– Окна были закрыты.
– Да, но в эту хижину ветер пробирается сквозь щели. Я-то знаю, сам работал там некоторое время.
Господин Хакота обхватил себя обеими руками и поежился, изображая, насколько ему было холодно.
– И потом, вы сказали, что читали «Журнал ОДП», да? Так он же тонюсенький. Не поймите меня превратно, я его большой поклонник и ни одного номера не пропускаю, но иногда дома он как примется летать, так хоть раздвижные рамы закрывай.
Меня чем-то поразила эта маленькая речь господина Хакота, изобилующая правдоподобными подробностями. Человеком он был неплохим, даже скорее хорошим. Любил свою работу, любил этот парк. Но вел себя весьма напористо, выражая свои взгляды.
– Да вы не беспокойтесь! Ничто вам не угрожает, – заверил он, поднимая большие пальцы.
– Ясно, – ответила я, и кончик моего пальца сам собой начал было подниматься в подобном жесте, но в последнюю секунду я решила, что не настолько внушаема, и добавила: – Если еще что-нибудь случится, я выйду на связь по рации.
– Всегда пожалуйста! – Он постучал себя по пояснице.
Странный какой разговор, задумалась я. Мы оба говорили спокойно и сдержанно, но тем не менее я ощущала острое напряжение между нами. Мне стало ясно: господину Хакота я проиграла.
Пораженная ощущением проигрыша, напоминающим мороз по коже, я застегнула свою оранжевую куртку и вышла из здания, и тут меня догнала госпожа Кудо.
– Мы заказали маркеры, и они пришли быстрее обычного, так что я отдам их вам прямо сейчас, – сообщила она и вручила мне коробку с названием сайта почтовой рассылки товаров для садоводства.
Как только я привыкла бродить по лесу, меня стало беспокоить то, как ярко белеют воткнутые в землю маркеры, поэтому я предложила выбрать более естественный и менее заметный для посетителей парка оттенок, если таковой существует. «У них есть еще деревянные, – сказал господин Хакота, – давайте их попробуем». В таких делах он проявлял подлинную обстоятельность, поэтому составить всестороннее мнение о его личности было непросто.
– А забавно вышло с оленем, да? – заметила госпожа Кудо, ставя коробку с маркерами на заднее сиденье багги.
– Здесь очень терпимо относятся ко многим вещам, – откликнулась я.
Госпожа Кудо пожала плечами и расхохоталась, явно развеселившись.
– Народ в этой секции не очень-то ладит с секцией зоопарка. Только не говорите об этом никому. – Она поднесла палец к губам. – Господин Хакота и директор зоопарка пришли на работу в компанию с разницей в год, и, похоже, директор зоопарка не на шутку третировал господина Хакота, когда тот только приступил к работе.
– Сколько же лет назад это было?
– Наверное, около сорока.
Стало быть, господин Хакота целых сорок лет точит на обидчика зуб? Эта мысль поразила меня – впрочем, я вполне могла его понять.
– Зато с директором музея у него самые теплые отношения, – добавила госпожа Кудо.
Директор музея пришел работать в парк через год после господина Хакота. Видимо, тот без стеснения выложил все эти подробности госпоже Кудо на вечеринке по случаю окончания ее первого года работы.
Стоя возле конторы, я сообщила госпоже Кудо о случае с журналом и удаляющейся тенью. Насчет тени она ответила, что трудно судить наверняка – то ли это олень, то ли посетитель, – но признала, что с журналом вышло странно.
– В смысле, если бы это был ветер, он сдул бы его со стола, верно? И даже если бы ветер действительно перелистал страницы, странно, что он остановился именно на интервью с Исагирре. Оно ведь напечатано почти в самом конце, да?
– Да, – подтвердила я, и когда отметила, что она, видимо, хорошо знакома с журналом, у нее засверкали глаза.
– Я же болельщица «Кангрехо», так что читаю каждый номер. Они часто публикуют интервью с игроками. Я зафанатела, когда увидела центрального полузащитника, его зовут Дзюн Юриока, в матче чемпионата молодежки он забил гол головой, так что все лицо было в крови. Это случилось осенью, в мой последний школьный год. Тогда я и решила устроиться сюда на работу.
– А-а!
Я понимала, насколько желанным местом работы для болельщика «Кангрехо» может стать парк по соседству со стадионом. О Дзюне Юриока я никогда не слышала и не видела его, но госпожа Кудо объяснила, что он здоровенный и лысый, и хотя техника у него не на высоте, боевого задора хоть отбавляй.
– Я всегда надеялась, что игроки придут в парк, пока я здесь, но пока не дождалась. Наверное, для посещений такого огромного парка у них нет времени. А если кто-нибудь и заблудится здесь, то наверняка опять Исагирре. – И она, странно смутившись, добавила: – Конечно, против Исагирре я ничего не имею! На самом деле он мне тоже нравится. Просто я предпочитаю Юриока, вот и все.
Пока она оправдывалась таким образом, я кивала, хотя и не думала укорять ее за сказанное. Ей явно требовалось чем-то компенсировать разочарование от того, что в парке заблудился Исагирре, а не Юриока.
– В футболе я не разбираюсь, но читала, что Исагирре уехал в Испанию после того, как «Кангрехо» перевели в низшую лигу, а через полгода вернулся и возобновил контракт, когда команду снова повысили, – сказала я госпоже Кудо, вспомнив, что и полотенце, и шарф на деревьях принадлежат Исагирре.
Я сомневалась, что это имеет какое-нибудь отношение к призраку гоминина Обаяси, которого так боялась моя предшественница, или к убегающей фигуре, которую видела я, но мысли о том, что журнал остался открытым на странице с Исагирре, точили меня. Однако как Исагирре с его улыбкой тихони, который воды не замутит, мог быть связан с перечисленными событиями, оставалось выше моего понимания.
– Да, все это так. Первый месяц или около того он входил в форму и больше просиживал на скамье запасных, а потом был тот матч, когда он вышел на поле на семьдесят девятой минуте и забил потрясающий штрафной. Так для него, похоже, что-то сдвинулось, он вернулся в стартовый состав и забил… забыла, сколько голов. Кажется, он вошел в четверку по количеству голов во всей лиге, и это при том, что играл только полсезона, – в самом деле достижение.
