Вышинский: От кого Кудряшев получил такое задание?
Богуславский: От Муралова».
А вот показания обвиняемых Муралова и Шестова.
«Муралов:…В Прокопьевске мы пытались в 1934 г. совершить террористический акт против Молотова, но акт оказался неудачным. Так что фактически никаких террористических актов в Западной Сибири не было совершено.
Вышинский: Не удались?
Муралов: Да, не удались.
Вышинский: А подготовлялись?
Муралов: Подготовлялись.
Вышинский: Не удались потому, что вы отказались, или это от вас не зависело?
Муралов: Нет, тогда просто не удалось.
Вышинский: Расскажите, пожалуйста, поподробнее, как была организована попытка совершить покушение на жизнь Молотова, кому вы дали такое поручение, кто это организовал?
Муралов: Я поручил это Шестову. Он сказал мне, что у него есть уже подготовленная группа, во главе которой стоял, кажется, Черепухин, и что подготовлен шофер, который готов пожертвовать своей жизнью, чтобы лишить жизни Молотова. Но в последний момент шофер сдрейфил, не рискнул пожертвовать своей жизнью, и таким образом сохранилась жизнь Молотова.
Вышинский: В чем выражалась попытка покушения?
Муралов: Автомобиль должен был свернуть на полном ходу в канаву. При таком условии автомобиль переворачивается по инерции вверх ногами, машина ломается, люди…
Вышинский: Позвольте спросить Шестова. Подсудимый Шестов, вы подтверждаете в этой части показания Муралова?
Шестов: Да. Припоминаю еще, что в начале июня 1933 г. я говорил Муралову, что ожидается приезд в Кузбасс Орджоникидзе, и получил от Муралова установку на совершение террористического акта против Орджоникидзе.
Вышинский: Получив прямое поручение от Муралова о подготовке террористических актов, что вы сделали практически?
Шестов: Когда я узнал о приезде Молотова, я сделал распоряжение Черепухину о немедленном выезде в Прокопьевск для личного руководства террористическим актом против Молотова. Он так и поступил. Как потом он мне сообщил, он поручил Арнольду совершить этот террористический акт. В подготовительном плане предусматривалось совершение террористического акта путем автомобильной катастрофы и было выбрано два удобных места. Это, кто знает Прокопьевск, возле шахты № 5, по направлению к рудоуправлению, и второе место – между рабочим городком и шахтой № 3. Там не канавка, как говорил Муралов, а овраг метров в 15.
Вышинский: «Канавка» в 15 метров! Кто выбирал это место?
Шестов: Я лично вместе с Черепухиным.
Вышинский: Кто говорил исполнителям об этих местах?
Шестов: Исполнителям говорил Черепухин. Он сказал мне, что ему удалось посадить за руль машины Арнольда.
Вышинский: А кем был тогда Арнольд?
Шестов: Арнольд был зав. гаражом. Он опытный шофер. Причем, как мне говорил Черепухин, он даже предусмотрел дополнительную перестраховку. Она заключалась в том, что если почему-либо Арнольд сдрейфит, вторая машина, грузовая, идущая навстречу, должна ударить в бок легковую машину так, что обе машины должны были полететь в овраг.
Действительно, Арнольд вез Молотова, повернул руль и тем самым дезориентировал тяжелую машину, которая проскочила в надежде, что Арнольд попал в овраг. На самом деле он хотя и повернул руль в овраг, но повернул недостаточно решительно, и ехавшая сзади охрана сумела буквально на руках подхватить эту машину. Молотов и другие сидящие, в том числе Арнольд, вылезли из уже опрокинутой машины. Вот что мне докладывал тогда об этом Черепухин. Анализируя это положение вместе с Черепухиным, мы пришли к заключению, что Арнольд дал недостаточное количество газа и сделал недостаточно крутой поворот.
Вышинский: Позвольте спросить Арнольда. Обвиняемый Арнольд, вы слышали показания Шестова? Правильно он показывал?
Арнольд: Техническое оформление недостаточно обрисовано…
Вышинский: А по существу факт был?
Арнольд: Да, был».
* * *
На допросе в судебном заседании Арнольд сказал: «Ко мне утром приезжает в контору Черепухин и говорит: «Сегодня будет Молотов. Смотри, опять не прозевай». Я ответил, что сделаю. Я подал машину к экспедиции. Место, в каком я должен был сделать аварию, я знал хорошо: это – около подъема из шахты № 8. Там имеется закругление, на этом закруглении имеется не ров, как назвал Шестов, а то, что называем откосом – край дороги, который имеет 8—10 метров глубины, падение примерно до 90 градусов. Когда я подал машину к подъезду, в машину сели Молотов, секретарь райкома партии Курганов и председатель краевого исполкома Грядинский. Мне сказали, чтобы я ехал на рабочий поселок по Комсомольской улице. Я поехал. Когда я только стал выезжать с проселочной дороги на шоссейную, внезапно навстречу мне летит машина. Я тогда понял, что Черепухин мне не поверил, значит, послал вторую машину. Я думать долго не успел. Но я испугался. Я успел повернуть в сторону, в ров, но в этот момент меня схватил Грядинский и сказал: «Что ты делаешь?»
Вышинский: Что вас здесь остановило?
Арнольд: Меня остановила трусость…».
Вот почти полный отчет о существовавшей до XXII съезда КПСС официальной версии по поводу аварии с автомашиной Молотова в 1934 году.
Что конкретного противопоставлено на XXII съезде этим материалам? Ничего, кроме нескольких бездоказательных фраз.
* * *
Я убежден, что любой объективный человек, говоря о т. н. периоде культа личности Сталина, не может обойти стороной политические процессы 1937–1938 годов. Можно и должно отнестись к ним критически, но забывать о них вовсе мы не в праве, если хотим по-настоящему разобраться в таком сложном вопросе, как вопрос о культе личности Сталина.
И я еще раз спрашиваю себя – на каком основании мы должны подвергать сомнению и опровержению материалы процессов 1937–1938 гг., материалы, основанные на показаниях, на единодушных показаниях десятков людей с довольно твердыми характерами и определенными политико-моральными установками?
Я помню, как в свое время буржуазная печать реагировала на эти процессы, утверждая, что единодушие обвиняемых по этим процессам, их обстоятельные и откровенные показания добыты НКВД при помощи каких-то изобретенных в нем сверхизощреннейших пыток, машин и т. д.
Может ли здравомыслящий человек согласиться с подобными утверждениями, кстати говоря, в немалой степени усиленными XXII съездом?
Не может.
Значит ли все вышесказанное, что я начисто отвергаю самую возможность существования в рассматриваемый период фактов произвола, осуждения невинных людей и т. д.?
Нет, не значит. Я отнюдь не собирался и не собираюсь отвергать не только такую возможность, но и вполне согласен с тем, что факты произвола, карьеризма, осуждения невинных людей и т. п. вещи имели широкое распространение в рассматриваемый период.
Но я спрашиваю себя – если контрреволюционные организации на одно из первых мест выдвинули план вызвать недовольство и озлобление среди населения СССР политикой партии и правительства, то разве не могли они приложить свою руку и к деятельности наших следственных, судебных и всех прочих тому подобных учреждений – государственных и общественных? Могли, и несомненно приложили.
Я спрашиваю себя, – если говорить о массовом характере произвола и необоснованных репрессий периода 1937–1938 гг. – вправе ли мы забывать о нашем государственном, советском, хозяйственном и даже партийном аппарате того времени? Вправе ли мы допустить, что весь этот миллионный аппарат, включая сюда и органы НКВД и правосудия, был совершенно свободен от конкретных носителей наследия прошлого – склочников, карьеристов и т. д.?
Прав или не прав был Сталин, когда, выступая 7 января 1933 г. на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), он говорил:
