— Ну, и кто наступил первый: невеста или жених?

— Конечно, мама первая наступила. Я у нее спрашивала.

Сима посмотрела на карточку старушки, что над кроватью Лены, и спросила:

— А в доме старший кто был?

— Кто? Конечно папа! У нас он был строгий…

Притаившаяся под одеялом, Нина засмеялась.

— Ты не спишь?

— Уснешь тут, разговоры такие…

— Ты еще с полчаса полежи, хорошо? — попросила Наташа.

— Зачем я тебе нужна?

— Вот и нужна. Ленка, расскажи что-нибудь, а то уснет. Расскажи, как тебя замуж выдать хотели за этого — за частника. Сколько раз прошу, не хочешь, вредная!

— А что рассказывать? Богатый, лысый, противный, тянучка такая… Он шоколадными тянучками торговал, рассылал мальчишек по базару, они бегали и кричали: «Ирис-тянучка по копейке штучка!»

— Ирис был вкусный? Небось часто угощал? — с завистью спросила Наташа.

— Угощал… Ирис мне тоже потом опротивел. И сейчас есть не могу.

— Ну, а потом что?

— Узнала, что мама согласилась меня замуж выдать, — и сбежала. И рада. Только боялась, что на стройку не примут.

— Рада? — переспросила Сима. — А замуж с тех пор выйти не можешь. Нельзя от свадьбы бегать!

— Я не жалею.

— Понятно!

— И совсем тебе ничего не понятно! — беззлобно ответила Лена. — Если ты про него, так я просто отвлекла… Стропилин сколько уж раз благодарил меня. Ему друга жаль было.

— Только для других и стараешься? А для себя ничего?

— А что для себя, Наташа? Он ведь мальчик… Ну, довольно. Я и так целый вечер болтаю. Расскажи теперь ты, Сима…

— Нечего мне рассказывать… Я слушать люблю. Могу, конечно, рассказать, как формовщик Редькин сегодня через опоку упал, да что в этом интересного? Мне ведь сверху, с крана, все видно.

— Высокая у тебя должность, — заметила Наташа. — Я обязательно в крановщицы пойду. Надоело мне в конторке отсиживаться. Только я не в литейный, там пыльно. Я бы в механический пошла, легко, просторно, цех длинный. Там у кранов и звонки громче.

«Смешно, — подумала полусонная Нина, невольно закрывая глаза, — о звонках говорят… при чем тут звонки?»

Она смутно почувствовала, что кто-то коснулся ее плеча, вздрогнула, подняла ресницы и увидела Наташу.

— Вставай!

Нина поднялась, но, не отбрасывая одеяла, спросила:

— Да зачем это?

— А вот зачем: Лена выше меня, Сима ниже, а ты как раз. Мы с тобой одинаковые, вот я и хочу на тебе платье свое поглядеть, на себе разве увидишь? Вставай…

— Не хочу, — ответила Нина, но потом ей стало неловко: вдруг Спиридонова подумает, что ей завидуют? И она проворно вскочила с кровати, стала на узкую дорожку у тумбочки.

— Только скорей, а то холодно.

— Холодно? Тогда надень и рубашку, у меня ведь и рубашка новая есть, теплее будет, да и платье лучше приляжет.

Она достала белую кружевную рубашку с голубыми бретельками. «Расхвасталась», — подумала Нина и торопливо надела рубашку, потом высоко подняла тонкие загорелые руки, и они едва почувствовали касание шелка, — так легко скользнуло по ним платье. Оно было еще не совсем готово и чуть-чуть широковато.

— На мне будет хорошо, — сказала Наташа, но все же подколола платье булавкой.

Лена и Сима стояли здесь же; одна держала воротничок, другая — недошитую косынку.

— Этот воротничок как раз пошел бы к платью. — Лена стала надевать его. — А ты, Сима, дай свою косынку. Заодно.

— Бросьте, что я вам, кукла для ваших обновок?

Но все же не отталкивала подруг и смотрелась в зеркало.

— Чем не невеста? Хоть сейчас под венец, — говорила Наташа, осматривая складки платья.

— Выдумала, как не стыдно? Ты сегодня весь вечер про это…

— Молчи! — Наташа серьезно посмотрела на Лену и Симу, хлопнула в ладоши. — Молчи и слушай: это все твое! Ясно? Твое!

— Мое? Как мое?

— Твое! Это мы тебе… приданое готовим.

— Глупости какие! — стаскивая косынку, крикнула Нина и прикусила губы, чтобы пересилить слезы.

— Постой, погоди, Ниночка, не сердись. Тебе ведь замуж скоро выходить. Как же без приданого?

— Ничего не хочу! Я замуж не собираюсь…

— Все равно выйдешь! — настаивала Наташа, обнимая Нину. — Ты пожалей нас, мы целый месяц трудились. Ты думаешь, только рубашка, платье, косынка да воротничок? Сима, покажи ей…

— Не хочу! Не нужно мне!

— Бери, бери, а то разревусь вместе с тобой! — торопливо говорила Наташа, обнимая и целуя Нину в шею и лицо и не давая ей отталкивать себя.

— Бери, Нина, а не то убьем! — улыбнулась Сима.

— Если ты не возьмешь, это ужас будет! — воскликнула Лена.

А Нина в новом платье и косынке, босая, окруженная подругами, не зная, что сказать, беспомощно улыбалась сквозь слезы.

Да, милые, хорошие, добрые, замечательные у нее подруги! Как все хорошо они придумали, спасибо им за все, за их доброту, за ласку. Только вот не совсем угадали… Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Много еще царапин успеет зажить до свадьбы.

Поздняя весна наконец расщедрилась на тепло, растопила снега, одела зеленью тополя и, веселая, солнечная, тихая, подошла к лету…

С тополей облетал пух. Он застревал в траве, в лопухах, плыл по ручью. Ручей был маленький, извилистый. На каждом его изгибе пушинки собирались, будто пена. Особенно много собралось их в том месте, где ручей преградила коряга. Петька в своей неизменной красной рубахе ткнул в это место палкой. Палка изогнулась, из-под нее взлетели брызги.

— Ну тебя! — сказал товарищ паренька, вытирая лицо рукавом рубахи.

А пушинки поплыли дальше.

Вытерев лицо, паренек поправил фуражку и пошел вдоль ручья по плитам тротуара. Он был меньше Петьки, и это, должно быть, огорчало его. В каждом поступке товарища он видел намерение показать свое превосходство. Вот и сейчас ему показалось, что Петька нарочито забрызгал его. А теперь стоит, улыбается. И в самом деле, Петька стоял и улыбался, глядя, как по ручью плыли пушинки.

Хотелось хоть чем-нибудь досадить Петьке, и он сказал:

— Бригадир у нас лучше, чем у вас.

— Эх ты, Васька! Опять обиделся…

— Ничего не обиделся! Просто тебе говорю, что наш Федор…

— Лучше нашей Нинки?

— Факт! Мы за неделю больше вашего сделали!

Петька отшвырнул от себя палку. Палка была гибкая. Она ударилась о камень, лежавший на углу улицы, и, подпрыгнув, звонко стукнула по водосточной трубе.

— А чем мы виноваты, что в вашу смену заготовительный цех больше деталей подает?

— Тем и виноваты, что у вас такой бригадир. Про то и говорю. Нашему всегда подают сколько требуется. Особенно Пушкарев по этому делу мастер.

— Секрет знает, что ли? — усмехнулся Петька.

— Секрет!

— Так пусть с Нинкой поделится.

— Дожидайся!

Петька неожиданно засмеялся.

Васька насторожился:

— Чего ты?

Петька подобрал палку и пошел вдоль ручья, хлопая наотмашь по воде. Он знал, что Васька теперь не обидится и не отстанет, пока не узнает, отчего Петька смеется.

— Был бы ты, говорю, побольше да поумнее, то понимал бы, какая вам опасность грозит.

— А какая? — спрашивал Васька, покорно вытирая лицо.

— Скоро ваш Пушкарев попадет в подчинение к нашему бригадиру. И секрет свой расскажет.

— Дожидайся! К вам в бригаду он не пойдет.

— Эх, ты! Был бы постарше, с первого слова понял бы, — ответил Петька и, стараясь показаться равнодушным, посмотрел на небо. — Опять дождь будет.

Петька угадал. Прошло две-три минуты, а полутемные тона лежали уже на всем: на сырых заборах и стенах домов, на зелени скверов, на скользких тропинках. Даже рельсовая колея потеряла свой острый летний блеск.

Переполненный трамвай заскрипел на повороте улицы, чуть замедлил ход. И, словно воспользовавшись этим, из трамвая выпрыгнул Семен Пушкарев и быстро побежал к темно-зеленому, ровно подстриженному кустарнику. По той стороне шла Нина.

— Понял? — спросил торжествующе Петька. — Чуть не убился ваш Пушкарев, а прыгнул, только увидел нашего бригадира! Сейчас он ей секрет скажет…