Должно быть, именно широким жестом, умением охватить все в общем и целом и категорически высказать то или иное суждение, он и покорил Софью Анатольевну. В прошлом году Софья Анатольевна окончила индустриальный институт в Уралограде, но тяжело заболела воспалением легких, долго лечилась и приехала в Кремнегорск только теперь. Случилось так, что она не смогла приступить к работе. Этому помешали два обстоятельства: прежде всего — слабое здоровье, а затем — признание Сергея Сергеевича. Софья Анатольевна не верила в любовь с первого взгляда, но чувство Громова было настолько сильным, смелость настолько привлекательной, что она решила уступить. Тем более, что перед этим убедилась, как неинтересна и даже глупа молчаливая любовь. Нет, любовь должна иметь смелый язык, смелый взгляд, смелый жест. Недаром же в дневнике покойной матери она прочитала, что женщинам нравятся смелые мужчины. Все это кончилось тем, что Софья Анатольевна получила отсрочку еще на год, положила свой диплом на дно чемодана и собиралась в ближайшие дни перевезти свой чемодан из общежития в новую квартиру Сергея Сергеевича, где заканчивалась последняя отделка. Софье Анатольевне очень понравилась квартира. Предстояло много чудесных хлопот, которые нисколько не утомляют женщину, а наоборот, делают ее совершенно счастливой. После того, как она сказала Черкашину, что выходит замуж, ей оставалось сделать еще только две формальности: написать отцу и отправиться с Сергеем Сергеевичем в загс.

Отец Софьи Анатольевны жил в Тигеле. Это был известный на Урале художник. На банкете, после бокала шампанского, Софья Анатольевна, показывая на широкое панно, изображающее панораму завода, спросила у Громова, знает ли он, что это картина ее отца. Сергей Сергеевич утвердительно кивнул. Еще бы! Кто на Урале не знает художника Токарева! Ей было приятно услышать это, однако она не часто испытывала гордость за отца. На то у нее были свои причины. Поэтому письмо отцу получилось коротенькое, сухое, похожее на хроникальную заметку… Теперь оставалось побывать в загсе. Было решено, что Софья Анатольевна будет ждать Сергея Сергеевича в сквере, у почты, на условленной скамейке.

Ждать пришлось долго. Сергея Сергеевича задержали непредвиденные обстоятельства.

В те годы многие молодые инженеры и техники знали теорию и почти не имели практики. Получив образование, необходимое для того, чтобы двигать жизнь вперед, они отсиживались в кабинетах и конторках. До прямого участия в жизни, до тяжких ее испытаний и счастливо-радостных побед было еще далеко. Командирами производства назначались вчерашние рабочие, пришедшие сюда рыть котлованы и возводить стены и научившиеся управлять техникой, полные опыта, но не имеющие достаточных технических знаний. И вот раздался призыв: «Место инженера и техника — на производстве! Идите и обогащайтесь опытом, идите и обогащайте других своими знаниями, учите жизнь и учитесь у жизни».

— В самом деле, это же ясно, черт возьми! — говорил Сергей Сергеевич, вскидывая руку. — Как же мы не додумались до этого сами?!

Получив указание приблизить инженеров и техников к производству, Сергей Сергеевич немедленно созвал совещание и предложил наметить мероприятия. Он все время посматривал на часы и всех торопил, но конкретных мероприятий как назло сразу нельзя было придумать. Тогда Сергей Сергеевич предложил пока решить вопрос в самых общих чертах.

— Итак, — сказал он, — поручим начальникам отделов раскрепить людей по участкам, а денька через три соберемся, обсудим. А сейчас я должен бежать… меня ждут.

Участники совещания поднялись, начали суетливо собирать бумаги, только Плетнев и Николай остались на своих местах. Плетнев сидел с молчаливой усмешкой и чертил по бумаге красным карандашом. Николай беспокойно оглядывался. Он давно хотел что-то сказать, но не находил удобной минуты. Наконец, когда Сергей Сергеевич хлопнул большой своей ладонью по зеленой папке, давая понять, что он больше не может задерживаться, Николай сказал, точно выпалил:

— Разве дело только в том, чтобы закрепить участки за инженерами и техниками? Их самих надо перевести на производство. Я прошу вас, Сергей Сергеевич, отпустить меня обратно в цех.

— Не путай одно с другим! — отмахнулся Громов. — Ну, кажется, все?

Оставшись один, посмотрел на часы, с огорчением покачал головой, поднял телефонную трубку и попросил соединить с управлением. Надо было доложить руководству, что все будет в порядке. Сергей Сергеевич еще раз глянул на часы и даже присвистнул — он опаздывал уже на полчаса. Быстро собрав бумаги и засунув зеленую папку в стол, он хлопнул дверью кабинета, уловил поющий звон замка и бросился вниз по лестнице, задевая за решетку перил полою черного кожаного пальто.

В вестибюле ему преградил путь Николай.

— А, опять ты, выдвиженец? Все в порядке, надеюсь? — проговорил Громов, отворяя дверь.

— У меня к вам дело, Сергей Сергеевич.

— Что ты говоришь? Ты подумай, а? А я вот собрался. Шофер ждет, гудит, подлец, покоя не дает.

Его крупное мясистое лицо с большими карими глазами приняло чуть растерянное выражение. Он дотронулся до козырька кепки, сдвинул ее к затылку, обнажив седые виски и озираясь по сторонам, словно ища поддержки, — хотя бы подлокотников, на которые постоянно опирался, сидя в своем удобном кресле, и, не найдя их, торопливо произнес:

— Ну, выкладывай сразу.

— Хочу обратно в цех, Сергей Сергеевич, — проговорил Николай, уже понимая, что напрасно начал разговор на ходу. «Надо было подождать до завтра, все испорчу…»

— Ты опять за свое? Квалифицируйся, грызи гранит, — сказал Громов, намереваясь дружелюбно похлопать Николая по плечу и, решив таким образом неожиданный вопрос, выйти поскорее на улицу.

Но Николай, чувствуя, что все равно уже нечего терять, упрямо твердил свое:

— Сергей Сергеевич, ведь приказ же есть… к производству ближе…

Громов недоумевал — точно ли видит он перед собою того человека, которого знал, и удивился: разве Леонов всегда был таким? И ему вдруг стало весело от своей невнимательности и поспешности, от блесток солнца на стеклянной двери, от горбинки на носу Николая, горбинки, которой он раньше не замечал, и он, распахивая дверь, сказал добродушно:

— Пойми, чудак человек, ты у меня по другой статье пошел, как выдвиженец. А по новому приказу другие найдутся. Иди, овладевай… А я тороплюсь, извини. Слышишь, гудит проклятый… уже и так на полчаса запоздал.

Николай отступил.

Усаживаясь в машину, Громов дотронулся до плеча шофера и поощрительно пробасил:

— Нажми! За третьим углом — пачка «Казбека»!

Получасовое опоздание не прошло Сергею Сергеевичу даром. Спокойно, с подчеркнуто-мягкой улыбкой садясь в машину, Софья Анатольевна сказала:

— Знаменательное начало. Однако я смею надеяться, что это — первый и последний раз.

— Извини, милая, дела.

И Сергей Сергеевич развел руками.

— Но мы же условились.

— Новый приказ получен… я потом расскажу, — пробормотал он.

День складывался из неприятностей. Вскоре прибавилась еще одна. Софья Анатольевна пожелала оставить свою фамилию. Конечно, фамилия эта на Урале известная. Спорить тут нечего. Но все же и Громовы люди уважаемые, если и без яркого таланта, зато с характером, да и фамилия сама по себе звучная. Что-то есть в ней такое… завидное. Много хорошего мог бы сказать Сергей Сергеевич в защиту своей фамилии, но загс оказался неподходящим местом для подобных речей. Пришлось молчаливо примириться с решением жены.

Вечером, когда он напомнил о свадебной вечеринке, Софья Анатольевна резонно заметила, что прежде чем думать о бутылке вина, следует позаботиться о приличном столе, на который можно было бы, не стыдясь, поставить бутылку. Сергею Сергеевичу оставалось одно: согласиться. Вечеринка откладывалась, хотя Громов успел кое-кому сказать, что в ближайшее воскресенье его можно будет поздравить с женитьбой… Это была тоже очередная неприятность.

Когда Сергей Сергеевич собрался помочь жене расставить вещи, она запротестовала и посоветовала ему вообще уйти из дому.