— А соревнование как же?

— Интересно ты, Алексей Петрович, понимаешь соревнование. У тебя что-то вроде конкуренции получается. А ты ведь не только на себя работаешь.

Пологов задумался.

Две недели он «держал под обстрелом» второй участок, и дело двинулось.

Если кому нужно было повидать мастера, шли прямо на второй участок — и днем и ночью. Кое-кто даже посмеивался: на одном участке два мастера. Но Алексей Петрович — ничего. Только левая бровь иногда взлетит да дымок из трубки пойдет гуще.

В конце месяца подвели итоги: участок Смышляева завоевал переходящее знамя.

Одни удивились тому, что участок вышел из прорыва, а другие тому, что Пологов так основательно помог Смышляеву, хотя и недолюбливал его.

Знамя вручали торжественно.

Для стройки это была большая победа. То, что смышляевцы вышли в передовые, значительно приближало сроки готовности важнейшего объекта.

Вручая знамя, Нечаев посоветовал крепко держать его в руках:

— Никому не отдавайте. Даже первым своим друзьям.

Смышляев стоял рядом с директором, краснел и хмурился, будто чувствовал себя виноватым. Трудно было понять, чем он озабочен. И ответная речь его тоже получилась какой-то невнятной. Только и поняли из нее, что он благодарил Алексея Петровича.

Пологова в это время не было на площадке. Он задержался в механических мастерских.

Нечаев встретился с ним только вечером в бригаде Егорычева. Он заглянул на первый участок, чтобы воодушевить лучшую его бригаду.

— Не сдавайте позиций! — решительно сказал он.

— Верно, — поддержал Пологов. — Надо снова знамя отвоевать. Тогда поживее будет…

В конторку вошли двое рабочих второго участка.

— Что, подзадорить явились? — улыбнулся Алексей Петрович.

— Да нет, товарищ мастер, тут совсем другое…

Замолчали, поглядели друг на друга.

— Что же вы?

— Стыдно рассказывать. Наш начальник от знамени отказался.

— Как это так?

— А вот как хотите! Когда все из красного уголка ушли, он приставил знамя к стене и говорит: «Пусть тут остается…» Мы думали — шутит. А он ушел.

— И вы с ним? А знамя? — вырвалось у Нечаева.

— Ну нет! Знамя-то мы с собою взяли. Вы же знаете, как мы за него дрались! Знамя мы не оставили… А вот с начальником нашим вы непременно поговорите. Коллектив завоевал, а он… Куда это годится?

— Что ж, пойдемте к нему.

Увидев Нечаева на своем участке, Смышляев догадался, в чем дело, и заговорил первый:

— А я собирался в управление… потолковать. — Он исподлобья посмотрел на собравшихся вокруг рабочих. — Зачем его брать? Все равно не удержим. Пусть бы осталось там, где было…

Нечаев не знал, что сказать. Бывают такие минуты, когда нужно сказать или очень много или ничего. Выручил Алексей Петрович.

— Я думаю, ребята, вы другого мнения? — спросил он у рабочих и, не дожидаясь ответа, выкрикнул: — Поднимай знамя на эту вот колонну, да повыше!

Рабочие со знаменем полезли на мачту. Алексей Петрович, увлекшись, смотрел на них. Смышляев стоял опустив голову.

— Как же это вышло с тобой? — спросил Алексей Петрович, и левая бровь его резко взлетела.

— Дело-то нелегкое, — отозвался Смышляев. — На один вопрос даже в технической литературе ответа не мог найти.

— Ну что ж, — просто сказал Алексей Петрович. — Придется самим поработать. А литературу напишут потом.

Смышляев поднял глаза, посмотрел с удивлением. Обыкновенно он избегал прямых и откровенных взглядов, как бы прятал свое лицо от собеседника, а теперь забыл об этом, будто остался наедине с собою.

Черкашин работал в управлении строительства, в техническом отделе, и, как другие инженеры, был прикреплен к одному из объектов — блюмингу. Он долго приглядывался к Громову. Сначала видел в нем человека вполне серьезного, потом стал относиться к нему критически, спорил, злился. А Громов, как он замечал, относился к нему более чем терпимо: всякий раз ставил в известность, когда кто-либо мешал монтажу блюминга, советовался. Чем больше было на блюминге прикрепленных и шефов, тем спокойнее чувствовал себя Громов. В его представлении, как догадывался Черкашин, все они отвечали за работу на блюминге в равной мере с ним.

Однажды Громов пришел в технический отдел и заявил Черкашину:

— Посмотрите-ка в окно… что делают!

Бригада монтажников с помощью тросов и катков тащила на взгорок громоздкую установку. Руководил работой Смышляев. До вершины взгорка оставалось еще несколько шагов, и было видно, что это самые трудные шаги, что монтажникам здорово достается.

— Что вас так беспокоит? — спросил Черкашин.

— Опрокинут они ее! — ответил Громов. — Подхожу я к Смышляеву и спрашиваю: что, мол, делаешь? «Подтягиваю». Я говорю: «Вижу, что подтягиваешь, да только как?» А он: «В полном соответствии». Этого-то мне и надо было. Потому что — никакого соответствия! Опрокинется — отвечать кто будет? А он режет: «Да уж нам, видно, придется». Но я не согласен отвечать за всякие такие дела… Это я уж тебе говорю, товарищ Черкашин. Прими меры, скажи им…

— Лучше-ка расскажите, что нового на объекте.

— Потом расскажу… Видишь, они ее сейчас… Побегу к ним!

— Постойте, Громов! Что же все-таки нового на монтаже? Я сегодня у вас еще не был.

Сергей Сергеевич начал рыться в карманах пиджака, доставать какие-то бумажки, беспокойно поглядывая в окно.

— Не пускаешь? Тогда имей в виду, — предупредил он. — Вместе отвечать будем!

— Посмотрите, — сказал Черкашин. — Установка уже на пригорке.

— Хорошо, что удачно. А если бы?..

— Относительно работы объекта поговорим после, — сказал Черкашин, поднимаясь. — Я зайду к вам…

Монтажники весело переговаривались и курили, когда к ним подошел Черкашин.

— Ругать идете? — хмуро спросил Смышляев.

— Ругать? А что, собственно, произошло?

— Работали мы… А товарищ Громов налетел петухом: кто, мол, отвечать будет, если опрокинете? «Сами», — говорю. «Сами? Тогда пиши расписку, что берешь все на свой страх и риск. Иначе не позволю!» Убежал. А мы и без него справились.

— Привычное дело, — подсказал Любашкин.

— Я так и думал. Поэтому и придержал вашего начальника объекта, чтобы не мешал.

И, засмеявшись, Черкашин ушел.

Смышляев тоже засмеялся, запрокинул голову и увидел на ферме высоко над собою красное знамя. В этот ясный день оно особенно привлекало глаз свежестью шелка и золотом букв.

Последние дни Громов был настроен воинственно, хотя старался и не показывать этого. Он решил сдавать объект по частям и вскоре назначил сдачу одного из блоков.

Нечаев и Кузнецов отправились на участок.

На строительной площадке среди всяческих нагромождений иногда попадаются зеленые лужайки. Как-то случайно осталась нетронутой высокая трава между двумя корпусами у только что вырытого котлована. Кузнецову вспомнились годы молодости. И он заговорил, словно никого не было рядом:

— Лежишь, бывало, на такой вот лужайке… Трава яркая, свежая. Припадешь к земле, обопрешься на локти, — ладони к щекам. Глядишь — далеко где-то сизоватые горы. Чувствуешь, как веет от них ранним холодком. А может быть, это вовсе не горы, а утренняя дымка, — сразу не поймешь. Хорошо летним утром! Хорошо, когда все в порядке… Закуришь, задумаешься…

— Теперь тоже будто бы все в порядке, — проговорил Нечаев.

— Посмотрим…

Они снова оказались в том самом цехе, где когда-то в просветах между балок видели красный флажок строительства. Теперь здесь почти все на своем месте. И агрегат стоит давно «очищенный» от всего, что мешало ему.

Приемочная комиссия была уже на участке. При первом осмотре выяснилось, что прокладки под роликами и другими механизмами не закреплены, резьба многих болтов сорвана, на некоторых совсем нет гаек. Десятки дефектов!

— Называется сдача! — недовольно сказал директор.

— Да, вы правы, — согласился Черкашин. — Сдачу назначать не следовало. Я не советовал товарищу Громову.