Закрывая лицо рукою, Николай гнал вагонетку вперед. Но ветер со снегом поддувал снизу и трудно было от него спрятаться. Увертываясь от ударов ветра, Николай нечаянно коснулся лбом металла и словно ожегся о раскаленное железо. «Метка останется, — подумал он, — меченый, крещеный». А что, если это и есть романтика?

Прикрытый от ветра грудой железных конструкций, поблизости пламенел костер. В красном пылком свете его появились начальник строительства Нечаев — в кепке с наушниками, в суконной шинели, в сапогах, давно не бритый; секретарь парткома Кузнецов — в желтой борчатке стриженого жеребенка, в валенках, в шапке-ушанке, с чуть обледенелыми усами, и консультант-американец — в модном клетчатом пальто, в тяжелых ботинках, в пышной меховой шапке. Высокий воротник, очки в роговой оправе и бородка как бы скрывали его лицо. Стараясь пересилить порыв ледяного ветра, он крикнул Нечаеву:

— Возможно ли работать в такую погоду? Этот юноша… он же погибнет! Джеклондоновские страсти… Клондайк…

Николай понял, что говорят о нем.

«Не погибну! — едва не крикнул он и покатил вагонетку дальше. Это был ответ скорее всего самому себе, чем американцу. — Не погибну!»

— Мы же предлагали устроить бетонолитные башни, — продолжал американец. Бородка его тряслась, заметно обрастая инеем. — Почему вы отказываетесь!

— Нет у нас времени… нет, понимаете, господин…

— Если вы не хотите думать о людях, то о сооружении вы обязаны подумать. Его необходимо сделать на века… Куда же вы торопитесь?

— Кто вам сказал, что мы делаем не на века? — спросил Нечаев. — Интересуетесь, куда мы торопимся? Америку догоняем!

— О! — в тон ему ответил консультант. — Кто же вам мешает? Догоняйте!

— Вы же и мешаете! Если мы будем строить плотину согласно последнему вашему проекту, то и к весне будущего года не выстроим.

— Мы мешаем? — возмутился консультант. — Что же вы предлагаете изменить в моем проекте?

Нечаев начал разъяснять.

Пока они спорили, Кузнецов добродушно молчал, прикрывая то одного, то другого от неожиданных ударов степняка.

— Это противоречит техническим нормам… я буду связываться с фирмой.

Консультант побежал вперед, поеживаясь. Нечаев его не удерживал. Кузнецов подошел к бетонщикам, собравшимся у костра, спросил:

— Греетесь?

— Землю греем, — ответил, сердясь, рабочий, долбивший ломом лед у берега реки. — Ее пока не прогреешь, не удолбишь. Тогда еще подается на аршин… Сволочь, а не работа.

— И чего сволочь? Чего? — проговорил появившийся у костра молодой башкир.

— А, Карим! — громко приветствовал его Нечаев. — Здорово! Как дела?

— Ладно дела! — усмехнулся Карим.

Он пришел на строительство одним из первых, сначала рыл котлован для фундамента арок плотины, потом, ближе к зиме, стал бетонщиком. Долбивший ломом землю рабочий — звали его Егор — пришел на стройку в один день с ним. Но он был плотник, а тут пришлось стать землекопом. Это злило Егора, и он собирался удрать, как удрали перед началом зимы его товарищи. Здесь ему все не нравилось: он мерз и на работе и дома. Хотя в палатках и были печки, спать приходилось в полушубках, шапках и валенках.

— Ладно дело, — повторил Карим. — А ему, шайтану, не ладно. Действительно говорю.

— А ты бы ему про магнитный клад рассказал, — посоветовал Кузнецов. — Про то, как шел башкир через гору Орлиную и как прилип к ней подковами, — ног не оторвать. С этого ведь все началось?

— Рассказывал он мне, — отозвался Егор, продолжая неторопливо долбить лед. — Говорит — мое, моя гора…

— Действительно — да, потому и работаю, — подтвердил Карим.

— А кабы моя была в самом деле, так я бы не так поработал! — признался Егор.

— А ты считай ее своей, — спокойно продолжал Кузнецов.

— Своей! — проговорил Егор и выпрямился. — Может, она вправду моя была.

Нечаеву не понравился злой взгляд Егора.

— Как твоя фамилия? Не Мясников ли? Мясниковы к этой горе до революции лапу тянули.

— Я не Мясников…

— Действительно — да, не Мясников, — с готовностью заявил Карим. — У него другая фамилия.

— Фамилия другая, а нрав мясниковский, — бросил Нечаев. — Прямой потомок!

Они пошли дальше.

Егор сердито задолбил землю. Карим направился к вагонетке, толкнул ее рывком. Она еле сдвинулась и медленно покатилась к аркам плотины. Карим нажал. Он спешил, борясь с ледяным ветром, — на стенках вагонетки постепенно намерзал и становился все толще слой бетона. За Каримом гнал вагонетку Николай. Они старались обогнать время. Но слой бетона успел уже намерзнуть не только на вагонетках, но и на бункерах.

— Поторапливайтесь! — кричал десятник.

Тут же стоял учетчик соревнования и записывал в тетрадь каждую вагонетку. Соревновались два берега — левый и правый. Итоги объявляли каждый час.

— Егор этот, — сказал вдруг Карим, оборачиваясь к Николаю, — действительно — да, холодно ему, барак требует, а работать не желает… А башкиры давно знали эту гору. На горе у них такие, знаешь, домницы называются, были… в домницах чугун плавили. Начальник Нечай действительно правильно говорит. И про Егора — тоже правильно. Его дед хотел гору себе забрать. Сам, когда вино пил, рассказывал. Хотел забрать да продать в чужую страну. Тогда можно так было… Пусть лучше уходит отсюда… Злой, как шайтан.

Николай посмотрел туда, где горел костер, и разглядел за пеленой начинавшейся вьюги черную согнутую фигуру Егора.

Опять появился десятник, заговорил бессвязно, отрывисто:

— Правый берег нажимает… график трещит… прорыв на первом участке… черти! Буксир нужен… буксир! Подмогнем! Есть добровольцы? — Он подбежал к Николаю. — Айда?

— Я из комсомольской штурмовой бригады.

— Подбери себе пяток ребят и штурмуй! — Десятник ухватил за рукав бригадира бетонщиков. — И ты тоже!

— Из кого подбирать-то? — проговорил бригадир, беспомощно оглядываясь.

— С других участков народ будет… нам часа на три. Левый берег, жми! — крикнул десятник и бросился дальше.

Бетонщик похлопал рукавицей о рукавицу, будто собирался ухватить пламя костра, чтобы запастись теплом на дорогу, и пошел рядом с Николаем.

— Сколотим две бригады, посоревнуемся!

— Куда мне! — отступил Николай. — Вы тут на постоянной. А я после смены в мастерских…

— Так я же тут с утра и до утра! — возбужденно заговорил бетонщик. — Люблю я, паренек, такие ночи. Приехал я сюда — еще и кружка на карте никакого не было. Заставили меня в плотницкой бригаде топчаны для палаток сколачивать. Запросился я в землекопы. Рыл фундамент под эти самые арки. — Он махнул в снежную полутьму берега, где маячило сооружение плотины. — Потом заливать их стал бетоном… Уважили за работу, бригадиром поставили. — Он засмеялся. — Люблю я такие ночи… люблю!

— И мне тоже нравится… Только тяжело, — признался Николай.

— Нелегко, парень, верно говоришь, — согласился бетонщик. — Но не за себя больно… не руки болят. Сердце болит. — Он задохнулся от ветра, наклонил голову, пошел плечом вперед. — Бегу на смену и вижу: возы с кирпичом тянутся. Искры морозные на кирпиче. Стужа, сам видишь, какая. А кирпича этого на всех участках ждут… Говорят, что девяносто шесть миллионов штук кирпича на год нужно. А чтобы доставить его, у нас на стройке — девяносто шесть лошадей… Да потом учти: кирпич — огнеупор, мы его из-за границы таскаем… Нелегко, верно, нелегко…

Дорогу перегородила бетонная стена с прожилками изморози. Из-за стены, гремя промерзлыми досками, заготовленными для опалубки, показалась группа людей.

— Подкрепление! — обрадовался бригадир. — Мужики да еще бабы… Погоди, погоди… Так ведь это же моя! — Он в недоумении остановился, крикнул: — Евдокия! Ты чего это… чего это ты не спишь? Дуня…

Женщина в полушубке, закутанная по самые глаза белым вязаным платком, бросилась к бетонщику, сказала негромко и улыбчиво:

— А без тебя в землянке зябко.

— Это, парень, правду она говорит… Мы теперь в полушубках и ушанках спим.

— Когда «теперь»? — с усмешкой спросила жена. — Третью ночь дома не ночевал! — Шагая быстро, стараясь не отстать от мужчин, она рассказывала Николаю: — В последний-то раз все во сне кричал: «Бетон подавайте, бетон!» Еще бабушка учила: когда, мол, захочешь узнать, не изменяет ли мужик, послушай, что он во сне бормочет… обязательно какое-нибудь имечко услышишь. А он все одно да одно: «бетон».