— Что же мне с вами делать, патрикий? — князь в глубокой задумчивости крутил в руках полупустой кубок. — Наилучшим выходом было бы убить, конечно, но император обидится. Он, по слухам, вас очень ценит. Да и не изменит это ничего, у вас в Империи много грамотных людей. Тут же нового поставят. Отдать вас палачу, чтобы выведать все тайны вашего двора? Так они мне без надобности. Все что мне нужно, я и так знаю. У вас ведь продается абсолютно все. И вы почти все подтвердили в нашей прошлой беседе. Соврали, конечно, кое-где, но это не играет особой роли. Вы мне больше не нужны, сиятельный Александр.

— Тогда, может быть, вы меня просто отпустите? — осторожно спросил патрикий. — Я уже понял все, что вы хотели мне донести. Ваши люди работают выше всяких похвал. Мы можем быть полезны друг другу…

— Например, в чем именно будете полезны мне вы? — поднял бровь князь. — Я вот могу вам помочь прямо сейчас. Вы видите врага во мне, но пропускаете самого страшного врага из всех, что у Империи были раньше. Даже персы по сравнению с ними покажутся детьми.

— Это снова какое-то колдовство? — истово перекрестился патрикий. — Как тогда, с императрицей? У Романии нет больше сильных врагов. То, что вы говорите, совершенно невозможно.

— Арабы, — веско обронил князь. — Они ваш самый страшный враг. И вы это поймете очень скоро.

— Они обычные дикари, которые служат наемниками за еду, — презрительно ответил Александр. Он был разочарован, ведь дела в Аравии ему были хорошо известны и он не видел ни малейшей опасности с этого направления. — Мы нанимаем их как легкую конницу. И император повелел восстановить царство Гассанидов. Они тоже арабы, но христиане. Они удержат в песках Аравии этого нового проповедника.

— Ему осталось недолго, — князь по-прежнему катал в руках кубок, так ни разу не отхлебнув из него. — Он скоро умрет, а на смену ему придут совсем другие люди. Восток присягнет им с радостью. Арабы просто возьмут с них деньги и позволят молиться так, как они хотят. Люди устали от власти императоров и патриархов. Они будут служить любому, кто просто оставит их в покое.

— Вы колдун, ваша светлость? — спросил патрикий с дрожью в голосе. — Вам ведомо то, что будет?

— Иногда, — кивнул Самослав, грустно улыбнувшись. — Иногда некоторые вещи я знаю совершенно точно. О некоторых могу догадываться. А многое и вовсе остается для меня загадкой. Я хотел бы знать гораздо больше, чем знаю сейчас, но тут уж как есть. Я делюсь этим знанием с вами, потому что верю в то, что когда люди узнают плохое будущее, оно может измениться в лучшую сторону. Будущее Империи в ближайшие десятилетия — крайне незавидное, а я верю в ваш здравый смысл.

— Зачем вы мне это рассказали? — задал вопрос патрикий. — Ведь вам выгодно ослабить нас. Так для чего вы предупреждаете меня об опасности?

— Да, прямо сейчас мне это выгодно, — согласился князь. — Но если бы у меня был выбор, я пустил бы историю по другому пути. Слишком многих бед можно было бы избежать в будущем. Вот я и пытаюсь сделать это в меру сил.

— Вы будете мстить за то, что мы…э-э-э… пригласили вашу мать в гости? — патрикий решил идти напролом, отринув обычную витиеватость речей, свойственную всем дворцовым евнухам. Сейчас она только навредит. Многоопытный придворный почувствовал ту нить, которая может связать его с князем. И эта нить — полная откровенность. Ну, или то, что будет казаться ей.

— Не буду, — покачал головой князь. — Моя мать здесь, и она жива и здорова. Если бы хоть волос упал с ее головы, я содрал бы кожу со всех, кто был бы причастен к этому. Любые деньги и любое время, я бы ничего не пожалел. Этих людей нашли бы и покарали. А если бы я умер раньше, это сделали бы мои дети.

— Стоит ли оно того, ваша светлость? — осторожно спросил патрикий. — Разве можно жить местью?

— Это необходимо, если дорожишь жизнью своих родных, — с серьезным видом кивнул князь. — Ну, подумайте сами, рискнет кто-нибудь причинить вред мне или моим близким, зная, что я достану их даже после смерти? Это голый расчет, уважаемый патрикий. В моих словах очень мало эмоций.

Ярко-голубые глаза князя впились в патрикия ледяным огнем, проморозив того до костей. Никогда в жизни Александру не было так страшно. Ведь сидящий напротив него варвар и, правда, прикажет содрать в него кожу, и даже не поморщится.

— Я очень не люблю, когда кто-то приближается ко мне или к моим близким, — еле слышно сказал князь. — И я очень надеюсь, что мы с вами поняли друг друга. Я не остановлюсь ни перед чем, а у капища Мораны еще полно места. Вас привезли сюда только для того, чтобы вы это осознали. Ни для чего более вы мне не нужны. Я надеюсь, что однажды наступит момент, когда вы вспомните наш разговор и остановитесь, не сделав тот шаг, который вас погубит. Вы услышали меня, патрикий Александр?

Патрикий кивнул. Он все понял! Он понял все, что хотел сказать ему этот жуткий человек. И даже то, что он сказать не хотел. Его брат-евнух жив, и он в Империи. И судя по тому, что он не стал возвращаться в родные места, он там чувствует себя просто прекрасно. Не показать виду! Увести разговор в сторону!

— Скажите, ваша светлость, — задал патрикий вопрос. — Портной, который приходил снимать с меня мерку… Я никогда не видел таких портных. Он какой-то очень странный.

— А, Немил? — усмехнулся князь. — Так он и не портной вовсе.

— А кто же он? — похолодел патрикий.

— Палач он, — охотно пояснил князь. — В Тайном Приказе служит. Он настоящий мастер, даже художник, я бы сказал. Тонким инструментом работает — иглами, щипчиками… А как сдирает кожу, просто загляденье! Золотые руки у парня.

— Зачем же он ко мне приходил и мерку снимал? — промямлил патрикий. Он снова вспомнил визит этого человека и тот пробирающий до костей ужас, что тогда испытал.

— Помилуйте, патрикий! — изумился князь. — Ну, не буду же я говорить домашним, что у меня по дому палач ходит. У меня же все служанки разбегутся. Потому и сказали всем, что он портной. А зашел он к вам потому, что он настоящий мастер, и мысли ваши в правильном направлении направит, чтобы глупости всякие покинули ваш разум. Я же смотрю на вас и вижу, что глупостей у вас в голове еще предостаточно. Он, бывало, еще и слова не вымолвил, а человек уже ощутил всю бренность бытия и сам все, что знает, рассказать хочет. Да вы, наверное, это уже и сами сегодня поняли. Он к вам завтра зайдет, принесет одежду на примерку. Вы что-то побледнели, патрикий! Может быть, немного вина?

Июль 630 года. Окрестности Парижа. Нейстрия.

Скука была неимоверная, тягучая, липкая и, казалось, затянувшееся безделье не имело конца. Конунг Эйнар подставил лицо робкому утреннему солнышку. Оно выглянуло краем из-за горизонта, пытаясь разогнать утренний туман, но пока что туман и не думал сдаваться. Он клубился над гладью реки, густой, словно молочная каша, и это не нравилось конунгу. Эйнар сидит тут уже целых три месяца, осталось еще два. Он это знает точно, потому что делает зарубки на специальной палке. Их должно быть ровно сто пятьдесят, и именно за это ему обещана щедрая награда. Несчастные парижане, страдающие от голода, уже пытались дать выкуп, пытались сдаться, пытались умолять, но он был непреклонен. Они будут сидеть в осаде сто пятьдесят дней, и ни днем меньше. Ему даже пришлось пару лодок с зерном пропустить в город, чтобы он точно мог исполнить свою часть договора. Он, как-никак, поклялся Вышате Одином и Тором, что продержит город в осаде до конца лета. Даны разместились на островах, которые цепочкой протянулись по центру реки. Их все объединят в большой остров Сите(1) только через тысячу лет, при Генрихе III, а пока это был один остров, на котором стоял Париж, и кучка других, помельче, где жили только дикие утки и превеликое множество громкоголосых лягушек, любимых здешним простонародьем. Огромная армия франков сожрала все запасы, что были в округе на неделю пути. Их и было то немного, этих запасов, ведь даны успели сюда раньше. И отряд за отрядом уходил в свои земли, не видя смысла в том, чтобы топтаться на берегу или тонуть в бессмысленной попытке победить на воде тех, кому благоволят морские боги. Ушли саксы, ушли бавары и тюринги, ушли алеманны. Ушли отряды авар и бургундских герцогов, окончательно разорив Нейстрию. Тут не было еды и добычи, а с шайкой бандитов король справится и сам. Или он не король? Что это слышится? Неужто, плеск весел? Звуки далеко разносятся по водной глади. Особенно рано утром, когда нормальные люди еще спят крепким сном.